На Пасху 2020 года храмы будут открыты для верующих в 58 из 85 регионов России. В остальных, в том числе в Москве и Санкт-Петербурге, значительная часть верующих христиан будет лишена радости очного празднования Воскресения Спасителя.
Окамененное нечувствие
Устроенный нерадением наших чиновников «год без Пасхи» оскорбителен не только тем, что храмы во многих регионах пришлось закрыть по санитарно-эпидемиологическим причинам, но и тем, что наши профессиональные «подсвечники» не увидели в этом никакой трагедии ни для себя лично, ни для своей страны, не проявили ни сочувствия, ни сожаления.
Неуважение к христианам проявлено демонстративное – полицейские меры, запреты, протоколы… Перекрывающие вход в церкви «дружинники» с красными повязками (чтобы возникало совсем уж дежавю советских гонений), которые, на поверку, оказываются гастарбайтерами из ЖКХ – нехристианами. Русский ведь может и пожалеть – пустит людей в храм, а этим всё равно. Так мы дожили снова до возвращения «китайцев-чекистов» времён Гражданской войны, использовавшихся с той же целью и тоже для преследования верующих.
Власть, как оказалось, совершенно не осознаёт значения праздника Пасхи для русских людей. Будем надеяться, что не осознаёт, потому что если осознаёт и все-таки поступает так, как поступает, то из этого следуют слишком страшные выводы – вернулись гонения, как с икон древних римских мучеников и как сто лет назад (хотя даже советская власть не перекрывала входа в храмы на Пасху).
Последние двадцать пять лет было принято охранять с полицией храмы и верующих. Теперь храмы охраняют от верующих. И не надо вранья, что речь идёт о защите жизни и здоровья людей. В любом крупном городе тысячи источников заразы, но выбраны в качестве точки особого прессинга именно храмы. При этом о чиновном пренебрежении людским здоровьем ясно свидетельствует «душегубка», устроенная на входах в московский метрополитен 15 апреля и которая, увы, обойдётся не в один десяток жизней.
Коронавирус стал серьёзным испытанием. В том числе – отношений властей субъектов России к верующим своих…
Разумеется, верующие не подчинятся безумным антихристовым приказам и пойдут в храмы. Но в таком стихийном варианте тоже ничего хорошего нет. Будет происходить неуправляемое скучивание, люди будут заражаться. Не составляло никакого труда организовать действия городских служб так, чтобы верующие могли встретить праздник максимально безопасно и защищенно. Маски, надзор за соблюдением дистанции, рассекающие кордоны, не позволяющие людям слишком скучиться, аудиоусилители, позволяющие людям рассредоточиться не только в храме, но и вокруг него. Ничего подобного сделано не было. Парковочное мышление так работать не может. У него три состояния: кордон, запрет, штраф. Именно потому, что никакой особой ценностью Пасха для лиц, принимающих решения в столицах, не является.
Тут, к сожалению, отчасти виноваты и мы сами, христиане, – мы не боролись в должной мере с полуязыческим, кулично-яичным восприятием Пасхи. В результате сановные «подсвечники» плохо понимают, что такое день Воскресения Христова и почему требование «не праздновать Пасху из страха перед смертью» звучит для любого мало-мальски настоящего христианина абсурдом.
Сегодня храмы защищают от верующих. Сергей Киселев/АГН «Москва»
Пасха – это день победы Христа, а вместе с ним и каждого человека над смертью. Бояться смерти в пасхальную ночь, да ещё и демонстрировать свой страх – для христианина попросту глупо. Христианство тем и отличается от любой другой мировой религии, что основной догмат нашей веры – не просто признание существования Бога, не только поклонение Ему, не одна лишь вера в бессмертие души, в рай и ад, а уверенность в победе над смертью, которую одержал воскресший Христос, знание, что нам предстоит всеобщее воскресение мёртвых, и не нашим бесплотным теням, а нам самим, воскресшим, предстоит держать ответ на Страшном Суде Христовом.
Христианин, который больше бы боялся смерти, чем стремился к воскресшему Христу, показал бы тем самым, что он не христианин. В этом нет никакого глупого пренебрежения опасностью, никаких конспирологических теорий о том, что вируса на самом деле нет или он не опасен, никакого бравирования. Точно так же, как солдат на фронте не говорит о том, что пуль не существует, а снаряды только кажутся – он прикрывает голову каской, пригибается, когда надо, к земле, при химической атаке надевает противогаз, но всё-таки идёт вперёд. Христианин всегда на войне со смертью – и в день Воскресения Жизни ему никак не пристало бояться смерти больше, чем отлучить себя от Христа. Русское национальное мировоззрение всегда было пронизано Пасхой и отречься от этого дня, умалить его, значило бы для русских умалить самих себя.
Русская пасхальная тайна
Как-то раз, заболев на Страстную, я взялся перечитывать допотопную «Историю XIX века» Лависса и Рамбо. Труд был составлен в эпоху русско-французского союза против Германии, а потому панегирики Наполеону авторы волей-неволей должны были уравновесить славословием русским союзникам, которые они решили ввести, расточая, прежде всего, похвалы невероятной храбрости и стойкости русского солдата.
Сначала русские опрокинули несколько французских кавалерийских эскадронов, необдуманно выдвинутых в лес. Кавалеристам Мюрата и гренадёрам Удино пришлось несколько раз повторять упорные атаки, прежде чем они справились с отчаянною храбростью русских солдат, о которой французы не имели представления. Раненые, безоружные, опрокинутые на землю русские продолжали нападать и сдавались только под ударами штыка или ружейного приклада….
И таких картин из русской истории можно привести неисчислимое множество. Везде повторяется одно и то же – русские не боятся смерти как-то по-особенному, не так, как её не боятся другие народы. И, возможно, в этом секрет того, почему мы до сих пор живы.
Русофобы наверняка заявят о «вековом пренебрежении к человеческой жизни», приводящем и к нечувствительности к боли, смерти, и к человеческим потерям. Но на то они и русофобы, напрасный труд, нет, их не вразумишь, – как писал классик. Другие будут пространно рассуждать о северном спокойствии русских или же об особой выносливости нашего крестьянского характера, не замороченного чрезмерно ценностью своей уникальной личности (этот мотив встречается ещё у Толстого в «Войне и мире» в образе Платона Каратаева).
Численность граждан России, считающих, что русскому народу принадлежит великое всемирно-историческое значение,…
Но всё это тут ни при чём. Загадка исключительной русской стойкости перед лицом смерти, загадка того, что для русского животный трепет перед смертью (который характерен для каждого живого существа) практически не переходит в «экзистенциальный ужас», порождающий рационализированную трусость, связана с пасхальным мировоззрением, лежащим в основе русского строя, русской цивилизации. Каждый русский, – и верующий, и думающий, что не верует, – твёрдо и точно знает, что смерти нет. Смерть уже опрокинута, побеждена, уже отогнана от человеческой сущности и от жизненного сердца нашего мира.
Публицисты иногда говорят о той разнице, которая существует между «рождественским» культом европейской цивилизации и «пасхальным» культом русского строя. Сделав центром своего христианского мировоззрения (в той степени, в которой оно ещё христианское, а не переросло в обычный карго-культ) Рождество, европейцы сосредоточились на радости от освящения Богом жизни. Сын Божий вошёл в наш грешный мир и освятил его от дна и хлева до храмов и дворцов. Он преобразил и преобразовал наше существование, сделав его светлым и радостным, став истинным царём и вседержителем нашего бытия.
Но вот пасхальный смысл Евангелия (в центре древнецерковного мировоззрения изначально и всегда лежала именно Пасха) оказался для Запада во многом скрыт. Познав тайну жизни, познав даже тайну жертвенной смерти Христа за наши грехи (если говорить о пасхальном цикле, внимание европейцев не случайно сосредоточивается на Страстной Пятнице), европейский мир так до конца и не познал тайну Воскресения, тайну истинной победы над смертью.
Распятый Христос есть «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие». Как же это Бог может быть повешен на кресте и мучительно умереть? Воскресший же Христос есть для всех сынов века сего абсурдная бессмыслица. Не случайно, что и мудрецы Ареопага в Афинах благосклонно слушали апостола Павла, пока он рассуждал о неведомом Боге, который есть дух, но немедленно с насмешками заградили ему уста, едва он стал проповедовать воскресение мертвых: «Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время» (Деян. 17:32).
Последний враг упразднится
Смерть не случайно названа в Писании последним врагом. Именно она является самым радикальным, самым мучительным искажением и извращением нашего мира, созданного для жизни и преуспеяния в жизни. Закон греха чудовищен, но он побеждается покаянием. Закон смерти вроде бы естественен, но превозмочь его не в силах даже самая чистая человеческая душа. С тех пор, как грех вошёл в мир, закон смерти тяготеет не только над теми, кто познал зло, но и над теми, кто познал добро: «… а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:17). Смерть есть последний враг жизни, глубочайшая порча всякого бытия и особенно бытия человеческого. Смерть – высший страх человека.
Насмешники по-разному защищаются от своего страха. Кто-то говорит о смерти, как о чём-то естественном, не заслуживающем внимания, – пытается с нею смириться, растворить своё протестующее против уничтожения «я» как частички всемирного эволюционного пути. Кто-то уверяет себя, что смерти нет, что она – лишь иллюзия, что она скачок между мирами и биографиями в нашем вечном жизненном путешествии. Кто-то пытается увидеть в смерти шаг в некий «лучший мир». Такие порой надевают пояса смертников и идут убивать нас, ибо верят в своё алмазное небо, сочащееся щербетом и населённое гуриями. Их вера велика, и современному боящемуся смерти миру нечего, по большей части, им противопоставить. Для них смерть – торжество, для сынов века сего – болезненная мука.
До христиан на свете жил лишь один народ, который воспринимал смерть достаточно честно и серьёзно, – это древние греки трагической эпохи. Они не пытались обмануть себя, представив смерть лучше, справедливей, разумней и красивей, чем она есть. Они видели её как нечто всеобщее, страшное, роковое и подлинно сотрясающее основы бытия. Отсюда и ставшее символом высочайшего смысла смерти слово «трагедия». И не случайно, что именно воспитанным на Эсхиле и Софокле грекам было вручено нести слово и смыслы, «логос» Евангелия…
Христианство – единственная мировая религия, которая относится к смерти вполне серьёзно, видит в ней такого масштаба трагическую проблему, которую видит в смерти само человеческое существо, воспринимает боль и ужас смерти с той же болью, которую воспринимает её человек. Христианство, настоящее, истинное христианство не кормит человека утешительными сказками о сладости и благородстве смерти, о её лёгкости и о привлекательности наслаждений рая. Христианство осознаёт подлинную трагичность события, раздирающего надвое богосотворённый состав человека, разлучающего душу и тело. Этому страшному событию, внесённому в мир грехом, но ставшему метафизически даже тяжелее греха, не находится ни «извинения», ни «оправдания». Последний враг – это и есть последний враг.
Пасха – день Христовой и нашей победы не только над страхом смерти. Фото: Кирилл Зыков/АГН «Москва»
Всё, что можно сделать с врагом, – это его победить, уничтожить, убить. Пасхальная весть, пасхальная радость – это радость о победе над смертью. Смерть не рационализована, не осмыслена, не «упорядочена» и не приручена. Она именно побеждена. Упразднена. Её более нет. Она поглотила ипостась воплотившегося Сына Божия вместе с Его человеческой природой, но не смогла Его удержать, подавилась, огорчилась, убита была тем, что вместе с человечеством Христа прикоснулась и к Божеству и от этого прикосновения разрушилась. «Взял тело и нашёл в нём Бога; Взял землю и увидел в ней небо; Взял то, что видел, и подвергся тому, чего не видел». Разрушение разрушено. Разрыв бытия разорван. Трагедия взорвана немыслимым катарсисом.
Смерть умерла и влачит теперь на земле жалкое несуществование в облике собственного призрака, как прежде его влачила убитая смертью жизнь. Её приговор уже вынесен, оглашён и лишь немного отсрочен. Буквально на минуту, которую представляют две-три тысячи лет по сравнению с вечностью. Христос разрушил врата ада и посрамил смерть, «воздвигнув Себя бессмертным, как бы некое Семя и Начало вечного мира, являя в Себе пример и наглядность Воскресения, на которое мы неложно надеемся» (свт. Григорий Палама, Омилия 4).
Семя жизни
И люди, тем паче – Христовы люди, уже не умирают, но усыпают. Не умирают, но сеются в землю, как семена будущего Воскресения. «Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе» (Кол. 3:3-4).
Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? и в каком теле придут? Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу [вам], братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою.
(1 Кор. 15:35-54).
Это ощущение победы над смертью лежит в основе, в центре русского пасхального мировоззрения. Того мировоззрения, которое в своих внешних проявлениях так поражает внешний мир. Это мировоззрение семени, которое сеется в землю для того, чтобы там, по слову Писания, умереть, воскреснуть и дать плод сторицей. Может ли семя бояться смерти, если оно само есть зачатие новой жизни? Может ли семя страшиться земли, если знает, что оно – ничто без чудесного преображения в этой земле? Может ли оно роптать на Сеятеля, Который сеет его, да и сеет ровно, не роняя ни на камень, ни при дороге?
В Рождество мы празднуем поворот к миру Солнца Правды, свет и тепло Которого – залог нашего воскресения. Пасха, день первого ростка, есть обетование, новый завет, что ни одно павшее в землю семя не умрет. Она – день Христовой и нашей победы не только над страхом смерти, страх смерти можно победить многими способами, и в этом смысле Сократ ничем не умалится перед многими христианскими мучениками, но победы над смертью самой.
Христос воскрес! И смерти уже нет. Христос воскрес! И вслед за Ним пробиваются новые ростки вечной жизни. Жизни не только духа, но и тела духовного. Христос воскрес! И никакая временная смерть не сможет превратиться для нас в вечную, если по нашей воле мы сами не превратим её в «смерть вторую». Враги могут убить наше тело, они могут заливать нашей кровью поля, леса, горы и города. Мы можем сами жертвовать бессчётно жизнью за други своя. Но что это будет, если не посев семян по ветру жизни. Христос воскрес! И нас могут мять, крошить и молоть. Перемелется – мука будет. А мука – это хлеб. А хлеб – это Тело Христово. А Тело Христово – это жизнь вечная.
Христос воскрес! И мы – навсегда соучастники Его пасхальной Победы.
Можно победить народ, который не боится смерти и презирает её. Но народ, который знает, что смерти нет, что она побеждена, умерщвлена и рассеяна, победить нельзя.
Смерть! где твое жало?
Ад! где твоя победа?
Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
Источник: https://tsargrad.tv
