Содержание

Согласно заявленію въ предисловіи къ III-му выпуску Талергофскаго Альманаха и предлежащій, четвертый выпускъ его — также подъ редакціей С. Ю. Бендасюка — весь отведенъ собственно Талергофу, т. е. заполненъ исключительно матеріаломъ, относящимся къ страданіямъ, перенесеннымъ узниками изъ русскаго Прикарпатья въ талергофскомъ лагерЪ.

Большую первую половину выпуска занялъ Дневникъ о. I. Мащака, вторую же записки о. Генриха Полянскаго и другихъ талергофцевъ, помЪщенный же въ концЪ книги текстъ распоряженія австрійскаго военно-охраннаго вЪдомства отъ 9-го ноября 1914 года является документальнымъ показателемъ-истолкователемъ отношенія высшихъ астр. властей къ талергофскимъ узникамъ, своимъ русскимъ подданнымъ вообще и всему тому, что въ талергофскомъ аду происходило и творилось.

Обиліе полученнаго и находящагося теперь въ распоряженіи матеріала, имЪющаго непосредственное отношеніе собственно къ самому Талергофу, заставило редакцію перейти на шрифтъ меньшій того, которымъ были напечатаны всЪ три предъидущихъ выпуска, болЪе убористый и емкій, изъ иллюстрацій помЪщать преимущественно портреты талергофцевъ, значитъ, фотографическіе снимки „визитнаго" размЪра, отказаться отъ желательныхъ, быть можетъ, объясненій и ссылокъ, и вообще принять рядъ мЪръ и сокращеній, съ цЪлью уплотненія печатаемаго и помЪщенія возможно больше манускрипта. По этимъ же соображеніямъ отступлено отъ даннаго въ предъид. выпускЪ обЪщанія помЪстить полный списокъ талергофцевъ и отложено его печатанье къ послЪдней части „Талергофа", чго и практичнЪе, ибо тогда только онъ можетъ быть наиболЪе полнымъ и точнымъ. Все же исчерпать этого матеріала не удалось, въ виду чего слЪдующій (пятый) выпускъ явится дальнЪйшей частью „ТалЪргофа".

Талергофскій Комитетъ, возглавляемый нынЪшнимъ сеніоромъ Ставропигійскаго Института, Антономъ Осиповичемъ Гуллой, и оставшійся въ своемъ прежнемъ составЪ, указанномъ нами въ предъид. выпускЪ, продолжаетъ свою дЪятельность и исполненіе обязанностей и задачъ, возложенныхъ на него памятнымъ Талергофскимъ СъЪздомъ 31-го октября 1928 года, хотя изъ-за общаго тяжелаго экономическаго кризиса, неимЪнія необходимыхъ матеріальныхъ средствъ и совпаденія др. крайне неблагопріятныхъ условій и обстоятельствъ, находится въ чрезвычайно трудномъ положеніи и по неизбЪжности ограничилъ свою дЪятельность къ тому, что сдЪлать въ силахъ.

Въ перемышльской епархіи, по поводу этого епископскаго запрещенія, въ другихъ же двухъ епархіяхъ (львовской и станиславовской) по собственному рвенію, священники-украиноманы не разрЪшали служить въ церквахъ панихиды по талергофцамъ (Куликовъ, Перемышль и др. м.), a подстрекаемая ими мазепинская толпа не допускала русскихъ къ устройству торжественныхъ шествій съ пропамятнымъ крестомъ на кладбище, насильственно, дикимъ нападеніемъ, разстраивала и разбивала такое шествіе, не давала возможности посвятить этотъ крестъ, a въ нЪкоторыхъ селахъ уже, было, вкопанный талергофскій крестъ, ночью ли, днемъ ли, откапывала, ломала и выбрасывала (Сновичъ, у. Золочевъ, и др.) — словомъ — совершала „подвиги", перенятые и живьемъ въ XX столЪтіе перенесенные изъ далекаго мрачнаго средневЪковья. Описанія ихъ сплошь и рядомъ встрЪчаются въ русской и чужой періодической печати.

ТЪмъ дороже эти жертвы намъ, русскимъ. ТЪмъ скорЪе, охотнЪе, щедрЪе и дружнЪе должны мы откликаться на всЪ призывы къ сооруженію имъ всенароднаго памятника, достойнаго и ихъ искупительныхъ страданій, правдиваго героизма и праведной кончины и нашего къ нимъ піетизма.

(изъ Липицы дольной, у. Рогатинъ)

(Черновыя записи, химическимъ карандашомъ въ 4 тетрадкахъ въ 16° л., карточки нумерованы).

3. дек. — Морозъ. Вчерашнія предположенія относительно пушечныхъ выстрЪловъ оправдались: БЪлградъ палъ.

4. дек. — Легкій морозъ. Узнали, что прусская армія подъ Г. понесла большой уронъ. В-ръ сказалъ, что до сихъ поръ еще не было такого страшнаго погрома.

По баракамъ разносятъ и продаютъ: водку, чай, сахаръ, папиросы, иголки, нитки, бумагу и пр. Курятъ и въ баракЪ.

Говорятъ, что 14. дек. выселятъ всЪхъ насъ изъ талергоф. бараковъ и переведутъ куда-то въ другія мЪста.

Явилась комиссія. Есть г. Вейсъ, г. Смулка, нашъ полковникъ и др. и адвокатъ Ганкевичъ изъ Коломыи, какъ мужъ довЪрія.

Допрашиваютъ прежде всего мазепинцевъ, затЪмъ вообще стариковъ и др. Образованы разныя комиссіи по исполненію работъ. Какой-то ротмистръ и др. созывали Zimmer-комендантовъ и офицеровъ, обратились къ намъ: „Мы къ вамъ имЪемъ дЪло — ваши люди должны помочь намъ сдЪлать причи (нары) и новые бараки; мы хотимъ устроить такъ, чтобы вамъ здЪсь было лучше жить и спать. Помогающіе при работЪ получатъ 1/2 хлЪба больше".

Характерно, что допрашиваемому о. Юркевичу изъ Роздоля, заявили, что онъ еще 20 авг. освобожденъ и какъ же это вышло, что онъ еще до сихъ поръ здЪсь сидитъ? Изумилась комиссія и еще больше самъ о. Юркевичъ.

5. дек — Морозъ держитъ дальше. Днесь комиссіи нЪтъ уже за то явились аудиторы. Дождались и госпиталя. Въ другой серіи бараковъ выдЪленъ одинъ баракъ подъ госпиталь. Тамъ есть полъ и кровати. Больныхъ перевели туда, между прочими совЪтника Литынскаго, адвоката изъ Галича Копыстянскаго, помЪщика Жаровскаго и др.

Въ 4 ч. дня стоящій на посту, внЪ барака, солдатъ выстрЪлилъ въ перелЪзавшаго черезъ заборъ крестьянина, но въ него не попалъ, но вмЪсто этого пуля черезъ стЪну барака попала въ другого, какъ разъ тогда молящагося крестьянина и, задЪвъ верхнюю часть легкаго, убила. Убитый называется Иванъ Попикъ изъ села Медыничъ, отецъ 7 дЪтей. ВыстрЪлившій солдатъ называется Hauptmann. Стоявшій напротивъ другой солдатъ крикнулъ ему: не стрЪляй! (это былъ чехъ по національности) но напрасно.

Весьма скоро, ибо таки вечеромъ того же дня, т. е. въ 2 часа послЪ убійства, убитаго крестьянина похоронили. Опасаясь демонстраціи, приказали, чтобы только 4 человЪка отнесли покойника на кладбище, но вопреки этому запрещенію, собралось на похороны очень много народа. Хоронилъ о. Владиміръ Венгриновичъ, съ хоромъ отслуживъ панихиду. Покойника перенесли ближе къ рЪшеткЪ, о. Владиміръ прочиталъ Евангеліе отъ Матфея... „гонимы будете имени моего ради и убіютъ вы" и т. д. Эти слова Евангелія потрясающимъ образомъ подЪйствовали на слушателей. За рЪшетку выпущено только 4 людей нести гробъ дальше, но хоръ продолжалъ стоять у рЪшетки и пЪть: „со святыми упокой"...

Сообщили намъ отрадное извЪстіе, a именно, что, наконецъ, пришла конгруа (священническое жалованье). МнЪ признано по 31. дек, 458-12 кронъ. Священники повеселЪли, такъ какъ въ виду слуховъ, что ихъ куданибудь переведутъ только подъ надзоръ, надЪются, что у нихъ уже будутъ кое-какія средства къ жизни.

Съ депозитами дЪло неладно: отобрали деньги и не возвращаютъ ихъ, несмотря на многочисленные настойчивые письменные и иные запросы и требованія.

Кто-то изъ здЪшнихъ сдЪлалъ на коменданта 4-го барака, о. СЪлецкаго, доносъ прокурору. Вотъ подлость. Даже здЪсь, въ тюрымЪ, и то эти мерзавцы продолжаютъ заниматься своимъ отвратительнымъ ремесломъ.

6. дек. — Сегодня ровно 4 мЪсяца тому, какъ меня арестовали. Морозъ легкій. Воскресенье.

Въ 12ч. „дзядзьо", (о. Дольницкій) сообщилъ, что въ часъ 30 м. онъ уЪзжаетъ въ Грацъ. ВсЪхъ насъ эта вЪсть обрадовала, a старикъ былъ взволнованъ. Въ часъ и 15 м. въ баракЪ, мы съ нимъ распростились. Комендантъ, нотаріусъ Телесниикій, прощалъ его отъ имени находящихся въ баракЪ, желая счастливаго возвращенія на родину, на закатЪ лЪтъ. Старикъ прослезился. Отъ духовенства я его прощалъ.

— Мы, младшіе, сказалъ я между прочимъ — особенно больно были поражены 31 то августа, когда увидЪли, что между нами находится арестованный также такой глубокій старикъ и все недоумЪвали, почему онъ здЪсь, но за тЪмъ узнали, что и это по велЪнію Божію такъ вышло на то, чтобы мы, видя геройское терпЪніе и бодрый духъ старика, легче сами переносили тяготы узилища. ПоистинЪ самый видъ Вашъ вселялъ всегда упованіе и духовний подъемъ въ наши неразъ падающія сердца. Богъ да будетъ съ Вами, a Вы помните о насъ въ молитвахъ Вашихъ.

ЗатЪмъ сказалъ прощальное слово его старый знакомый о. Ник. Малинякъ ОтвЪтилъ „дзядзьо" просто, сердечно, трогательно. ВелЪлъ намъ въ ежедневныхъ молитвахъ уповать на помощь Пр. Богородицы и по крайней мЪрЪ вздохнуть въ трудную минуту испытанія призывомъ: Пресвятая Богородице, спаси насъ. ПропЪлъ даже краткую молитву ко Пр. БогородицЪ по итальянски, собой на досугЪ сочиненную. Потомъ о. Кор. Сеникъ попращалъ его отъ имени крестьянъ, которые привыкли всегда видЪть и слушать съ умиленіемъ старичка священника во время богослуженій.

ПослЪ привЪтствій, мощный хоръ еталъ пЪть нашимъ галицко-русскимъ напЪвомъ: Многая лЪта! Безъ команды, какъ то сами собой многіе стали въ 2 ряда, вдаль которыхъ старикъ сталъ медленно идти къ воротамъ, до 2000 человЪкъ сопровождали „дзядзья" до рЪшетки въ то время, какъ хоръ грянулъ свое громовое: „во здравіе, во спасеніе". Свыше тысячи шапокъ поднялись въ воздухъ и долго еще были въ движеніи, пока старикъ пропалъ изъ виду.

Явились 2 офицера, врачъ и солдатъ, у д-ра Вл. Могильниикаго и распрашивали о подробностяхъ убійства солдатомъ Попика, a затЪмъ пошли на мЪсто искать пулю, но не нашли ея.

Узналъ изъ Лемковшины, вотъ что: Въ арестный домъ при окружномъ судЪ былъ заключенъ польскій ксендзъ изъ м. Дембовцы возлЪ Ясла. Въ той же камерЪ сидЪли оо. В. Курылло, Качмарчикъ, Вл Мохнацкій и др. Онъ разсказалъ, что купилъ себЪ пару голубей, которыхъ ему принесли двое мальчиковъ, и вдругъ кто то сдЪлалъ доносъ, что будто это почтовые голуби. Сейчасъ жандармы арестовали его и этихъ 2 мальчиковъ, какъ заподозрЪнныхъ въ шпіонствЪ. Онъ разсказывалъ, что по прибытіи русскихъ войскъ, русскіе офицеры въ ЯслЪ вели себя въ полномъ смыслЪ слова по джентельменски. На ратушЪ города сейчасъ былъ водруженъ русскій флагь. За все, что получали, платили исправно, сейчасъ и сполна. Кушали въ ресторанахъ, платя золотомъ. ВпослЪдствіи явились у городского головы съ просьбой, чтобы имъ выдалъ удостовЪреніе въ томъ, что ихъ поведеніе было корректно и всЪ дЪла въ порядкЪ. Гостили также у него, ксендза, и онъ не находитъ достаточно словъ, чтобы высказать самую высокую похвалу по адресу офицеровъ такого отличнаго воспитанія и поведенія.

7 дек. — Вечеромъ привели въ баракъ польскаго ксендза, россійскаго подданнаго, нЪкоего Винкентія Замойскаго, члена келецкаго капитула (?), какъ говорятъ.

Днесь уходятъ 14 человЪкъ обоего пола и разнаго возраста, почти всЪ — мазепинцы.

(ПримЪчаніе) Въ СлавскЪ о. Евстахій Качмарскій держалъ въ церкви, передъ отъЪздомъ изъ своего прихода проповЪдь, съ характерной малорусской хитростью. СовЪтовалъ своимъ прихожанамъ поступать такъ: придутъ мадьяре - вы скажете, що вы украинцы, придутъ москали — вы скажете что вы староруссы. „Я самъ такъ зробивъ бы — заключилъ твердо и убЪдительно - та боюсь тЪхъ старорусскихъ селянъ, щобы мене не здрадили". Характеръ!

ПримЪч.: Въ Сосницу, у. Ярославъ, 12 окт. пришли мадьяре и схватили 6 крестьянъ за то, что они, слушаясь казаковъ, перевели имъ изъ помЪщичьяго двора скотъ и перевезли сЪно. Схваченнымъ приказали вырыть себЪ могилы и тутъ же зтихъ крестьянъ повЪсили и сейчасъ же ихъ, еще теплыхъ, въ этихъ могилахъ похоронили. Имена и фамиліи этихъ несчастныхь; Иванъ Шусточка, Илько Якимецъ, Илько Яворскій, Николай СнЪгуровскій, Андрей ГордЪй, Иванъ Кошка.

8 дек. — Легкій морозъ. По баракамъ раздаютъ причи (нары). Днесь ходили къ рапорту всЪ, кто писали Majestatsgesuche (прошенія на высочайшее имя). Полковникъ принялъ ихъ очень вЪжливо и заявилъ, что прошенія не посланы командЪ потому, что много требованій и такъ уже улажено, a тЪ, которыя еще не улажены, суть распоряженія, впрочемъ же прошенія должны идти по почтЪ, a не оффиціальнымъ путемъ. Кто хочетъ, можетъ и теперь еще такое прошеніе послать по почтЪ. Сообщилъ, что тЪ, которые считаются политически неблагонадежными и которыхъ какъ „руссофиловъ" представили староства, останутся здЪсь до конца войны, дабы случайно не попали на театръ военныхъ дЪйствій и не нанесли вреда своей родинЪ, „освобожденные" же будутъ отпущены на свободу (не въ Галичину, разумЪется). Проф. д-ръ Николай Антоневичъ жаловался полковнику на то, что все время, особенно вначалЪ, обращались съ нами, какъ съ обыкновенными преступниками и угрожали намъ разстрЪломъ. Полковникъ извинялся, заявляя, что онъ былъ такъ поинформированъ, и потому не виноватъ въ строгомъ обращеніи съ нами.

ПримЪч.: Михаила Дублянскаго изъ Майдана липовецкаго (у. Перемышляны) одинъ солдатъ укололъ 6 сент. въ грудь штыкомъ на поляхъ Талергофа. Онъ затЪмъ вылечился и самъ мнЪ это разсказывалъ.

Конвоирующій ихъ въ вагонЪ воинъ не хотЪлъ фенриха впустить. Но фенрихъ сказалъ, что онъ хочетъ только посмотрЪть, и какъ-то втиснулся внутрь и, не говоря ни слова, перваго о. Севера Ясиницкаго со всего размаха ударяетъ кнутомъ по головЪ. Шляпа съ священника слетЪла на земь, фенрихъ ударилъ еще разъ кнутомъ, a потомъ ударилъ рукой по лицу съ обЪ ихъ сторонъ. На это о. Северъ успЪлъ только сказать: Gott wird uns richten (Богъ намъ судья). Эти слова привели фенриха въ крайнее бЪшенство, онъ еще злобнЪе сталъ бить, крича: Was, Gott, Gott, Gott! и ударяя при каждомъ словЪ кнутомъ. Только послЪ того, какъ о. Северъ сказалъ, что самъ служилъ нЪкогда въ арміи вольноопредЪляющимся, и былъ офицеромъ, фенрихъ пересталъ. бить его, a бросился бить другихъ арестованныхъ. Фенрихъ очевидно не нЪмецъ (говорилъ хорошо по польски). Такія же истязанія арестованныхъ продолжались и въ Марошъ Ляборъ (въ УгорщинЪ). ПоЪздъ остановился и заключенные выходили изъ вагона и подходили къ ужину и тогда ихъ били всЪхъ, даже женщинъ, г-жу Стеранку, жену о. Севера Ясиницкаго к др., поочередно. Устроили это такъ, что уставили 4 солдатъ съ палками и солдаты били несчастныхъ, когда они проходили. Тогда о. С. Ясиницкій вы ходилъ изъ вагона послЪднимъ. Солдатъ мадьяръ копнулъ (ударилъ ногою) его сапогомъ такъ сильно, что свалилъ наземь, затЪмъ схватилъ его за шиворотъ, вывелъ передъ находящуюся на вокзалЪ публику и представилъ, показывая пальцемъ: попъ! попъ! Ударилъ его со всей силы въ зубы, потомъ билъ его въ спину. Одинъ солдатъ билъ о. Хомицкаго полЪномъ, a другой большимъ камнемъ, держимымъ въ рукЪ.

9. дек. — Морозецъ. Въ 9 ч. утра прибыли 160 русскихъ плЪнныхъ солдатъ. Приведенные своимъ подъофицеромъ, выстроились передъ баракомъ, бойко и складно спЪли русскую пЪсню, затЪмъ на команду: шляпу долой! открыли головы и спЪли стройно и важно: Отче нашъ. Присутствующіе австрійскіе офицеры и солдаты также сняли шапки. Передъ завтракомъ (супомъ) спЪли речитативомъ. "Отче нашъ". Все это производитъ на нашихъ крестьянъ чрезвычайно сильное впечатлЪніе. Они глубоко тронуты, говорятъ: вотъ видимъ теперь, чья вЪра твердша. Русскіе плЪнные — это мастера, (столяры, плотники и др.), командированные сюда строить новые бараки, дЪлать „причи" въ баракахъ и т. п. У нихъ есть топоры, долота, пилы и др. снаряды.

Господи, что же то насъ ждетъ еще впереди? Такъ безпокоюсь... Д-ръ Николай Павловичъ (ГлЪбовицкій), какъ юристъ, успокаиваетъ меня всячески, дай ему Богъ здоровья, которое, къ сожалЪнію, въ послЪднее время у него что-то портится.

Вечеромъ плЪнные русскіе воины долго пЪли свои чудныя пЪсни стройно и мощно, но намъ прислушиваться съ близка уже нельзя: караульные гонятъ насъ не только отъ рЪшетки, но даже съ гофа (двора) въ бараки. Вотъ злоба!

10. дек. — Спалъ съ полуночи до утра плохо. Все кручина. Аппетитъ палъ совсЪмъ.

Распоряжено, что 10 нашихъ бараковъ должны дать 400 чел. на работы. Работникамъ обЪщано дать двойной столъ и 20 гел. въ день, но, хорошо зная, что это значитъ, наши крестьяне не хотЪли идти, потому посты стали выгонять ихъ всЪхъ изъ бараковъ на гофъ и тамъ сами стали изъ присутствующихъ выбирать подходящихъ. Постовой выгналъ и о. Скоморовича, еще больного отъ недавняго воспаленія легкихъ и не помогло то, что другіе за него заступались, ажъ когда, узналъ объ этомъ вахкомендантъ, послалъ солдата, чтобы его воротили. НЪкоторые караульные стали даже бить крестьянъ.

За нихъ заступился о. Ст. Яворскій и сказалъ: „Такъ то выглядятъ тЪ льготы, которыя намъ обЪщалъ г. полковникъ! A вЪдь онъ бить запретилъ". За произнесеніе этихъ словъ солдатъ тутъ же записалъ о. Ст. Яворскаго къ рапорту на завтра.

Днесь я босъ: далъ въ починку башмаки, подкинуть подметки. Ужасъ, какъ грабитъ насъ одинъ сапожникъ изъ Бучача: за само подшиваніе подметокъ беретъ по 4 кроны, съ меня, ко нечно, сорветъ больше, ибо мои башмаки шире.

Свозятъ очень много строительныхъ матеріаловъ и должны будто бы построить еще 30 бараковъ. Форменный городъ изъ бараковъ выростетъ въ ТалергофЪ. ПлЪнные русскіе солдаты работаютъ какъ столяры и плотники, но намъ строго запрещено обмЪняться съ ними словечкомъ. Нашимъ работникамъ выплачено за день по 20 гелл, а плЪннымъ по 60 гелл. Они строятъ бараки по русскому образцу, вкапывая въ землю.

Нa жалобу o. СЪлецкаго, что постовые гонятъ священниковъ на тяжелыя физическія работы, капитанъ заявилъ, что этого больше не будетъ и что Wache (стража) получитъ за это выговоръ. Мы успокоились.

11. дек. — Всю ночь лилъ дождь. Я немного успокоился относительно моего переЪзда во ВЪну. Да будетъ воля

Твоя, Господи, я ни въ чемъ не виновенъ.

Утромъ, кромЪ уже установленнаго числа работниковъ, даваемыхъ нашимъ баракомъ, требуютъ еще 10 работниковъ добавочно. Все это да и обращеніе съ этими работниками вообще — одно издЪвательство. Вотъ и видимъ, какъ помогло заявленіе капитана! Чего-то опять бЪсятся. Мы замЪтили, что съ поры какъ мы взяли нашъ Majestatsgesuch обратно, съ нами обращаются хуже прежняго.

На дворЪ настала ужасная, непролазная грязь, вcЪ сидимъ въ баракахъ, многіе недомагаютъ и лежатъ, воздухъ спертый, скука, нудьга (тошнота).

Пришелъ Іосифъ и прочиталъ письмо отъ сына Ивана: онъ въ БЪльскЪ, съ женою и ребенкомъ. Пишетъ, что Борыничи разрушены, его домъ въ ХодоровЪ ограбленъ, онъ безъ одежды, недостатокъ средствъ къ существованію и пр. под.

Въ 10 ч. тронулось похоронное шествіе; подняты 3 гроба: свящ. о. Спрыса, одного инженера и одного крестьянина. Печальный видъ! Хоръ пЪлъ, медленно двигаясь черезъ „гофъ", маршь Бетговена. Молитвенно трогательное настроеніе. Людей пошло немного, ибо слякоть. Когда шествіе проходило мимо плЪнниковъ, всЪ они поснимали шапки, стояли смирно и чинно, почтительно, не такъ, какъ это водится у военныхъ у насъ, что однажды австр. офицеръ привелъ солдатъ въ польскій костелъ, развалился въ послЪдней скамейкЪ и все время за богослуженіемъ теребилъ (щелкалъ) орЪхи. Знаменательно!

(Особая зам.): По 11. дек. 163 усопшихъ, 16 проколотыхъ, одинъ застрЪленъ.

Вечеромъ разошлась вЪсть, что въ 3-й серіи бараковъ нЪкоторые заболЪли тифомъ и ихъ забрали въ госпиталь барака. НавЪрно и у Вагиля Мартынюка и Франка Горянского и др. (прихожане о. Мацыка) развинется тифъ послЪ извЪстной и незабвенной вшивой бани... вотъ издЪваются надъ людьми!

12 дек. — Грязь и топь и лужа и слякоть. ВсЪ сидимъ въ баракахъ, воздухъ спертый.

Вчера я внесъ дополненія къ моимъ показаніямъ, на руки сов. суда Фиды, передалъ офиціалу. Днесь ожидаютъ явки комиссіи, освобождающей отдЪльныхъ заключенныхъ, быть можетъ явится и Фида, пойду къ нему и еще разъ съ нимъ потолкую.

Былъ у меня Антоній Б., подарилъ ему пару чулокъ. Сказалъ, что у нихъ тифа нЪтъ, что слухи, кажется, невЪрны, хотя, правда, послЪ купанья дЪйствительно много людей заболЪло.

Днесь допрашивала комиссія о. Евгенія Хиляка изъ Мервичъ. Комиссаръ Смулка спросилъ, за что арестованъ.

— Не знаю, за что, — отвЪтилъ о. Евгеній.

— A Какай читальня у васъ?

— Общества им Качковскаго.

— A вы состоите ея членомъ?

— РазумЪется.

— Ну, вотъ за это и арестованы. — заключилъ комиссаръ рЪзко.

ВсЪ священники вносятъ въ комиссію прошеніе, чтобы были допрошены всЪ вмЪстЪ и въ одинъ день.

13. дек. — Всю ночь лилъ дождь. Капало съ крыши на лица спящихъ, ихъ берлогу и платье. ЧеловЪкъ отъ этихъ холодныхъ каплей просыпается и еще больнЪе чувствуетъ всю безпомощность и безнадежность своего положенія.

Слышно, что „дзядзя" (о. Дольницкаго) забрали въ Грацъ, въ монастырь. Тамъ старичку-праведнику все таки будетъ, думаю, cносно и уютно и покойно. По крайней мЪрЪ отдЪлается отъ вшей и спать будетъ спокойно.

Нашъ Majestatsgesuch подписали первыми д-ръ Н..П. ГлЪбовицкій, о. д-ръ Н. Шлинякъ и др. Днесь долженъ быть отправленъ по почтЪ.

Днесь воскресенье. Люди не захотЪли идти на работу. Вдругъ изобрЪтательный капитанъ Шмидъ велЪлъ призвать всЪхъ насъ, священниковъ, къ воротамъ и воззвалъ насъ повліять на народъ, чтобы шелъ на работу. Сказалъ, что вы молъ, многіе здЪсь терпите невинно, подобно первымъ христіанамъ въ древнемъ РимЪ, терпите изъ за ложныхъ доносовъ разныхъ „Schuft-овъ (негодяевъ) но потерпите еще, ибо что подЪлаете? и т. п. Часть людей все же пошла на работу.

Отправляющій здЪсь свою должность офиціалъ полиціи называется Тымчукъ. Этотъ панъ пришелъ сюда днесь уладить дЪло Шепелюка и выразился о заключенныхъ: „Mistvieh" (скоть), худоба" и т. п.

Въ ПеремышлЪ, идя чрезъ рынокъ, офицеръ вынулъ саблю и замахнулся ударить идущаго подъ конвоемъ о. Макара. Конвоирующій жандармъ (русинъ), заявилъ, что онъ теперь въ службЪ и со словомъ „спрячьте саблю", вытянулъ противъ офицера штыкъ.

14 дек. — Грязь ужасная. СнЪгъ исчезъ, люди барахтаются въ болотЪ. Въ баракахъ многіе составляютъ разныя "поданья" (прошенія) безъ малЪйшей надежды на успЪхъ. Особенно усердно секретарствуютъ о. Діонисій КисЪлевскій, адвокатъ д-ръ Н. П. ГлЪбовицкій. Говорятъ, что нужно бы просить объ интернированіи во ВЪнЪ, ибо тамъ будутъ теперь квартира и столъ дешевле. МнЪ предстоитъ поЪздка во ВЪну. Я приготовился, я не виновенъ ни въ чемъ. Жизнь въ гарнизонномъ арестЪ, говорятъ знатоки, въ сравненіи со здЪшнею теперешнею жизнью, куда лучше, A только много хлопотъ и возни съ тЪмъ, какъ мнЪ достать слЪдуемую мнЪ конгруу, захотять ли выплатить ее Янку замЪсто меня. Надо таки гдЪнибудь что то занять, ибо крайняя бЪда.

Полеживаю — нездоровится. ВозлЪ меня лежитъ нотаріусь Телесницкій. Все думаю о своей близкой поЪздкЪ въ ВЪну. Вернусь ли я еще въ Талергофъ? — не знаю. A быть можетъ, тамъ, во ВЪнЪ, придется и умереть.

ПослЪ обЪда развлекла меня немного полученная интересная вЪсть, именно д-ру Собину написалъ изъ Новаго Тарга его меценатъ, между прочимъ, что „война клонится къ концу". Далъ бы то Господь!

На днесь, къ вечеру, нашъ баракъ (VIII) заказалъ себЪ хоръ съ концертомъ. Собрали для него 4 кр. 20 гел. на чай. Вотъ пропоютъ рядъ пЪсенъ и развеселятъ и ободрятъ насъ немножко.

Прогрессъ у насъ здЪсь. У насъ уже есть госпиталь. Да. И есть 2 сестры милосердія. И вотъ какой случай днесь произошелъ:

Узналъ, что о. Сеникъ переговаривалъ съ поручикомъ Пехтолдомъ, прося его о томъ, чтобы насъ обоихъ конвоировали солдаты безъ штыковъ и чтобы намъ была выплачена вся конгруа.

Есть виды на то, что можно будетъ чего-то добиться.

Вечеромъ нашъ хоръ далъ намъ чудный концертъ. ПЪли славно, a когда запЪли: „На чужинЪ загибаю, марно житье йде, за родиновъ споглядаю, ахъ, где жъ она где?" a затЪмъ "Родимый краю, село родиме", полились слезы изъ многихъ глазъ, каждый мыслями, духомъ и сердцемъ полетЪлъ далеко-далеко на родину и позабылъ на мгновеніе о томъ, что находится въ баракЪ, въ ТалергофЪ, на истертой вшивой соломЪ. Премило провели мы сей вечеръ, какъ будто бы тамъ, у себя.

15 дек. — Болото. Грязь непроходимая. A на „гофЪ" работа кипитъ. Всю эту грязь сгребаютъ лопатами и чЪмъ попало, телЪгами свозятъ щебень и утрамбовываютъ дорожки — движеніе большое. Пришелъ совЪтникъ суда Фида и я съ о.Сеникомъ были у него и результатомъ совЪщаній мы довольны. Говорилъ о. Сеникъ съ полковникомъ, прося, чтобы конвоировалъ насъ подъ-офицеръ. Не обЪщалъ еще, но изъ его заявленія выносимъ впечатлЪніе, что готовъ отнестись благосклонно къ этой нашей просьбЪ. Дай Богъ, a то тяжело Ъхать подъ штыкомъ.

Возвратился изъ Граца, изъ разбирательства въ судЪ своего дЪла, o. Poманъ Крушинскій.. Сообщаетъ, что свящ. о. Баковичъ сидитъ уже долгое время въ гарнизонной тюрьмЪ въ ГрацЪ и съ испуга и маніи прослЪдованія сошелъ съ ума. Обвиняютъ его въ томъ, что будтобы онъ во время св. исповЪди, склонялъ солдатъ, чтобы стрЪляли въ воздухъ. Вотъ до чего дошло доносительство!

Получилъ 158 кронъ 12 гел., a въ депозитЪ въ ГрацЪ осталось 300 кронъ. Купилъ себЪ щетки и другія крайне необходимыя въ гарнизонЪ вещи. Долги платить оставляю Янку, мнЪ нужны деньги тамъ. Записки передаю о. A. Юркевичу, онъ ихъ вывезетъ благополучно въ ВЪну, а оттуда въ Галичину. Купилъ себЪ на память изображеніе страстей Христовыхъ подъ стекломъ, заплатилъ 1 крону, хорошая вещь, многимъ понравилась. Эга памятка — замЪчательный трудъ и шедевръ нашего мужичка-художника.

16. дек. — Болото. Тепло. Работа въ болотЪ идетъ во всю. Прояснилось. Показалось солнышко. Привезли огромный котелъ для „русской бани", которую строятъ русскіе военноплЪнные. Лошади не были въ состояніи дотащить этотъ котелъ и сотни людей изо всЪхъ силъ подталкивали и помогали лошадямъ перевезти его отъ шоссе на мЪсто въ баракахъ.

Сильно болитъ меня въ поясницЪ да и почки даютъ о себЪ знать. Куплю себЪ баночку меду. Ахъ, нЪтъ около меня моего ангела-хранителя, моей дорогой жены, моего настоящаго доктора. Тутъ же каждый больной и съ какой бы ни было болЪзнью одинаково безпомощенъ и оставленъ на произволъ судьбы. И когда конецъ этому будетъ, Господи?

Объявляли о тифЪ, a оказалось, что 11 человЪкъ бЪдняжекъ просто заЪли вши.

Ha мЪстЪ, гдЪ были похоронены двое первыхъ мучениковъ Талергофской трагедіи, и гдЪ былъ поставленъ небольшой крестъ, теперь устроена яма на известь, a этотъ крестикъ совершенно выброшенъ. Такъ теперь и затерялось мЪсто, гдЪ похоронены эти первыя двЪ жертвы здЪшняго нашего заточенія и ни ихъ фамилій ни принадлежности никто не знаетъ.

Изъ 18го барака должны были отойти 100 Fluchtling-овъ (бЪглецовъ), прочіе же завтра.

ВсЪ мои записки (4 пакета) передалъ я о. Афанасію Юркевичу, который уЪзжаетъ завтра. Говорятъ, что и насъ русскихъ разгонятъ отсюда, съ изъятіемъ меня, который переЪду на жительство въ гарнизонъ во ВЪну. Ахъ, если бы Господь милосердный, рЪшилъ иначе... да будеть воля Его!

Былъ у портного, хочу дать ему укоротить мою блузу и ульстеръ, чтобы походили на штатское платье, ну, и надо ихъ починить, особенно блузу, такъ какъ въ гарнизонЪ неудобно будетъ, быть можетъ.

Если бы удалось, хотЪлъ бы въ ВЪнЪ купить новое платье, мое старое ужасно изношено.

ЛЪвая почка сильно меня донимаетъ, утромъ еле еле ходилъ. Ахъ кабы то домой поскорЪе! Свитаетъ — надЪются люди. Подай, Господи, миръ всему міру!

Днесь капитанъ Strick велЪлъ плЪнному подъофицеру призвать всЪхъ русскихъ военноплЪнныхъ подъ ворота. На команду: „русскіе сюда къ воротамъ"! сбЪжались всЪ плЪнники, a за ними и наши галицко-русскіе работники съ лопатами.

— A вы русскіе? — послЪднихъ спросилъ капитанъ по чешски.

— A що жъ? — отвЪчаютъ они, — мы таки русины, ая!

Капитанъ посмотрЪлъ на нихъ съ удивленіемъ, a затЪмъ вынулъ изъ кармана нотную книжечку и что-то себЪ записалъ.

18. дек. — Морозно, Поясница болитъ, лЪвая почка очень даетъ себя чувствовать, еле хожу. Комиссія пріЪхала (3-ій разъ съ поры какъ назначена). Многіе надЪются сегодня - завтра очутиться на свободЪ. Подвозили котлы, русская баня должна быть къ 1-му янв. готова.

МнЪ говорятъ, что меня не позовутъ въ ВЪну, ко я этому не вЪрю. Радъ бы я добиться хоть частичной свободы пожить сносно.

Комиссія выслушала 185 чел.

Канунъ праздника Св. О. Николая. Вечеромъ г. Телесницкій держалъ передъ собравшимися рЪчь. Помянулъ родной край, гдЪ какъ разъ теперь устраивались всегда по городамъ вечеринки для русскихъ дЪтей. Пожелалъ д-ру Малиняку, д-ру ГлЪбовицкому и другимъ Николаямъ здоровья, бодрости и скораго освобожденія. Хоръ пропЪлъ во здравіе. Отъ имени всЪхъ Николаевъ поблагодарилъ за поздравленія и пожеланія и пЪніе о. д-ръ Малинякъ, затЪмъ отслужилъ по нашей „панской" улицЪ вечерню съ литіею. Въ виду того что съ крыши каплетъ, былъ раскрытъ зонтикъ надъ лампою, что бы отъ воды стекло не лопнуло. Оригинальная картина, сама напрашивающіяся на снимокъ!

19. дек. — Суббота, день Св. О.Николая. Я спалъ хорошо, хотя переворачиваться не могъ изъ-за сильной боли въ поясницЪ и днесь лежу преимущественно. Утромъ выпилъ чорный кофе, затЪмъ Янко принесъ мнЪ 1/4 л. сливокъ и я выпилъ съ вечернимъ кофе. Въ 10 ч. о. Малинякъ отслужилъ литургію. ПЪлъ хоръ.

ПривЪтствовали много и изъ другихъ бараковъ. Ромко за мной ухаживаетъ, принесъ мнЪ 1/2 л. молока и 4 булки, a мою „менажу" (казенную пищу) возьметъ себЪ.

Русскіе плЪнники празднуютъ, заявили, что, если бы ихъ и кололи, то днесь не пойдутъ работать, a наши все таки вынуждены были пойти на работу.

Сильно распространяется тифъ. Не одного изъ насъ овладЪваетъ страхъ и радъ бы всякій вырваться на волю поскорЪе, пока еще не заболЪлъ. Я все думаю о гарнизонЪ и желалъ бы хоть этимъ путемъ разстаться съ Талергофомъ.

Врачъ запретилъ хожденія людей къ о. Макару, чтобы не разнесли тифъ.

Говорятъ, что П. (Перемышль) палъ. Отношусь сдержанно къ этому извЪстію, неразъ уже эти слухи распространялись, a не оправдывались.

Чудный человЪкъ этотъ нашъ врачъ д-ръ Вл. Могильницкій. Способный Эскулапъ, честенъ, трудолюбивъ, самоотверженъ, щепетиленъ. Истинный самаритянинъ. Съ утра до поздней ночи занятъ. Стоитъ зайти въ амбулаторію и посмотрЪть на его работу и его выносливость и терпЪніе. A все таки и его оклеветали и хотЪли отъ насъ забрать, но это врагамъ не удалось.

ПослЪ обЪда я поднялся и отслужилъ акафистъ Св. О. Николаю, a пополудни вечерню, но скоро слегъ въ постель снова. Былъ у меня д-ръ Могильницкій, установилъ у меня ревматизмъ мускуловъ. Вечеромъ Ромко меня натеръ, принесъ одЪяло, укрыли меня на ночь хорошо, я принялъ порошокъ аспирина.

20 дек., воскресенье. — Лежу, но чувствую себя немного лучше.

Одинъ тифомъ зараженный баракъ уже приказали опорожнить, солому изъ него сожгли, a обитателей его съ вещами переводятъ въ другой. Но развЪ эта мЪра достаточна для устраненія эпидеміи? Въ баракахъ налаживаютъ электрическое освЪщеніе, уже въ трехъ баракахъ есть электричество.

Въ Kleine Zeitung днесь написано немножко иначе чЪмъ вчера. Повторяется слухъ, что Перем. палъ но я все еще не вЪрю. Отслужена у насъ обЪдница. Ромку удалось достать немного бульону и подогрЪть для меня. Я съЪлъ съ 2 булочками и настолько сытъ, что отъ „менажи" отказался.

21. дек, — Ночью шелъ дождь, днемъ падаетъ снЪгъ, все сидимъ въ баракахъ. Слышимъ, что въ насъ будутъ впускать противотифозную сыворотку. Днесь пришелъ Василь, долго не видЪлъ его. Его баракъ былъ подъ карантиномъ. ВЪсти съ поля боевъ неутЪшительны, не сулятъ скораго мира. Снилось мнЪ, что будто постановлено меня во ВЪну не переводить и что за меня заступился нЪкій Омскій и пр. под.

Вчера былъ у насъ генералъ на ревизіи, о. СЬлецкій вручилъ ему отъ насъ 21 письменную жалобу. Днесь капитанъ Штрикъ заявилъ о. СЪлецкому, что жалобы составлены correct.

МнЪ немножко полегчало и я всталъ. на нЪкоторое время. Принялъ слабительное, со вчера Ромко все надоЪдаетъ мнЪ что сваритъ мнЪ консервы и пшенный супъ. Я неохотно согласился. И удивительно, супъ оказался мнЪ полезнымъ и Ромко доволенъ. Въ виду этого успЪха онъ обЪщалъ сварить консервы, капустнякъ. Увижу, что будетъ. A для бЪдныхъ нашихъ людей эти консервы рЪдкая, великодняя (пасхальная) Ъда.

Пополудни дали распоряженіе производить всеобщую прививку въ первой серіи бараковъ. До 6 ч. вечера сдЪлали прививку всЪмъ въ 9 баракахъ, лишь т. наз. „фамильный" баракъ отложили на завтра. Я также не пошелъ, ибо не могъ пойти. Вечеромъ Янко и сватъ подогрЪли мнЪ кирпичъ и я приложилъ его къ поясницЪ. Ромко принесъ мнЪ супъ, но такъ какъ я не былъ голоденъ, то съЪлъ сватъ.

22. дек — ТЪ, которымъ сдЪлана прививка, чувствуютъ себя всячески: одни жалуются на боль въ той самой рукЪ, у другихъ уже жаръ, врачи же говорятъ, что жаръ будетъ продолжаться 3 - 6 дней, a прививка является предохранительнымъ средствомъ на 5 лЪтъ.

Я еще (до 11 ч. утра) не ходилъ къ прививкЪ. Еще ее днесь не дЪлаютъ да и говорятъ что вообще больше ее дЪлать не будутъ. Увидимъ.

Я ложился въ брюкахъ и башмакахъ, чтобы въ каждый моментъ быть готовымъ самому пойти къ прививкЪ. Были и такіе, которые не хотЪли къ ней пойти. Въ 11 ч. угра отслужена обЪдница.

Ogloszenie: Wszystkie skargi o obrаze czci i honoru beda оdtаd sadownie scigane. Obrazony maja robic donisienie, naprowadzic swiadkow i mi przedlozyc (naturalnie w krotkich zarysach wszystkie okolicznosci naprowadzic). Ludzie ktore nie sa do raportu przeznaczone, maja zawsze o godzinie 9-tej rano przed brama I-sza byc zestowione (sic) to przez komendanta i zawsze maja byc przytem oskarzony i swiadkowie. 22 go grudnia 1914 r.

Такое объявленіе издалъ офиціалъ Тимчукъ, который тутъ играетъ большую роль: Полицейскіе отбираютъ у насъ всЪ заявленія. Не лучше ли было бы намъ имЪть дЪло съ военными, чЪмъ съ такими Тимчуками?

Пошли и изъ другихъ бараковъ къ прививкЪ и я съ ними. МнЪ почему то дважды втыкали шприцъ и рука стала сейчасъ болЪть. Пошли также изъ „фамильнаго" барака (около 100 женщинъ), a тутъ какъ разъ поднялась снЪжная туча и дождь, подъ ногами грязь. Простояли очень долго передъ баракомъ, въ которомъ производилась прививка, померзли, и только послЪ того, какъ заступились д-ръ Войтовичъ я и др. военный врачъ (Маеръ) позволилъ женщинамъ войти внутрь барака. Вотъ и нЪмецкая галантность! Заставляютъ женщинъ изъ нашей интеллигенціи ждать долго предолго, стоять на снЪгу въ грязи, хотя баракъ просторенъ и пустъ. ИздЪвателъство.

Вечеромъ засвЪтили электрическія лампочки, впервые стало въ баракЪ свЪтло. Ночью у меня былъ жаръ. Поясница все еще болитъ. Ромко сдЪлалъ мнЪ массажъ, a Янко доставилъ мнЪ жаркій кирпичъ.

23 дек. — Я лежу. Падаетъ мокрый снЪгъ и дождь въ перемежку. ВсЪ сидятъ въ баракахъ. Говорятъ, что на 14 дней установятъ на нашъ баракъ карантинъ, что значитъ, что въ теченіе 14 дней никто не выЪдетъ никуда отсюда ни вообще изъ Талергофа. Но и такъ быть можетъ, что послЪ этихъ 2 недЪль продолжатъ карантинъ еще на недЪлю-двЪ. Много нашихъ людей больныхъ теперь, тифомъ будто бы. A болЪзни пошли отъ перваго незабвеннаго варварскаго купанья, повторяющагося впрочемъ и теперь съ незначительными измЪненіями: съ людей снимаютъ платье и бЪлье дяя дезинфекціи, a голые люди подолгу стоятъ на открытомъ мЪстЪ, на голой, влажной и холодной землЪ, и мерзнутъ и выжидаютъ, пока смилосердятся и возвратятъ имъ ихъ бЪлье и платье. И каждый разъ послЪ этого заболЪваютъ все новые и многіе, a нЪкоторые и умираютъ. КромЪ того наши бараки всегда холодны не прикрыты какъ слЪдуетъ, крыши дыравы, каплетъ съ нихъ на наше платье и на насъ, каждому на лицо, вслЪдствіе чего ночью спать невозможно...

Я все лежу. Съ поясницей у меня бЪда. Что-же, подожду. На миръ — поскольку на грацкія газеты можно полагаться — надежды мало. Ахъ, Господи, спаси и помилуй!

24. дек. — Сегодня польская wilja. Ксендзъ Зелинскій далъ своихъ 5 кронъ въ складчину на обшую вечерю. Днесь грязь ужасная. Я лежу, спалъ эту ночь отлично, какъ рЪдко случается. Вчера меня Ромко массовалъ, a сватъ грЪлъ кирпичъ. Прививку перенесли у насъ благополучно. Меня рука болитъ. Померло 16 чел., кажется, на тифъ. В—въ написалъ прошеніе о выдачЪ депозита, обЪщалъ придти и взять себЪ, но до сихъ поръ (10 ч. у.) еще его нЪтъ. Михась Ч. пошелъ въ больницу, и онъ боленъ тифомъ, кровь ему пускалась, еще готовъ минуться, жаль! Не погибъ на войнЪ, такъ придется въ ТалергофЪ.

Пришелъ Янко и сказалъ, что, встрЪтившись, „фенрихъ" спрашивалъ его, здоровъ ли онъ. — Дa, — отвЪтилъ Янко, — лишь немного ревматизмомъ страдаю. — Это ничего, — былъ отвЪтъ.

Янко боится, не позовутъ ли его на военную службу. Вотъ-те доля. Высиди 4 мЪсяца въ ТалергофЪ, a затЪмъ иди на войну и переноси всЪ превратности военной службы и судьбы! Да хранитъ его Господь.

25. дек. — Днесь я всталъ, но обуться въ башмаки не былъ въ состояніи, призывалъ на помощь Ивана Гриба (крестьянина, которому часто даю свою „менажку"). Вышелъ, было, пройтись, но скоро былъ вынужденъ вернуться и лечь снова. На дворЪ грязь, валитъ мокрый снЪгъ, хотя пока что тепло. По нуждЪ всЪ сидятъ въ баракахъ. Былъ Василь и пошелъ, вечеромъ заглянулъ Ромко и сдЪлалъ мнЪ массажъ. Говорятъ о предстоящемъ нашемъ возвращеніи.

Въ грацкой газетЪ написано, что Римъ высылаетъ особое посольство къ христіанскимъ державамъ съ протестомъ противъ злоупотребленій Россіи при введеніи православія въ ГаличинЪ въ отсутствіе тамъ нашего клира. Это сообщеніе находится въ связи съ тЪмъ, о чемъ говорилъ o. K.

Мы готовимъ проектъ по дЪлу еврея изъ Бродовъ Deutscher-a, общеизвЪстнаго мошенника и мерзавца, давно ему слЪдовало скрутить голову за всЪ имъ причиненныя невиннымъ людямъ страданія.

Вечеромъ у насъ возникла и обсуждалась мысль выслать телеграммы: въ кабинетную канцелярію, нунціатуру и министерство войны съ просьбой объ освобожденіи. Hilf, wer helfen kann! (cпaсай, кто можетъ).

Если бы Господь позволилъ намъ, священникамъ, поскорЪе вернуться на родину, такъ и нашимъ дьякамъ вмЪстЪ съ нами ровно же, a то безъ нихъ нечего и думать о совершеніи богослуженій.

Днесь о трупахъ какъ-то ничего не слышно. Въ нашемъ баракЪ всЪ держатся хорошо.

26. дек, — Мороза нЪтъ. Съ самаго утра составляютъ телеграммы императору, нунцію, министрамъ. Одну со ставилъ д-ръ О. Крушинскій, другую о. Діон. КисЪлевскій и другіе иныя.

Узнаемъ, что ночью сюда къ намъ привезли 19 поляковъ изъ-подъ Кракова. Говорятъ, что все пространство по Тарновъ — одно пепелище. Ходятъ слухи, что власти готовятся 1200 чел. отпустить на свободу.

МнЪ днесь лучше, спалъ хорошо. Былъ Василь, вытрепалъ мою постель. Янко купилъ мнЪ меду и булку. Аппетитъ у меня есть. Пришелъ Илько Гепаль, сказалъ, что у его сына былъ жаръ до 40 град. и занялъ у меня 1 крону на лимонадъ.

Жизнь въ баракЪ: Ulrich разноситъ то румъ, то сливовицу и продаетъ по 14—16 гел. за стаканчикъ. Народъ пьетъ съ горя. Разносятъ и продаютъ и другіе товары: папиросы, спички, нитки, сахаръ, пуговицы и т. п. мелочи, Еврей Thau торгуетъ галстухами, чулками и пр. ЦЪлый хлЪбецъ продается по 16 гел. за штуку. Кто остро голодаетъ, отправляется на работы и получаетъ двойную порцію харча и 20 гел., но, конечно, тогда быстрЪй изнашиваетъ и такъ убогое платье и рискуетъ стать голымъ совершенно.

Кто въ баракЪ хочетъ что-то написать, проситъ другого подержать надъ нимъ зонтикъ, ибо иначе сверху каплетъ и испортитъ все написанное.

Говорятъ, что уже свирЪпствуетъ пятнисгый тифъ въ другихъ баракахъ, это грозное извЪстіе подЪйствовало на всЪхъ крайне удручающе.

Въ 2 ч. явился д ръ Маеръ съ уЪзднымъ физикомъ изъ Граца. Были въ баракЪ у одного больного, зашли и ко мнЪ (кто-то, не д-ръ ли В. Могильницкій? сказалъ имъ, что въ VIII баракЪ есть больной священникъ), посмотрЪли на прививку на моей рукЪ и - ушли. Я успЪлъ сказать имъ только, что боленъ ревматизмомъ мускуловъ (такъ опредЪлилъ мою болЪзнь д-ръ Могильницкій). Возможно, что переведутъ меня въ госпиталь. Тамъ несравненно лучше чЪмъ въ баракЪ.

Въ 3 ч. была у насъ отслужена вечерня.

Днесь умерло человЪкъ десять (точное число умершихъ обычно узнать трудно).

Вечеромъ шли у насъ совЪщанія о томъ, чтобы завтра пойти двоимъ или троимъ изъ насъ къ рапорту и высказать администраціи наши требованія.

27. дек. — Болото хоть утопись. Я спалъ хорошо и мнЪ значительно лучше. Утромъ былъ Василь. Я самъ, безъ посторонней помощи, смогъ у себя привести все въ порядокъ. Намъ заявили, что почта въ теченіе 14 дней не будетъ намъ ничего выдавать ни ничего отъ насъ принимать, изъ-за карантина, видите-ли. Безголовье и мошенничество!

Впрочемъ куда и къ кому аппелировать? Мы вЪдь перешли здЪсь собственно подъ власть намЪстничества въ ГрацЪ, a тутъ идетъ все по военному мошеничество и безголовье!

ЗдЪшнимъ русскимъ плЪнникамъ австрійскіе офицеры раздаютъ по мазепински напечатанныя брошюры: "Царі, попи і люди. Женева. Украінска друкарня, 1903". Брошюры эти соціалистическаго содержанія, запальчиво выступаютъ противь русскихъ царей и поповъ за то, что они до сихъ поръ ничего не сдЪлали для народа, и взываютъ пролетаріатъ къ организаціи и бунту.

Только что пошелъ „сватъ" за горячимъ супомъ, упалъ какъ-то спотыкнувшись, опарилъ себЪ обЪ руки и теперь терпитъ. Столько всякой бЪды — этого еще недоставало!

МнЪ лучше, но я лежу, чтобы не ухудшилось. Пошелъ бы въ больницу, если бы взяли. Тамъ лучше, говорятъ.

Ажъ теперь мнЪ уже и ВЪна и гарнизонъ не страшны. ХотЪлъ бы даже попасть туда, чтобы только вырваться изъ проклятаго Талергофа, изъ этой зараженной эпидеміями долины. Въ каждый моментъ можно заразиться и погибнуть, a такъ хотЪлось бы еще жить, увидЪть свою семью. Все жду момента. когда отправятъ меня въ дорогу.

Пишутъ изъ ВЪны (о. П.), что, молъ, "мы на дняхъ Ъдемъ въ Галичину". Кто это мы? Священники въ ВЪнЪ или же и всЪ мы здЪсь?

Говорятъ опять о мирЪ, что будто говорятъ о немъ во ВЪнЪ и — упованіе вступаетъ въ души наши. A тутъ приблизились наши праздники Рождества Христова и не одинь надЪется, что на „свята" поЪдетъ домой и радуется впередъ такъ, что врядъ ли кто изъ нихъ такъ pадовадся, когда былъ мальчикомъ-школярикомъ и собирался поЪхать домой на „свята". Такъ и вчера, вотъ, выслали мы нунцію телеграмму того содержанія, что, вотъ, идутъ наши Рождественскіе праздники и потому, если есть милость отпустить насъ, то подходящимъ было бы особенно и непремЪнно передъ праздниками и т. п. A тутъ, смотри, карантинъ — и телеграммъ не выслали! Ахъ какъ жестоко, безчеловЪчно терзать и мучить насъ способны эти швабы! А мы, наивные, всегда ихъ ставили въ примЪръ, хвалили ихъ точность, корректность, добросовЪстность, порядочность, величали ихъ культуру!... Днесь только и то здЪсь открылись намъ очи и мы увидЪли ихъ настояшую физіономію.

(Особ. прим.) Ходимъ въ кантину, гдЪ помЪщается подобіе ресторана. Тамъ за деньги можно получить кое что съЪсть, но никогда тамъ нашего человЪка не впустятъ внутрь a только позволяютъ ему на дворЪ, безъ стола, стоя, съЪсть полученное. За свои деньги приходится нашимъ людямъ переносить и это униженіе. На каждомъ шагу, во всемъ и всегда оскорбленія.

По просьбЪ о. Вл. Венгриновича Телесницкій сталъ уговаривать, чтобы въ складчину что-то собрать для нашихъ больныхъ крестьянъ. Поддержалъ этотъ призывъ какъ разъ подошедшій д-ръ В. Могильницкій. Собрано между нами 105 кронъ и передано ихъ на руки д-ра Могильницкаго для больныхъ крестьянъ.

28. дек. — Болото. Я здоровъ! Боль въ поясницЪ ослабЪла. Слава Богу, я поднялся, ходилъ днесь по всЪмъ баракамъ и осматривалъ тЪ изъ нихъ, которые будто бы. для насъ назначены. Хотятъ насъ перевести въ баракъ № 22, a первую серію (нашу) бараковъ отдать работникамъ. Во всЪхъ тЪхъ баракахъ находятся двойныя нары и въ одномъ баракЪ помЪстятъ около 400 человЪкъ. ПослЪ обЪда полковникъ призвалъ тЪхъ, которые подлисали Majestatsgesuch (o. Д. КисЪлевскаго, о. СЪлецкаго, д-ра Н. П. ГлЪбовицкаго, о. Гайдукевича д ра О. Крушинскаго) для объясненій.

— Какъ вы могли писать къ императору — заявилъ онъ, — что всЪ 7000 человЪкъ невинны? ВЪдь же тЪ немногіе, которые освобождены отъ разсмотра ихъ дЪла въ военномъ судЪ, все таки предстанутъ передъ гражданскій судъ. Прочіе содержатся и должны здЪсь оставаться по политическимъ соображеніямъ и мотивамъ. Или же какъ вы могли написать, что солома, выданная вамъ, не перемЪнялась уже 4 мЪсяца, — это неправда. Хорошо, я пошлю телеграмму, что это не отвЪчаетъ истинЪ.

Изъ этого можно бы заключать, что наши 6 телеграммъ пошли или пойдутъ. Повидимому, полковникъ недоволенъ тЪмъ, что мы посылаемъ телеграммы, и вЪроятно будутъ противъ насъ примЪнены разныя обостренія. Противъ насъ интригуютъ фельдфебель Пиллеръ и оффиціалъ полиціи Тимчукъ. СдЪлалъ намъ полковникъ выговоръ также за то, что мы будто бы подговариваемъ народъ, что бы не ходилъ на работу. Все это ложь.

Ожидаемъ теперь прибытія изъ ВЪны сюда санитарной комиссіи, о которой сказалъ намъ вчера полковникъ. Мы должны и ей представить наши требованія, ибо переносить все дальше, какъ теперь есть, нЪтъ ни силъ ни возможности.

Я днесь почувствовалъ желаніе закурить и, встрЪтивъ Ромка, взялъ у него табаку, свернулъ папироску и закурилъ. Днесь изъ за болота и мрака такая хандра находитъ на человЪка, что можно и распиться. И я пью водку изрЪдка, хотя не пилъ до сихъ поръ. Ни пищи сносной нЪтъ здЪсь, ни овощей, фруктовъ такъ долго не видЪлъ, ни ничего кислаго никогда не достанешь, берешь что-нибудь пожевать, покурить... Пошелъ и кулилъ себЪ табаку за 32 гел.

Карантинъ оффиціально еще не установленъ. Что то крутятъ. Говорятъ, что строющіеся бараки должны быть готовы къ 1-му января 1915 года, но въ виду того, что времени осталось очень мало и не справятся, то придумали поднять шумъ изъ-за карантина и оправдываться тЪмъ, что, молъ, работниковъ невозможно было брать на работу и дЪло затянулось. A то, вотъ, вечеромъ дЪлаютъ людямъ прививку, a на другой затЪмъ день утромъ гонятъ тЪхъ же людей на работу, совершенно не обращая вниманія на то, что ихъ очень болитъ лЪвая рука и они работать не въ силахъ.

(Особ. замЪч.) Въ ЛанцутЪ судебный оффиціалъ Стефанъ Скочилясъ разсказывалъ, что его жена родила. Присутствовавшій врачъ установилъ, что роды тяжелы и что предстоитъ операція. Вдругъ входитъ жандармъ и его (С. Скочиляса) арестуетъ. Арестуемый проситъ пощадить его и оставить, указываетъ на свое и жены тяжелое положеніе, врачъ также заступается, но все это напрасно. Жандармъ съ арестованнымъ ушелъ, жена скончалась и на квартирЪ осталось ихъ двое дЪтей-сиротокъ, лишившихся разомъ и отца и матери.

29 дек. — Одинъ больной этой ночью вырвался и пошелъ къ воротамъ. Постовой трижды „гальтовалъ" его, но видя, что идущій не обращаетъ на это вниманіе, выстрЪлилъ въ него и ранилъ его. Раненый попросилъ къ себЪ о. Вл. Венгриновича, чтобы исповЪдывалъ его.

Дождь. Грязь. Я чувствую себя совершенно здоровымъ.

Въ 10 ч. зашелъ къ намъ капитанъ Штрикъ по слЪдующему дЪлу: Онъ желаетъ узнать, что нужно православнымъ священникамъ для совершенія ихъ богослуженій. Они ему сказали, что имъ запрещено служить на томъ же престолЪ и даже въ той же церкви, что и католикамъ. Въ отвЪтъ на это капитанъ заявилъ, что можетъ быть одинъ престолъ (собственно только скрыня) для греко-католиковъ, a другой для греко-оріентальныхъ (православныхъ). Относительно того, что нужно нашому клиру, кое-что у него въ тетрадкЪ уже было отмЪчено, навЪрно въ другихъ баракахъ ему уже сказали.

Днесь посЪтилъ я о. Сеника. Онъ лежитъ, страдая болью зубовъ и головы. Мы заговорили о предстоящей намъ поЪздкЪ и оба согласились въ томъ, что въ настоящій моментъ считали бы ее истиннымъ благодЪяніемъ, ибо наши власти здЪсь могутъ и дальше мучить насъ всячески, примЪняя самыя строгія мЪры карантина (закрытіе кантинъ, прекращеніе почтовыхъ и телеграфныхъ сношеній, запрещеніе взаимныхъ посЪщеній обитателей отдЪльныхъ бараковъ и т. п.). Но вопросъ только выдадутъ ли насъ, когда насъ потребуютъ во ВЪну? Не отдЪлаются ли и въ этомъ случаЪ указаніемъ на карантинъ?

Ночью постовой прокололъ одного крестьянина.

30 дек. — Сверху солнце, внизу грязь. Д-ръ Могильницкій заявилъ, что крестьяне переносятъ брюшной тифъ въ общемъ легко, a пятнистаго нЪтъ. Хвалить Господа! ВсЪмъ намъ полегчало, когда это узнали, и бодрость вселилась опять въ сердца наши.

НЪкоторыя семьи переходятъ въ 30-ый баракъ и я хотЪлъ туда перейти съ Янкомъ и сватомъ. Ходилъ къ Коломыйцу, но его не засталъ, просилъ брата, неудалось бы и намъ получить одну каюту, но это кажется, не удастся. Придется ждать завершенія постройки другого барака. Въ ВЪну не вызываютъ.

Въ первой серіи (десять бараковъ) состоялся врачебный осмотръ (ревизія). Побезпокоено и насъ. ВсЪ вышли передъ баракъ и стали четверками. Весь этотъ осмотръ производится, повидимому, такъ, чгобы подорвать и подавить въ людяхъ всякое чувство стыда. У нЪкоторыхъ субъектовъ взаправду огрубЪли нравы. Поведеніе нЪкоторыхъ (обоего пола) таково, что при ихъ видЪ невольно спрашиваешь, не интернованы ли они здЪсь съ той цЪлью, чтобы вносить разложеніе и деморализацію среди заключенныхъ, подобно какъ съ другой цЪлью доносчики и „шпицли". Къ этому повидимому, ведутъ и на это расчитаны и постоянныя униженія и оскорбленія, которымъ подвергаются узники, и ругательства, и тЪснота и скученность въ баракахъ и разрывъ семействъ, и общія отхожія мЪста для мужчинъ и женщинъ и мн. др.

31. дек. — Полковникъ приказалъ Deutscher-a замкнуть послЪ того, какъ при обыскЪ у него было найдено много чужихъ вещей, денегъ и пр. Арестованы также и его сообщники или, какъ онъ самъ назвалъ ихъ, „золотыя канарейки". Спасибо и признательность за это о. Гумецкому, который собралъ весь обвиняющій Deutscher-a матеріалъ и свидЪтелей и въ старательно и вЪско обоснованной жалобЪ предложилъ его прежде всего капитану Штрику, съ тЪмъ, чтобы, съ нимъ ознакомившись,передалъ его полковнику, а, если бы это сдЪлать ему было непріятно, возвратилъ его ему (о. Ю. Гумецкому). Но жалоба затЪмъ пошла правильнымъ путемъ и въ результатЪ Deutscher, настоящій палачъ и истязатель невинныхъ людей, попался. Его „канарейки", въ ихъ числЪ студенты-мазепинцы, были комендантами преимущественно въ III серіи бараковъ и притЪсняли и преслЪдовали безнаказанно много невинныхъ людей долгое время и только теперь вмЪстЪ съ его пораженіемъ, спотыкнулись.

Говорятъ, что императоръ распорядилъ аболицію, т. е. прекращеніе уголовнаго преслЪдованія интернованныхъ, но не знаемъ, вЪрно ли это. Всли бы это было вЪрно, я не поЪхалъ бы въ ВЪну.

Составилъ днесь телеграмму въ Младый Болеславъ на адресъ фирмы слЪд. содержанія: Drahtet wo und ob gesund Bohdan. Maszczak (Телеграфуйте, где и здоровъ ли Богданъ). ОтвЪтъ я уплатилъ. Телеграмма пойдетъ завтра. Очень хотЪлъ бы узнать, что съ Богданомъ.

1. янв 1915 г. — Былъ ночью морозъ и мы имъ довольны — можемъ разъ наконецъ посуху пройтись. Въ грацкихъ газетахъ тонъ бодрый, хотя замЪтно что слово "Friede" (миръ) попадается все чаще.

Вчера приходилъ Иванъ Федиковъ и просилъ его днесь исповЪдать. Очень осунулся старикъ и кажется, что сложитъ свои кости въ ТалергофЪ. Я попросилъ о. Вл. Венгриновича принять его исповЪдь что онъ сегодня и сдЪлалъ. Узналъ я, что Василь заболЪлъ. Я попросилъ д-ра Могильницкаго ухаживать за нимъ и самъ уплачу.

Настроеніе у всЪхъ насъ все болЪе и болЪе подавленное приближается сочельникъ и каждый изъ насъ чувствуетъ, что онъ долженъ бы быть отпразднованъ нами не здЪсь, а въ родномъ краю и въ своей семьЪ.

Днесь узналъ я, что третьяго дня умеръ 14-лЪтній мальчикъ сынъ о. Юліана Барановскаго изъ Скоморохъ новыхъ. Онъ бЪдняга попалъ въ гангаръ и поздно перешелъ въ послЪдніе бараки. Лишенный теплой одежды и денежной поддержки — погибъ. Вотъ еще одна жертва своеволія нашей жандармеріи. Оторвали мальчика отъ родителей, лишили всякой опеки и убили. За что? — ни-за что, по дикой прихоти. Даже ни разу никогда его не допрашивали, не навели никакихъ о немъ справокъ, не сказали ему, не подозрЪваютъ ли его и въ чемъ.

2. января. — Легкій приморозъ, потомъ оттепель, a вечеромъ дождь. Вечеромъ о. Крушинскій, комендантъ VI барака, огласилъ фамиліи 46 лицъ, выпущенныхъ на свободу.

Померъ Иванъ Федиковъ. Надъ покойчикомъ о. Венгриновичъ и я отслужили панихиду (онъ лежалъ еще на постели). Петро К. прислуживалъ дьякомъ. Возвращаясь съ панихиды, я поступилъ въ 17-ый баракъ, къ Василю Мартынову — онъ боленъ, весь въ жару. Я просилъ д-ра Могильницкаго присматривать за нимъ. ПосЪтилъ его вчера и днесь, хотя днесь жаръ, кажется, чуточку ниже, но больной горитъ, весь почервонЪлъ. Сказалъ ему, что буду у него и завтра, принесу лимонъ на лимонадъ.

3. янв. Всю ночь лилъ дождь. До обЪда опять прочли 58 фамилій освобожденныхъ крестьянъ.

Писалъ о. Юркевичъ, что былъ въ испанскомъ посольствЪ, передалъ наше письмо и просилъ чрезъ русское правительство увЪдомить наши семьи въ ГаличинЪ о нашемъ мЪстопребываніи и здоровьи. Далъ бы то милостивый Господь, чтобы всЪ наши тамъ скоро узнали о насъ, a то они убиваютса и скорбятъ, ничего не зная о нашей судьбЪ уже такъ долго.

Телеграмму въ Младый Болеславъ къ Лавр. и Клементъ можетъ быть завтра удастся выслать, спрашиваю въ ней, живъ ли и гдЪ Богданъ; отвЪтъ уплаченъ.

Вечеромъ прибылъ новый транспортъ узниковъ отъ Горлицъ на ЛемковщинЪ. Говорятъ, что вся Лемковщина занята русскими войсками, что около Граба 25.000 австр. солдатъ попало въ плЪнъ, a что и какъ есть на дЪлЪ, точно узнать невозможно.

4. янв. — И въ эту ночь лилъ дождь.

Днесь въ 12 ч. внезапно скончался на ударъ сердца о. СЪлецкій. Пошелъ вмЪстЪ съ Гисовскимъ въ кантину достать вина, такъ какъ врачъ позволилъ ему и прописалъ пить вино. Кантинерка не хотЪла ему продать и набросилась на него съ браныо, что „такимъ измЪнникамъ, которые посылаютъ жалобы, вино не продается!" Слыша это, о. СЪлецкій, впалъ въ такое волненіе, что покачнулся и палъ на землю мертвымъ. Впрочемъ, его уже вчера вечеромъ страшно потрясла роковая вЪсть, сообщенная новоприбывшими людьми съ транспортомъ отъ Горлицъ, что его приходъ до тла разоренъ и сожженъ. Всю ночь не спалъ и былъ крайне разстроенъ. Мы Ъли обЪдъ, когда о. Олимпъ Полянскій пришелъ и извЪстилъ объ этомъ зятя покойнаго, о. Ст. Гайду. ВЪсть эта всЪхъ насъ больно поразила, ибо покойнаго всЪ уважали и любили. Вотъ и жизнь человЪческая!... Покой его доброй душЪ! ВЪчная ему память!

Вечеромъ изоловали VI баракъ, такъ какъ тамъ одинъ заболЪлъ тифомъ. Опять всЪ мы въ уныніи. Продлится карантинъ, прекратится почтовый обмЪнъ и движеніе, a тЪ, которымъ уже объявлено освобожденіе и даже выданы легитимаціи, будутъ вынуждены здЪсь дальше оставаться и ждать, ждать безъ конца.

Читалъ я свЪжія газеты (между прочими Zeit), узнаемъ, что въ УгорщинЪ хлЪба (жита и пшеницы) очень мало. Похоже на то, что воюющая противная сторона пригласитъ на помощь Японію. И какіе же тутъ виды на близкій конецъ войны?

5. янв. - Мороза нЪтъ. Болото, тяжко перейти. Просимъ Бога о хорошей погодЪ, тогда вЪроятно и болЪзни прекратились бы.

На похороны о.СЪлецкаго пошли мы и хоръ. Съначала полковникъ распорядилъ, чтобы похороны о. СЪлецкаго состоялись, какъ всякаго другого заключеннаго, то значитъ безъ участія постороннихъ, a только въ присутствіи ближайшихъ родственниковъ и еще кое-кого. Но въ дЪло вмЪшался капитанъ Strick, который очень любилъ покойнаго, и по настоянію капитана, полковникъ разрЪшилъ участіе хора и другихъ заключенныхъ.

Общій карантинъ. „Вахи" (стражу) отъ насъ забираютъ, кантины сносятъ и предпринятъ цЪлый рядъ другихъ мЪръ на подобіе тЪхъ, которыя предпринимаются во время холеры. Вотъ каковы намъ будутъ праздники Рождества Христова!

Но кажется, что карантинъ долго длиться не сможетъ. ДЪло въ томъ, что изъ-за него и офицерамъ нельзя отсюда Ъздить въ Грацъ и они будутъ весьма заинтересованы въ томъ, чтобы эта изоляція была отмЪнена.

Номеръ могилы о. СЪлецкаго 264.

Изъ нашего барака освобождены три священника, оо. Черкавскій, В. Гургула и Коростенскій, съ отмЪткою на ихъ легитимаціяхъ, что они должны находиться далеко отъ прифронтовой полосы.

6. янв. — Навечеріе Рождества Христова — нашъ Святъ Вечеръ!

Морозъ. Ясно. И такъ, мы всЪ надЪялись, что на Рождественскіе праздники, мы не будемъ въ ТалергофЪ, a вернемся въ Галичину. Ходили слухи, что насъ, священниковъ, отправятъ на родину, но все это — обманъ. Горько, жалко и тяжело на душЪ. Каждый думаетъ о домЪ, о родныхъ, каждый душой и сердцемъ въ той родной мЪстности, изъ которой вырванъ внезапно и насильственно. Каждый чувствуетъ и знаетъ, что тамъ у его родныхъ и близкихъ, также днесь — печаль, скорбь и горечь. Тамъ теперь наши жены и дочери готовятъ, вЪроятно, кое-что на вечерю и - заливаются слезами, a другія, быть можетъ, и не въ своей хатЪ, a гдЪ-то у чужихъ слоняются и онЪ тоже плачутъ, оплакиваютъ свою горькую судьбу, вспоминая лучшее, счастливЪйшее прошлое, когда такъ уютно, тихо и покойно жилось въ своей семьЪ и такъ свЪтло и весело праздновался Святъ-Вечеръ... Га, что-жъ подЪлаешь? такъ, видно, Богу угодно было!

Съ утра я ходилъ. Около 9 ч. Янко пошелъ въ кантину и принесъ селедку (за 30 гел.) и булку за 44 гел. — вотъ и все на наши праздники. Вчера я купилъ швейцарскаго сыра на 1 крону. ПодЪлился съ Янкомъ. Ни яблокъ, ни ничего другого крайне необходимаго, не доставили намъ наши кантиняры. Можетъ быть, всему помЪшалъ карантинъ.

Въ 11ч. отслужили мы царскіе часы. Объявлено о выпускЪ 100 человЪкъ на свободу (теперь ежедневно объявляютъ), завтра они получатъ легитимаціи.

На обЪдъ получили мы густые макароны, помазанные, конечно, не масломъ, a чЪмъ-то инымъ, кунероломъ, что ли.

Къ вечеру Телесницкій обратился къ собраннымъ со словомъ слЪд. содержанія: Судьба рЪшила, что мы должны провести праздники Рождества Христова здЪсь, въ тюрьмЪ. Но вЪрность и служеніе великимъ идеямъ требуютъ и великихъ жертвъ. Со скорбью въ сердцЪ будемъ днесь одни (священники) служить, другіе (міряне) слушать великое повечеріе съ литіею, послЪ которыхъ каждый изъ насъ получитъ частицу поблагословленнаго хлЪба и пшеницы и, вкушая ихъ, вспомнитъ наши Рождественскіе праздники на родинЪ. Грустно здЪсь намъ и тамъ нашимъ роднымъ, оплакивающимъ, быть можетъ, насъ и считающимъ насъ погибшими. Въ нынЪшнихъ здЪшнихъ условіяхъ и обстоятельствахъ не могу сказать вамъ по обычаю, что желаю вамъ веселыхъ праздниковъ, но я вамъ желаю здоровья, силъ, терпЪнія и мужества перенести побЬдно всЪ выпавшія намъ испытанія и удары и дождаться скораго освобожденія и возвращенія на родину.

Слова эти многихъ тронули до слезъ.

Купилъ за 70 гел. „струдель" (родъ пирожнаго) — вотъ теперь и будетъ больше по праздничному!

A вЪсти получаются невеселыя. Выпущенный на свободу и проживающій теперь во ВЪнЪ о. Круликовскій пишетъ, что ему не выплатили всей конгруи за прошлые мЪсяцы, a выдали ему только нЪкоторый зачетъ, такъ что жить, все равно, неначто. Вотъ-те перспектива! Могутъ такъ же и намъ не выплачивать конгруи и чЪмъ же намъ, если бы мы и были отсюда освобождены и только конфинованы, жить тогда? МнЪ свою малость денегъ нужно беречь, чтобы на всякій случай имЪть при себЪ по крайней мЪрЪ на желЪзнодорожный билетъ.

Рахмиструкъ (кафедральный дьякъ изъ Черновецъ) лишился днесь и сливовицы и рома и палъ духомъ совсЪмъ. Да и другимъ невесело. Чаю удалось намъ раздобыть да и то маленечко. Въ 4 ч. подали чай.

Потомъ пошли взаимныя благопожеланія. Другъ друга обнимали и цЪловали, a изъ устъ слышались однЪ и тЪже пожеланія: Дай вамъ и намъ, Господи, скоро выйти на свободу и увидЪть родную землю!

ЗатЪмъ пошелъ я къ Янку—онъ въ III Zug-Ъ (взводЪ) — на вечерю. Янко позаботился: капусты, сыра, „москаля"-селедку, медъ и булку (Milchbrot), яблоки поставилъ на стольчикъ. Я принесъ свой „струдель" съ яблоками. Такъ кушали мы и попили чаемъ. ПосидЪли мы, поговорили о родинЪ и близкихъ, неразъ задрожалъ голосъ въ горлЪ, но каждый старался владЪть собой, чтобы не разстраивать другого. Въ 8 ч 30 м. я возвратился во свояси. Стали колядовать, a такъ какъ колядника (книжки съ колядками) нЪтъ, то такъ, по памяти, каж-дый съ коляды по 1 — 2 строфы.

(Отъ брата Іосифа получилъ я теплый коцъ, который стелю себЪ на солому, отчего мнЪ и теплЪй спать).

Вчера газета Volksblatt принесла передовицу п з. Die Stellung des Papstes in dem Weltkriege (отношеніе папы къ всемірной войнЪ), въ которой говорится, что папа Бенедиктъ XV прилагаетъ старанія и усилія къ заключенію мира. Тронуло насъ эго. Мы бодрЪе пропЪли: „Слава во вышнихъ Богу и на землЪ миръ, во человЪцЪхъ благоволеніе" — и маленькая надежда на миръ, какъ святъ-вечерняя звЪздочка засіяла въ сердцахъ нашихъ.

7. янв.—Pождество Господа нашего Iисyca Христа. Морозъ. ВсЪ ходятъ съ утра. И въ переулкахъ видно много людей, высказывающихъ благопожеланія и лобызающихъ другъ друга. Наши 6 телеграммъ, которыхъ отправить администрація нехотЪла и возвратила и изъ-за которыхъ полковникъ еще злился, что въ нихъ ложь подана — днесь отправлены. Солдатъ - чиновникъ самъ заявилъ намъ, что телеграммы днесь могутъ отойти. Мы обрадовались. Въ телеграммахъ мы просимъ, чтобы насъ пустили на свободу. Въ телеграмЪ къ императору заключается просьба, чтобы издалъ аболицію для тЪхъ, которые обвинены. Слава ТебЪ, Господи, день Рождества Христова для насъ поистинЪ радостенъ!

Еще одно: Днесь по телефону спрашивалъ генералъ Курыловичъ изъ ВЪны нашу команду, здоровъ ли здЪсь его братъ Никифоръ. Самъ полковникъ Штадлеръ прибЪжалъ въ 30-ый баракъ къ Никифору посмотрЪть, здоровъ ли онъ. Знаменательно въ этомъ случаЪ то, что генералъ до сихъ поръ не желалъ признаваться къ родству и не помогъ Никифору, несмотря на его постоянныя мольбы, вырваться изъ Талергофа. Ажъ днесь все таки вспомнилъ.

Отслужили обЪдницу. Хоръ пЪлъ.

ПослЪ обЪда купилъ я 3 булки (Milchbrot) и апельсиновъ и пошелъ въ 17-ый баракъ, занести заключеннымъ тамъ моимъ прихожанамъ, „коляду". Увы! тамъ караульный солдатъ встрЪтилъ меня своимъ громко рЪзкимъ: zuruck!(назадъ), ибо баракъ попалъ въ число изолованныхъ. Яблуки принесъ и отнесъ 2 изъ нихъ Янку, одну же самъ съЪлъ съ кофе.

Д-ръ Могильницкій сказалъ мнЪ, что Василь въ жару — быть можетъ у него тифъ.

Вечеромъ опять огласили фамиліи около 60 освобожденныхъ, преимущественно крестьянъ.

8. янв. — Соборъ Пресв. Богородицы, св. Іосифъ. Вчера вечеромъ высказали мы благожеланія нашимъ товарищамь Іосифамъ. Днесь утромъ, послЪ „мированья" я высказалъ пожеланія брату. Былъ легкій морозецъ, около полудня настала оттепель и грязь будетъ до вечера. Отслужили обЪдницу до полудня.

Говорятъ будто Владиміра Курыловича пустили на свободу въ ВЪнЪ и что, быть можетъ, это обстоятельство вселило храбрость въ брата генерала спросить вчера по телефону о здоровьи Никифора. Если же Владиміра освободили, то предполагаю, что меня не будутъ вызывать во ВЪну, вЪдь же онъ тоже былъ въ СовЪтЪ. Дай это, Господи! Велій еси Господи и дивни суть дЪла Твоя и ни едино же слово довольно есть къ похваленію чудесъ Твоихъ.

Вечеромъ роздалъ о. Преличъ одежду. ВсЪ записавшіеся получили — никому не отказано. Вышли и куріезы, такъ какъ часто низкіе ростомъ получили штаны большихъ размЪровъ, а высокіе, напротивъ, малыхъ.

9. янв — Морозъ. Холодно. Въ нашемъ баракЪ строятъ печь изъ кирпича. КачалЪ объявили, что слЪдствіе противъ него по Anzeig-y (доносу) пріостановлено, но интернированнымъ все таки остается! Люди страдаютъ все больше и больше ревматизмомъ. Мой сосЪдъ Феофилъ Костецкій стонетъ. Принимаетъ отъ времени до времени аспиринъ, который ему временно помогаетъ. Выпилъ утромъ стаканъ сливокъ (20гел).

Днесь помЪстили въ наши гангары 6 аэроплановъ для ремонта и издано распоряженіе, чтобы мы, во время ихъ полета, не выходили, a сидЪли въ баракахъ. Вечеромъ сыгралъ я партію преферанса.

10. янв. — Мороза нЪтъ, грязно. Отслужили обЪдницу. Померло 13 человЪкъ. Испугъ опять пошелъ по баракамъ. Уныніе овладЪло всЪми, тЪмъ болЪе что на дворЪ грязь — непріятно. На театрЪ военныхъ дЪйствій безъ перемЪнъ.

11. янв. — Морозъ, день ясный и пріятный. Отъ днесь начинаетъ дЪйствовать наша баня. Днесь должны идти купаться изъ VII барака, a завтра мы, лишь бы не простудиться!

Уже до полудня было свыше десятка покойниковъ. Ужасъ! Вымретъ здЪсь, на чужинЪ, русскій народъ весь, если Господь надъ нимъ не смилосердится. Нечего и думать о легитимаціи и объ освобожденіи.

Съ полудня настала оттепель, грязь, но холодно. Всякій бЪжитъ въ баракъ, a здЪсь тепло и мило, ибо здЪсь ставятъ печь изъ кирпичей. ЗамЪчательный способъ сооруженія печи безъ „Luft-овъ (отдушинъ), но y каждой печки труба. Въ печкЪ имЪется вставленный Blatt (плита), такъ что можно варить или пригрЪвать пищу. ПослЪ обЪда народъ спитъ по баракамъ. Я сплю въ брюкахъ и теплой жилеткЪ, опасаясь ночной простуды и дЪйствія ревматизма.

Въ ГрацЪ снова состоялось будто бы вЪче, на которомъ потребовали снесенія талергофскаго лагеря.

12. янв. — Д-ръ Н. ГлЪбовицкій составилъ днесь телеграммы депутатамъ Гормузаки и Крамаржу съ просьбой, чтобы они ходатайствовали по дЪлу нашихъ телеграммъ, высланныхъ 7-го января императору, нунцію и четыремъ министрамъ. НеизвЪстно, будутъ ли эти наши телеграммы приняты.

До полудня умерло 6 человЪкъ, одинъ ребенокъ. Штукатуриваніе печи днесь завершаютъ. Купанье всЪ хвалятъ. Съ нетерпЪніемъ выжидаемъ очереди.

До вечера умерли еще 5 чел.

Телеграммы къ Крамаржу и бар. Гормузаки не приняты, но въ тоже время телеграмма польскаго ксендза В. Замойскаго принята!

Въ газетахъ пишутъ, что будто „Русское Слово" писало недавно, что Россія, Франція и Сероія могли бы уже заключить миръ, такъ какъ Англія Ъздитъ на Россіи, какъ Ъздокъ на скаковой лошади.

Администраціей получена телеграмма изъ ВЪны, что о. д-ръ Масцюхъ назначенъ настоятелемъ прихода въ Талергофскомъ лагерЪ. Догадались наконецъ сдЪлать это послЪ того, какъ на талергофскомъ кладбищЪ усыпаны уже 320 могилъ надъ тлЪнными останками тЪхъ нашихъ людей, которые умерли безъ исповЪди, такъ какъ не дано нашимъ священникамъ разрЪшенія на это. Кто же отвЪтитъ предъ Богомъ за души 320 покойниковъ, умершихъ безъ покаянія? A вЪдь же въ свое время, еще въ началЪ октября, обращался д-ръ о. Малинякъ къ грацкому архіепископу съ просьбой, чтобы далъ намъ, свяшенникамъ, диспензу исповЪдывать и совершать надъ больными таинство елеосвященія. Но безъ результата. Никто не откликнулся на нашу просьбу, никто изъ высшей духовкой іерархіи не пожелалъ посЪтить насъ здЪсь, выслушать наши просьбы, поинтересоваться нашимъ положеніемъ. Никто! Вотъ какъ Римъ ведетъ себя въ такихъ случаяхъ! Одно у него на словахъ, a совершенно другое на дЪлЪ! Испытали мы это на самихъ себЪ здЪсь, въ ТалергофЪ.

Ежедневно надъ нашими бараками летаютъ аэропланы.

Вчера передалъ я брату Іосифу на карточкЪ фамиліи 6 лицъ, желающихъ получить въ новомъ баракЪ для себя отдЪльную кабину. Записаны тамъ: Я, Іосифъ, о. Діонисій КисЪлевскій, о. Потерейко, судъя Феофилъ Костецкій (одна фамилія нечет.).

Днесь заканчивается Старый Годъ. ПослЪ обЪда служится вечерня.

Вчера надъ больнымъ о. Іосифомъ Черкавскимъ, священники (оо. Процыкъ, Плешкевичъ, Ст. Крушельницкій) совершили елеосвященіе. Онъ — 75-лЪтній старикъ.

Померло 20 чел.!

14. янв.— Hoвый Годъ. Пошли пожеланія: здоровья, освобожденія и мира. Морозъ и сухо, но и стужа порядочная.

Берхтольдъ вышелъ въ отставку. Такъ какъ его считаютъ газеты сторонникомъ и виновникомъ войны то съ его уходомъ надежды на миръ больше. Его мЪсто занялъ Буріанъ.

Вечеромъ скончался о. Іосифъ Черкавскій. Панихиду отслужилъ о. Малинякъ.

15. янв. — Морозъ. Воздухъ пріятный. Собралось насъ 15 чел., сложили по 50 гел. и удалось намъ пойти въ баню, не дожидаясь, когда придетъ очередь на нашъ баракъ. Купанье всЪмъ намъ было пріятно: вымылись порядочно и стали и почувствовали себя болЪе здоровыми.

Покойниковъ было 7 чел.

16. янв. — Морозъ. ПослЪ купанья спалъ отлично. Ходятъ слухи, что будто черезъ 2 — 3 недЪли насъ освободятъ. Одинъ священникъ получилъ письмо изъ ВЪны, въ которомъ сообщается, что всЪ священники въ преклонномъ возрастЪ будутъ освобождены.

Говорили мы съ полковникомъ объ устройствЪ водосвятія въ день Богоявленія. Полковникъ отказалъ вЪжливо въ разрЪшеніи, ссылаясь на то, что теперь въ баракахъ эпидемія.

17. янв. — Морозъ. Чудный день, ясный съ самаго утра. Я гуляю съ утра и пользуюсь свЪжимъ воздухомъ. Писалъ кто-то изъ ВЪны, что о. Филясъ поЪхалъ въ Римъ будто бы въ нашемъ дЪлЪ. Вотъ и обманываемъ самихъ себя всякими слухами, вЪстями взятыми — какъ о. Евгеній Хилякъ говоритъ — aus der Bzdura (глупости) — Zeitung, редакція которой въ VI баракЪ, a отвЪтственнымъ редакторомъ о. Крушинскій.

Покойниковъ 14 чел. Скоропостижно померла жена о. Лесчеты отъ разрыва сердца. Вотъ и еще одна наша матушка почіетъ на талергофскомъ кладбищЪ. Отслуженъ акафистъ къ Покрову Пресв. Богородицы.

Говорятъ, что въ теченіи 14 дней всЪхъ насъ распустятъ. Однихъ пустятъ на волю, часть же будетъ конфинована, именно въ Грацъ тЪ, у которыхъ уже будетъ обвинительный актъ, a всЪ прочіе интернированные будутъ переведены въ иную мЪстность, куда-то 3 — 4 мили отъ Граца. Такую вЪсть получилъ судья Гисовскій отъ офицера. ВЪрно ли это? Ахъ, сколько уже подобныхъ слуховъ было!

Торжественно—многозначительно раздавались произносимыя священнодЪйствующими слова: "Велій еси Господи и чудни суть дЪла Твоя и ни едино же слово довольно есть къ восхваленію чудесъ Твоихъ". Да, „чудныя дЪла" это видимъ теперь!

По водосвятіи о. Гелитовичъ окропилъ баракъ и наши логовища, подавая каждому къ лобызанію крестикъ.

Вечеромъ отслужилъ катихитъ гимназіи въ ПеремышлЪ, о. Савчинъ, повечеріе великое съ литіею. Положены были просфоры (5, но меньшія чЪмъ на Рождество), вареная пшеница, вино и елей. ЗатЪмъ состоялось „мированіе".

Покрошенная просфора была роздана всЪмъ въ баракЪ. Никакого самаго скромнаго подобія вечери устроено не было. Къ вечеру получили, какъ обыкновенно, кофе.

Покойниковъ было человЪкъ 16.

Состоялось у насъ совЪщаніе о томъ, какъ намъ добиваться все таки измЪненія теперешняго нашего нестерпимаго положенія. РЪшили, чтобы Гисовскій и о. В. Красицкій поговорили съ капитаномъ Шмидтомъ „Erloser-омъ и эвентуально вручили ему письмо къ президенту министровъ съ просьбой, чтобы разъ уже наконецъ всЪхъ насъ разогнали изъ Талергофа.

Д-ръ Поллякъ объявилъ, что завтра пойдемъ купаться и перейдемъ затЪмъ въ баракъ № 2 (тамъ на нарахъ свЪжая солома). Братъ Іосифъ выхлопоталъ то, что онъ, я, Янко и старый Потерейко, перейдемъ въ баракъ № 30, на мЪсто семьи Проскурницкихъ, которая завтра тоже должна перейти, выкупавшись, въ новый баракъ и затЪмъ отбывъ тамъ карантинъ, выйти на свободу.

Ничего не выйдетъ на завтра. Узнали, что въ банЪ что-то испортилось и завтра купаться нельзя будеть.

19. янв. — Богоявленіе Господне. Выпаль снЪжокъ и примерзъ. Воздухъ чистъ.Капитанъ Шмидтъ уЪхалъ утромъ рано (такъ дЪло съ нашей депутаціей не наладилось).

Узнаемъ, что вчера вечеромъ арестовали изъ русскихъ военноплЪнныхъ одного вольноопредЪляющагося, весьма симпатичнаго юношу (нЪмцы говорятъ) и нашего фельдфебеля, подозрЪвая ихъ въ шпіонствЪ.

Въ 11 ч. служитъ обЪдницу о. Ульванскій затЪмъ водосвятіе, какъ вчера.

Состоялось совЪщаніе у насъ о томъ, чтобы пойти къ полковнику по дЪлу нашето положенія, участвовали въ совЪщаніи: оо. Дыгдалевичъ, Сапрунъ, КисЪлевскій, Процыкъ.

Покойниковъ — 22 чел. Изъ нихъ на тифъ умерли немногіе, громадное большинство ихъ умерло на воспаленіе легкихъ. Въ нашемъ баракЪ боленъ уже нЪсколько дней о. Ст. Крушельницкій. Боимся, чтобы д-ръ Поллякъ не замкнулъ нашего барака. Баня будетъ приведена въ порядокъ черезъ 4 дня.

20 янв. — Морозъ на 5° Ц. Воздухъ пріятенъ. Я гуляю по цЪлымъ днямъ. Коломыецъ сказалъ мнЪ, что я навЪрно пойду въ баракъ №

30. Выяснилось, что о. Ст. Крушельницкій боленъ пятнистымъ тифомъ и что днесь будетъ переведенъ въ госпиталь Еще 3 заболЪли. Баракъ №4 замкнутъ на 3 недЪли.

Днесь покойниковъ — 26 человЪкъ!

Двое врачей: Гиляревичъ и Войтовичъ изъ VI барака выпущены на свободу (хотя баракъ замкнутъ еще на 8 дней).

Курьезъ: Въ то время, какъ люди помираютъ десятками, у насъ нашихъ врачей держатъ взаперти въ баракахъ! Д-ра Могильницкаго толеруютъ (терпятъ), онъ все время какъ волъ работаетъ днемъ и ночью, но его предложеній не уважаютъ и не принимаютъ къ свЪдЪнію. Больной не получаетъ ни бульона, ни вина и пр., пока лежитъ въ баракЪ, а лежать, т. е. оставаться въ немъ вынужденъ ибо въ госпиталЪ нЪтъ мЪста. Такъ и въ нашемъ баракь лежатъ больные оо. Ст. Крушельницкій и Горчинскій и не переводятся въ госпиталь, ибо тамъ нЪтъ мЪста. ЛЪжать и значитъ распространяютъ эпидемію.

Способныхъ людей къ работЪ согнали днесь изъ VI барака передъ баню. Тутъ держали ихъ на морозЪ (это было въ 8 ч. утра) долго партіями купали, a затЪмъ отводили въ новый баракъ. Утромъ же объявленъ былъ приказъ чтобы всЪ за исключеніемъ духовныхъ, судей и адвокатовъ выступили, и ихъ взяли на работы, a потомъ поселятъ ихъ въ особомъ баракЪ какъ работниковъ. До сихъ поръ еще не догадались, что взятые изъ однихъ бараковъ работники, будучи въ общеніи съ другими работниками изъ другихъ бараковъ, распространяютъ эпидемію по всЪмъ баракамъ. Если бы всЪ работники находились въ одномъ отдЪльномъ баракЪ, этого бы не было.

Вечеромъ забрали изъ барака больныхъ о. Ст. Крушельницкаго, о. Горчинскаго и двухъ мЪщанъ.

Покойниковъ — 24 чел.! Былъ у о. Коломыйца о. Ст. Макаръ и видЪлъ у него ту книгу усопшихъ, которую ведетъ врачъ д-ръ Поллякъ. Противъ фамиліи каждаго умершаго тамъ отмЪчены только двоякаго рода причины смерти: одна — это mаrasmus senilis (престарЪлость), другая — Herzfieber (болЪзнь сердца). И ни одного случая Flecktyphus (пятнистаго тифа)! A на дЪлЪ громадное большинство заключенныхъ гибнетъ отъ простуды и воспаленія легкихъ.

ВЪдь же мы - т. е. огромное насъ большинство, почти всЪ - проводимъ эту зиму только въ лЪтнемъ платьЪ, т. е. въ томъ самомъ, въ которомъ насъ внезапно и неожиданно арестовали жандармы въ первыхъ дняхъ августа. Крайне мало у кого есть зимнее пальто, a только у нЪсколькихъ — на 7000 человЪкъ! - есть шуба! Какъ же не простудиться въ такомъ положеніи въ теченіе уже почти полугода!

Но „эпидемія" — это звучитъ иначе! Немедленно вводится карантинъ: Мы, изолированные совершенно не докучаемъ начальству депешами, депутаціями и просьбами. Тогда нЪтъ и частной корреспонденціи, мы отрЪзаны отъ всего свЪта и даже одни бараки отъ другихъ. Всякій баракъ отдЪльно влачитъ тяжелую жизнь изо дня на день.

Есть, однако и другая сторона медали: Mногихъ уже отпустили на свободу. Уйдутъ, такъ сократятся доходы, штаты... A эпидемія, карантинъ — такъ всЪ они сидятъ здЪсь и счетъ идетъ полный, по-прежнему.. Ахъ, придется имъ отвЪтить предъ Господомъ за жизнь столькихъ тысячъ людей!

Другіе дЪлаютъ интересы на поставкЪ сЪна, овса, хлЪба, одежды и т.д., a здЪсь устраиваютъ свои дЪлишки за счетъ жизни человЪческой !

22. янв. Ночью выпалъ снЪжокъ. Купалось насъ днесь 16 чел., но вещей не дезинфекціоновали. Завтра надЪюсь перейти въ баракъ №30.

Переведены сюда изъ гарнизона въ ГрацЪ о Дуркотъ изъ Добрусина, съ 2 сыновьями Онъ разсказываетъ, что власти арестуютъ итальянцевъ и уже ихъ 20 чел. заключили въ гарнизонЪ. Описываетъ какъ грубо съ ними обращаются, бьютъ прикладами и т. д. и вообще третируютъ ихъ почти такъ само, какъ насъ, русскихъ галичанъ. Говорятъ, что будто Италія усиленно готовится къ войнЪ съ Австро-Венгріей A мы — такъ выжидаемъ скораго мира!

Образуми, Господи, всЪхъ воюющихъ и приведи къ примиренію.

Покойниковъ 24 чел.

23. янв. — Вчера упалъ снЪжокъ. Днесь мягко и пріятно.

Мы съ утра стали переселяться въ баракъ № 30, a освобождены изъ него Свистуны, Кор... (разобратъ оконч. фамиліи невозможно) и др. и должны были послЪ купанья перенестись въ новые бараки, т. з. Freiheitsbaracken. Ho вотъ, когда уже были готовы купаться и разодЪтые выжидали своей очереди входа въ удобный моментъ въ баню, имъ было заявлено вдругъ, что они купаться не будутъ, ибо бараки для нихъ еще не готовы. Такъ они врзвратились въ свой баракъ № 30, а мы (я, Янко, старый Потерейко, вмЪстЪ съ другими) были вынуждены уже со своими узлами вернуться во свояси. Явное издЪвательство! Придется, повидимому, еще поджидать 2 — 3 дня.

Въ газетахъ значится постоянно одно и тоже: Die Lage unverandert (положеніе безъ перемЪнъ).

Франку Горянскому далъ 2 кроны, a Василю Мартынюку 2 кроны переслалъ Николкой Костевымъ изъ Рыкова, (онъ реконвалесцентъ въ 16 баракЪ).

Покойниковъ 21 чел.

24. янв. — Оттепель. Вчерашняя Tagespost звучитъ мирно: народы оживились, упованіе вступаеть въ насъ. Начальство совЪтуетъ брить бороды и усы, но не приказываетъ. Баракъ №5 предполагаютъ замкнуть, a 6-ой открыть.

Покойниковъ 19 чел.

Въ баракЪ № 15 одинъ крестянинъ съ тоски подрЪзался.

25. янв. — Мягко. СнЪгъ падаетъ все время. Днесь получилъ нашъ гал. рус. аптекарь Котлярчукъ лекарства, которыхъ дожидался полныхъ 10 дней!

Давали намъ днесь капустнякъ, всЪмъ былъ очень вкусенъ и Ъли ажъ имъ уши тряслись. Ахъ и довольны были наши крестьяне! „Дали собЪ духа".

Покойниковъ было (зачеркнуты поочередно цифры 24,30) всЪхъ 35 человЪкъ! Ужасъ!

26. янв. — Оттепель. СнЪгу упало довольно много. Предупредили насъ, что днесь должны мы перейти въ 30-ый баракъ, вдругъ же утромъ говорятъ, что нЪтъ, нечЪмъ топить и огрЪвать бани, ибо нЪтъ угля. Теперь 9 ч., но еще не купаются. Вотъ безголовье!

У насъ заболЪлъ Непотъ тифомъ. Ночью онъ все время суетился, чрезъ сонъ брюзжалъ, меня разстроилъ и я спалъ плохо. И вотъ на умЪ все время болЪзнь, боязнь передъ нею. Не дай Господи (молюсь Богу ежедневно) тутъ умирать!

Мы постелили нашу новую постель, и уложились такимъ образомъ: отъ стЪны Іосифъ, a затЪмъ я, Дроботъ, КисЪлевскій, Янко, старый Потерейко. Пріятное чувство. Стало очевиднымъ, какъ я послЪ 5-мЪсячнаго лежанія въ проклятой берлогЪ, отвыкъ отъ обстановки домашняго устройства.

Я получилъ насморкъ. Тутъ слишкомъ тепло. Спалось хорошо, лишь электрическія лампочки свЪтятъ надъ нашей кабиной.

Покойниковъ 6 чел.

27 янв. — Спалъ хорошо, какъ если бы послЪ долгаго путешествія. Чувствую, однако, какъ будто съ моихъ ногъ испаряется сырость, какъ будто высыхаютъ онЪ теперь, набравъ въ себя за время 5 мЪсяцевъ такъ много влаги.

Проснулся бодрымъ (вчера былъ я очень утомленъ— замЪтили это мои товарищи).

На обЪдъ дали намъ капустнякъ. Всеобщее ликованіе по этому поводу. Капустнякъ и — сравнительно довольно много мяса. ЗдЪсь даютъ Ъсть лучше и больше чЪмъ въ другихъ баракахъ.

Къ вечеру настала снЪговица. Въ баракЪ гамъ и гулъ, люди колятъ дрова, женщины въ корридорЪ говорятъ громко, a все это здЪсь отражается сильнымъ эхомъ, не то что въ другихъ баракахъ. Надо къ зтому привыкнутъ.

СовЪщались мы, т. е. съ оо. Венгриновичемъ, Ст. Яворскимъ, КисЪлевскимъ какъ бы намъ поговорить съ капитаномъ, не удалось ли бы какими-то способами и средствами отвернуть отъ нашего народа бЪдствіе, нужду и эпидемію. Постановлено отправить къ нему оо. В. Красицкаго, Гумецкаго и г-на Гисовскаго.

Со скуки вечеромъ мы (я, Янко, Іосифъ) играли въ преферансъ.

Покойниковъ было 21 чел.

28 янв. — СнЪгъ падалъ всю ночь. Мягко. Я спалъ лучше.

Сколько человЪкъ ежедневно умираетъ, теперь провЪрить мнЪ трудно, но говорятъ, что все же больше чЪмъ бывало по 20-е. Люди слоняются какъ сонныя мары (привидЪнія), отъ безсилья падаютъ въ снЪгъ... Никакой помощи, никакихъ лекарствъ, ни одежды, ни поддержки, a eщe солдаты гонятъ на работу уже совсЪмъ изнемогающихъ.

Вчера гналъ солдатъ полунагого крестьянина, чтобы несъ гробъ съ покойникомъ на кладбище. Крестьянинъ отказывался плачущимъ голосомь, что ему распухли ноги и боленъ, но безъ успЪха.

Нашъ комендантъ о. Козакъ собралъ днесь отъ каждаго изъ насъ по 20 гел. на издержки для повара и прислуги. Такой сборъ производится еженедЪльно.

Старый Потерейко сушитъ хлЪбъ, чтобы сохранить его на худшія времена. Пишутъ газеты о предстоящемъ голодЪ, a у насъ здЪсь хлЪба — о качествЪ его лучше не говорить — довольно много и народъ не хочетъ Ъсть. Много хлЪба испортилось и былъ сожженъ. Народь такъ ослабъ, что теперь и Ъсть не хочетъ.

Покойниковъ 20 чел. (въ томъ числЪ и 3 на тифъ).

Пошли мы всЪ трое: я, Янко и Іосифъ, въ баракъ-землянку. По пути слышу, кто-то умоляющимъ голосомъ проситъ: Отче духовный! отче духовный! Останавливаюсь и спрашиваю: Кто это? — КамЪнь уже померъ, — слышу вь отвЪтъ, — то я, Николай Быкъ. Ой, я хворый уже другій тыждень. Помогите мнЪ чЪмъ нибудь! — Я далъ ему 2 кроны и велЪлъ не студиться, a идти въ баракъ. Онъ въ жару и завернутый въ одЪяло стоитъ на морозЪ. У него также навЪрно уже тифъ.

ВЪсть о смерти бл. п. Каменя очень поразила меня и Янка. Ахъ, Господи, помоги выдержать это испытаніе и живымъ вернуться на родину!

29. и 30 янв. — КрЪпкій морозъ. Людей по баракамъ пронялъ онъ очень чувствительно. Намъ живется сравнительно хорошо. Новостей никакихъ.

Вечерня отслужена въ корридорЪ.

Д ръ Н. П. ГлЪбовицкій сталъ преподавать русскій литературный языкъ и исторію русской литературы въ нашей кабинЪ.

Покойниковъ днесь 20 чел.

31. янв. — Днесь морозъ еще крЪпче вчерашняго. Люди трясутся и звонятъ зубами отъ стужи. Въ баракЪ было всего + 4° С. Недостатокъ топлива. Въ 1-омъ карантинномъ баракЪ новые заболЪвшіе. Карантинъ для освобожденныхъ установленъ на 21 день.

На обЪдъ капустнякъ, чрезвычайно вкусный.

Покойниковъ 24 чел.

Покойниковъ 22 чел.

Съ 30-го января служимъ ежедневно въ баракЪ акафисты и молебны въ 6 ч. вечера.

Телесницкій переселился къ намъ и принесъ съ собой 1/2 литра вина. Пили мы чай съ виномъ. Играли въ преферансъ (ежедневно здЪсь играемъ).

Покойниковъ 19 чел.

2. февр. — Слабый морозъ. Комендантъ Коломыецъ переведенъ въ карантинный баракъ, a его мЪсто занялъ Ник. Красицкій.

Конфинованы: о. ГлЪбовицкій и его сынъ Николай Павловичъ.

Покойниковъ 16 чел.

Померъ нашь гал.-рус. молодой врачъ, д-ръ Дорикъ. Событіе это сильно всЪхъ насъ поразило.

3. февр. — Самый сильный морозъ изъ всЪхъ доселЪ бывшихъ, кажется ок. 20° С, только, спустя нЪкоторое время, туманъ ослабляетъ его остроту.

ХотЪлъ бы добиться переведенія сюда Качалы, говорилъ объ этомъ съ Красицкимъ, онъ обЪщалъ приложить усилій къ этому.

Топливо вышло совсЪмъ и не окуда достать его. У насъ еще топили въ печи, благодаря тому, что наши послугачи украли матеріала, но въ другихъ баракахъ, гдЪ голый народъ особенно въ теплЪ нуждается, не топлено, a морозъ въ 20° С. Вотъ порядки!

Въ баракЪ № 29 этой ночью померло 6 чел.

Очень холодно. Я весь завернувшись въ коцъ, сижу на стулЪ и мерзну. На постели сидитъ, скорчившись, Іосифъ. Кричимъ, чтобы топили въ печи.

Узнаемъ, что умеръ днесь ревизоръ кассъ г-нъ Павловскій изъ Галича. Жаль его — дЪльный русскій человЪкъ.

Днесь 6 людей замерзли.

До 9 ч. веч. было покойниковъ 21 чел.

Вечеромъ о. Діонисій принесъ намъ вЪсть, что будто Италія и Румынія послали Австро-Венгріи и Германіи ультиматумъ со срокомъ до 1-го марта с. г. чтобы заключили миръ, иначе объявятъ имъ войну также. Говорятъ объ этомъ и солдаты. Господи, умилосердись надъ бЪднымъ народомъ!

4. февр. — Мягкій морозъ, ночью и днемъ усиливается стужа. Пошелъ утромъ къ Ник. Красицкому. Явился къ нему и Пиллеръ, послЪдній говорилъ, что войнЪ не долго быть.

5. февр. — Легкій морозъ. Днесь годовщина моего рожденія.

Утромъ, еще въ постели, спящій возлЪ меня Телесницкій пожалъ мнЪ руку и, не желая будить другихъ нашихъ спящихъ товарищей, тихонько высказалъ мнЪ благожеланія многихъ и благихъ лЪтъ.

Добряга Іосифъ ушелъ въ кантину и принесъ мнЪ оттуда въ подарокъ „ementalera" (т, е. эментальскій сыръ) и сигары. Первый былъ весьма кстати, такъ какъ я въ пятницу не Ъмъ мяса.

У насъ тутъ иногда устраиваютъ спиритистическіе сеансы. Вчера состоялся также въ кабинЪ Качмар. Появился будто бы нЪкто Erazm Kusznicz, умершій въ 191З г. Предсказалъ, что послЪ Пасхи уЪдемъ въ „Галицію свободную, московскуго, гдЪ благо намъ будетъ", что форты Перемышля разбиты, остался лишь „Ring" съ городомъ, и недолго уже крЪпость продержится, что половина насъ вымретъ и намъ предстоятъ еще многія страданія.

НЪкто Кассіанъ Жаровскій, погибшій здЪсь въ сентябрЪ, въ гангарЪ, отъ штыка австрійскаго солдата, явился будто бы тоже, прося помолиться объ упокоеніи души его. Уходитъ къ своей матери, которая печалится о немъ (конечно, она не знаетъ о его смерти). И днесь устроятъ такой сеансъ. Вчера Кулявчикъ былъ медіумомъ.

Собираютъ списки для выдачи намъ крайне необходимаго платья. Я записался для полученія ботинокъ, штановъ и куртки. Дадутъ ли увидимъ.

Былъ вчера Красицкій и сообщилъ, что выхлопоталъ у врача карточку для Качалы, чтобы могъ переселиться въ нашъ баракъ № 30.

Днесь по случаю годовщины моего рожденія мы (я, Іосифъ,Никола, Телесницкій) выпили 1/2 литра вина. Никола посидЪлъ со Славкомъ и въ 10 ч. 30 м. ушелъ.

Мимо нашего барака перейдутъ въ 2 новыхъ барака, т. н. инквизиты, т. е. тЪ, у которыхъ есть Anzeig-ы (обвиненія). Люди безпокоятся.

Говорятъ, что также узники изъ Theresienstadta (Терезина), перейдутъ сюда, a именно тоже тЪ, у которыхъ есть Anzeig-ы.

Покойниковъ 21 чел.

6. февр. — Мягкій морозецъ. Василь Мартынюкъ пишеть изъ барака № 25, что у него забрали платье совсЪмъ и онъ остался только въ сорочкЪ и подштанникахъ. Проситъ дать ему взаймы 10 кронъ. Такъ я даль ему 5 кронъ, a другихъ 5 кронъ даль Янко.

Днесь забрали въ госпиталь о. Вл. Венгриновича. Врачъ констатировалъ у него пятнистый тифъ. Господи, заступи, спаси и помилуй! Заразился, ходя по баракамъ и исповЪдывая многихъ больныхъ тифомъ. На-дняхъ, именно 4-го с. февраля, онъ принялъ исповЪдь около 50 чел. больныхъ въ разныхъ баракахъ и заразился, Фактъ его внезапнаго заболЪнія всЪхъ насъ глубоко опечалилъ. Его нечаянный уходъ отъ насъ въ госпиталь повергъ въ искренній всеобщій жаль всЪ бараки, ибо всЪ знали и видЪли всегда, что онъ — ревностный и безстрашный труженникъ Христовъ.

Въ общемъ хорошо было бы намъ жить въ баракЪ № 30, лишь бы эта ужасная эпидемія прекратилась. A то все еще ежедневно бываетъ по 20 чел. покойниковъ Страшно подумать, что съ нами будетъ, если это пойдетъ такъ дальше.

Покойниковъ 13 чел.

7. февр. — Воскресенье. Легкій морозъ. На обЪдъ вкусный капустнякъ. Въ нашемъ баракЪ его не хватило (нЪкоторые захватили двойную порцію), потому Zimmerkommendant o. Козакъ сдЪлалъ всЪмъ намъ выговоръ.

Вечеромъ пришелъ Красицкій съ вЪстью, что имЪется другой реестръ съ 219 фамиліями.

Днесь я отслужилъ параклисъ.

Покойниковъ 12 чел.

(На этомъ обрываются записки второй тетрадки, a въ 3-ьей начинаются 10-тымъ февраля, 1915 г. — РЪд.)

10. фев. 1915 г. — Несмотря на то, что боленъ, вынужденъ самъ себя обслуживать. Вообще на счетъ взаимнаго обслуживанія пошли горячіе споры, въ результатЪ которыхъ поочередно стали ходить за „менажей", по воду и т. д. Есть глубокіе и совсЪмъ немощные старики, которымъ даже такое обслуживаніе самого себя не подъ силу, также больные, но не взятые въ госпиталь, находятся въ такомъ же положеніи. Можетъ быть, всЪ эти распри улягутся какъ нибудь.

Былъ Ник. Красицкій и сообщилъ, что онъ со Славкомъ находится въ реестрЪ конфинованныхъ (въ Моравіи), въ виду чего посовЪтовалъ намъ подумать объ избраніи подходящаго замЪстителя.

Такъ какъ эпидемія не прекращается, то должно быть будто бы постановлено, что впредь никого не пустятъ изъ Талергофа (ни даже тЪхъ, которые подъ карантиномъ), пока эпидемія совсЪмъ не исчезнетъ. Такимъ образомъ могутъ здЪсь оставаться всЪ, даже конфинованные и освобожденные, долго, возможно даже до окончанія войны! Господи, подаждь крЪпость людемъ своимъ!

Днесь покойниковъ 18 чел. Померъ совЪтникъ суда въ отставкЪ изъ Станиславова Корнилій Проскурницкій, который здЪсь интернованъ вмЪстЪ со своею семьею. У него былъ артеріо-склерозъ, a умеръ отъ воспаленія легкихъ, схваченнаго непосредственно послЪ купанія въ банЪ.

Такъ въ одинъ день у насъ умерло 3 людей изъ нашей гал.-рус. интеллигенціи. Тяжелый день!

11 февр. — Мокро, оттепель, мороза не было. Воздухъ скверный, дымъ. ВсЪ сидятъ въ баракахъ.

Утромъ отбылся визитъ врача, выразившійся такимъ образомъ, что всякій къ нему вызванный долженъ былъ подойти и показать языкъ. Говорятъ, что это — дЪло д-ра Добіи, въ отместку за Криницкую, по адрессу Шорша, который передалъ вчера врачу, что Криницкая больна.

Въ 3 ч. пошли мы въ часовню на похороны бл. п. Корнилія Проскурницкаго. БЪдняга, послЪ купанья простудился, получилъ воспаленіе легкихъ и въ госпиталЪ померъ, въ то время какъ, его жена и дЪти остались въ карантинномъ баракЪ. На панихиду по немъ разрЪшено явиться. ПЪлъ нашъ хоръ Но никто не сопровождалъ покойника далЪе воротъ бараковъ Нельзя, запрещено.

Выяснилось, что по днесь умерло 856 чел.!

Днесь было покойниковъ 17 чел.

12 февр.—Праздникъ Трехъ Святителей и день моего тезоименія. Мои сожители поздравляли меня съ днемъ моего ангела. Вотъ и праздникъ мой въ тюрьмЪ!

Утромъ я пошелъ въ кантину, купилъ лимоновъ, апельсиновъ, сахару и тютюну. Скверный воздухъ, туманно и облачно такъ, что будто сейчасъ дождь польется. ВездЪ грязь ВсЪ сидятъ въ

баракахъ.

Въ баракЪ напротивъ нашего съ ночи лежитъ четверо покойниковъ, a передвчера (третъяго дня) было ихъ 9 чел.! Люди живутъ на двойныхъ нарахъ (около 300 шт.) и эти двойныя нары и являются найбольшей причиной болЪзней. Швабы ажъ теперь въ этомъ фактЪ убЪдились и взялись эти двойныя нары передЪлывать въ одиночныя. Сотни русскихъ людей заплатили своей жизнью за этотъ примитивный опытъ швабовъ! У насъ любой „сокирникъ" сразу сказалъ бы, что такія нары ни къ чему, a тутъ строятъ ихъ спеціалисты, одобряютъ и принимають работу генералы, a въ результатЪ вотъ что!

Днесь за ночь покойниковъ 13 чел. Снова носятъ ихъ на носилкахъ, такъ какъ снЪгъ растаялъ и везти гробовъ на санкахъ невозможно.

Аэропланы не летаютъ уже нЪсколько дней, улетЪли навЪрно на театръ военныхъ дЪйствій.

Вчера въ газетЪ Tagespost сообщалось, что собралась Государственная Дума и въ ней произносили рЪчи: Горемыкинъ, Сазоновъ, Родзянко, Милюковъ и пр. ВсЪ чрезвычайно довольны успЪхами арміи, заявили ей свою признательность, Сазоновъ особо отмЪтилъ и подчеркнулъ патріотическое поведеніе поляковъ и др. инородцевъ. Дальше сообщалось, что въ Японіи собрались 2 дивизіи охотниковъ желающихъ отправиться на помощь русской арміи. Я думаю, что японцы желали бы присмотрЪться техникЪ европейскихъ армій и чему-то научиться. Практически образованный народъ!

13. февр. — Дожди, мракъ, болото. Изъ нашего барака померъ въ госпиталЪ молодой о. Несторъ Олимп Полянскій. ВЪсть эта новымъ удрученіемъ явилась для всЪхъ насъ. Больныхъ же въ баракЪ есть нЪсколько лицъ.

Днесь забрали въ госпиталь Ковальскую (матушку), студента универс. Шушкевича и молодого Гнатышака.

14. февр. — Іосифъ пошелъ подписывать свою легитимацію, черезъ нЪсколько дней пойдетъ подъ карантинъ. На днесь былъ приморозокъ. Коломыецъ тоже заболЪлъ тифомъ.

Д-ръ Войтовичъ константировалъ у о. Дробота брюшной тифъ. Коломыецъ изъ подъ карантина перешелъ вь госпиталь. У него навЪрно тоже тифъ (очень высокая температура). Взяли въ госпиталь д-цу КуцЪй. У насъ заболЪваютъ часто. Первымъ былъ д-ръ Могильницкій, второй о. Вл. Венгриновичъ.

Вечеромъ ходили мы оба съ Янкомъ къ Красицкому. У него уютно, покойно, и все это припоминаетъ обстановку домашней жизни.

Ходитъ молва, будто изъ Угорщины присылаютъ сюда 9000 интернованныхъ галичанъ и потому здЪсь спЪшатъ съ постройкой новыхъ бараковъ. Если это правда, то у насъ есть виды на освобожденіе, такъ какъ придется имъ, насъ выпуская, пріобрЪтать мЪста для новыхъ обитателей.

Красицкій со Славкомъ и... (нечет.) левичемъ переводятся въ мЪстность Murаu въ Стиріи.ТакихъмЪстностей для размЪщенія насъ назначено много.

15. февр. — СрЪтеніе Господне. Всю ночь лилъ дождь, a днемъ довольно пріятно, даже какъ будто уже весной пахнетъ Я утромъ прошелся вдоль барака, затЪмъ прочелъ Правило. Начался постъ. Мы просимъ чрезъ Красицкаго, чтобы намъ дали обЪдъ безъ мяса. Приходилъ поваръ и совЪтовался, что долженъ готовитъ. Стало на томъ, что будетъ супъ картофельный съ фасолью, но быть можетъ еще перемЪнятъ. Я хочу воздержаться днесь и отъ набЪла (молочнаго). На завтракъ подали намъ кофе вмЪсто супа.

Одна цыбуля стоитъ 20 гел. Поваръ говоритъ, что у нихъ нЪтъ чая, ни картошки, и вообще съЪстные припасы скудны.

ХлЪбъ выдаютъ намъ уже двЪ недЪли такъ, что одинъ день выдаютъ половину, a другой четвертину бохонца (хлЪбца), a положеніе таково что можно предполагать, что будетъ еще хуже.

Газеты писали вчера, будто бы, что австрійскія войска заняли большую часть Буковины и Покутья (Косовъ, Куты, Делятинъ), что Румынія клонится на сторону Австро-Венгріи, что отступленіе русскихъ можно бы пояснить себЪ такимъ образомъ, что они не хотЪли бы потерять связи съ русской арміей въ Бессарабіи. Ой, не будетъ скораго мира, не будетъ!

Покойниковъ 15 чел.

Приказано вентилировать бараки и одежду.

16. февр. — Сію ночь Янко спалъ плохо и принималъ слабительное. Утромъ всталъ, напился чего-то и скоро опять ложился. Очень боюсь, чтобы это не было началомъ тифа, который у всЪхъ начинается медленно и развивается именно такимъ образомъ.

Власти призываютъ желЪзнодорожниковъ — видно въ нихъ очень нуждаются.

Купилъ 2 коробочки чаю и надЪюсь достать также немного рому, что до сихъ поръ было внЪ сферы возможности.

ПосЪтила насъ комиссія, въ составъ которой, кромЪ капитана Strick-a и нашихъ здЪшнихъ военныхъ врачей, входили какіе-то намъ неизвЪстные и невидЪнные люди. Между ними находится, какъ говорятъ, одинъ Oberstabsarzt (старшій врачъ генер. штаба) и другіе врачи штаба. Были въ нашемъ баракЪ, осматривали его поверхностно и спЪшно (какъ обыкновенно), были и около отхожихъ мЪсть и ушли, не говоря ни съ кЪмъ изъ насъ ни словечка.

Днесь кончается срокъ карантина надъ заключенными въ одномъ баракЪ, тЬми, которые должны выйти на волю, но говорятъ, что этотъ карантинъ продлится еще на 7 дней! Чехарда! СлЪдовательно все такъ складывается, что нельзя будетъ вырваться изъ этихъ бараковъ, ибо можетъ быть и такъ, что въ промежутокъ этихъ 7 дней кто-нибудь заболЪетъ и умретъ и поэтому поводу срокъ карантина еще будетъ продолженъ.

ВидЪлъ я днесь такую сцену: передъ дверьми барака стоитъ какъ мумія врачъ, съ простынею въ рукЪ, напротивъ него въ отстояніи 3 метровъ нашъ крестьянинъ и показываетъ ему языкъ, a затЪмъ открываетъ грудь, чтобы видно было, нЪтъ ли на ней тифозныхъ пятенъ. Такимъ образомъ дЪлается врачебный осмотръ въ баракахъ.

Забрали въ госпиталь д-ра Добію и Криницкую.

Покойниковъ 11 чел.

17. февр. — Приморозокъ, затЪмъ оттепель. Янку лучше. На ночь дЪлалъ себЪ компрессы. Утромъ всталъ и дЪлаетъ въ баракЪ порядокъ, генеральную чистку. Вынесъ всЪ сЪнники и далъ на постель соломы. ПоразвЪшивалъ простыни на заборЪ. „Хату" замелъ старый Потерейко. Собираемся пойти завтра въ баню.

День пречудный, вполнЪ теплый, можно сказать. ВсЪ повыходили изъ бараковъ и гуляють по двору, мало кто остался въ баракЪ. Мы прекратили нашу игру въ преферансъ, продолжимъ ее вечеромъ.

Прибылъ сюда врачъ изъ Галича, д-ръ Цинсъ (еврей) и взялся немножко энергичнЪе и прилежнЪе ухаживать за больными. ВсЪ имъ довольны. Онъ приказалъ дЪлать больнымъ холодные компрессы, давать пить чорный кофе и пр. - всего этого до сихъ поръ не дЪлалось. При болЪе старательномъ уходЪ больные сами выздоравливаютъ въ большинствЪ случаевъ, тЪ именно, кто уже по природЪ крЪпче и выносливЪе.

Смертность понизилась. За послЪднюю ночь было всего 5 случаевъ смерти, a вчера 6 чел.

Согласно сообщеніямъ Extrablatt-a австрійскія войска вытЪснили русскую армію изъ Буковины, дошли до Надворной и Коломыи... Увидимъ, правда ли это.

Взяли въ госпиталь о. д-ра Малиняка.

18. февр. — День уже далеко не такой какъ вчера, — мрачно и холодно.

До сихъ поръ есть еще такіе бараки, обитатели которыхъ еще ни разу не купались.

Узнаемъ, что когда Generalstabsarzt Dr. Palmerich, посЪщая бараки, спрашивалъ ихъ комендантовъ, нЪтъ ли въ нихъ вшей, то позади него стоящіе врачи и др. военные кивкомъ головы давали указанія, чтобы спрошенные давали отрицательный отвЪтъ, т. е. что нЪтъ. Спрашивавшій стоялъ на той точкЪ зрЪнія, чго вши являются распространителями эпидеміи и что слЪдовательно, ихъ нужно прежде всего истреблять, послЪ чего эпидемія прекратится.

Почему до сихъ поръ не всЪ люди купались, остается загадкой, но, конечно это также показываетъ ярко, каково отношеніе властей къ заключеннымъ.

ХотЪли мы днесь пойти въ баню, но не удалось.

Въ понедЪльникъ и среду первой седмицы поста не Ъмъ мяса (лишь съ набЪломъ). Въ пятницу желалъ бы поститься совершенно. Увы все постное также весьма дорого. Селедка стоимости 8 гел. продается по 30 гел. Ужасно обираютъ бЪдный народъ. СовсЪмъ маленькая головка чеснока стоитъ 20 гел. (прежде по крайней мЪрЪ это были большія головки, a теперь мелочь). Никола принесъ рому.

19. февр. — Приморозокъ, но затЪмъ день хорошій.

По средамъ и пятницамъ очень многіе и здЪсь постятся.

Узналъ, что сюда доставили вчера двухъ мЪщанъ изъ Болшовець. Любопытно узнать, на какомъ положеніи они, интернированныхъ, вЪроятна. Постараюсь узнать, въ чемъ дЪло.

О моей поЪздкЪ ничего неслышно и неизвЪстно.

Говорятъ, что 23 с. февраля непремЪнно уЪдуть тЪ, кто теперь подъ карантиномъ.

У Коломыйца днесь жаръ 41-6 град. С., горитъ и бредитъ. БЪднякъ Іосифъ прибитъ.

Газета принесла извЪстіе, что австр. войска заняли уже Коломыю и Черновцы, но замЪчаетъ, что недалеко отъ Коломыи находится большая русская армія. Отъ такого новаго перемЪщенія фронта бЪдное населеніе опять страшно пострадаетъ, тамъ навЪрно... голодъ, эпидемія и пр. — окончательныя послЪдствія всякой войны.

Днесь день хорошій, около полудня мы прогуливаемся въ легкихъ платьяхъ. Я гулялъ довольно долго.

Д-ръ о. Малинякъ умеръ. Продолжительныя, пузырныя страданія осложнились у него острымъ воспаленіемъ легкихъ, которое быстро и доконало его. Онъ оставилъ завЪщаніе въ рукахъ о. Феодосія Дуркота.

Мы ходили въ баню. Вечеромъ отслужили парастасъ объ упокоеніи души о. д-ра Малиняка.

20. февр. — Въ 7 ч. состоялись похороны о. д ра Малиняка. ПЪлъ хоръ. Перевезли гробъ съ тЪломъ изъ барака №11 въ часовню и тамъ оставили до вечера. Покойный завЪщаніемъ оставилъ имущества на 60.000 кронъ и библіотеку. Все это завЪщалъ имЪющей основаться общинЪ, цЪлью которой было бы содЪйствовать достиженію соединенія Церквей. Пока такая община возникнетъ, все это имущество перейдетъ во временное управлечіе О-ва Св. Іоанна Златоуста. Экзекуторами (исполнителями) завЪщанія назначены оо. Дуркоты (Феодосій и Хризостомъ) и о. Гнатышакъ.

Возвращаясь съ похоронъ, я зашелъ къ Красицкому, послЪ предварительнаго заявленія ему, что зайду къ нему вечеромъ поговорить съ нимъ по своимъ личнымъ дЪламъ. До сихъ поръ не было подходящаго мЪста для этого въ прежнихъ баракахъ.

Находящагося все еще подъ карантиномъ Никифора Курыловича, согласно слухамъ, еще придержатъ. Говорятъ что будто еще имЪютъ придержать его въ связи съ предстоящимъ процессомъ во ВЪнЪ или же изъ-за полученнаго новаго доноса мазепинцевъ.

Laiss сообщаетъ, что д ръ Поллякъ померъ.

Изъ депозита получилъ Янко 80 кронъ. Хорошо, что получилъ, а то мои средства совсЪмъ выходятъ. Сейчасъ отправили мы стараго Потерейка въ кантину, купилъ 2 копченыхъ селедки, сливъ, сахару и головку чесноку. Старый озлобленъ на кантину всякій разъ, потому что все дорого, за головку чеснока заплатилъ 20 гел.

Вышло какъ то такъ, что при похоронахъ бл. п. о. д-ра Малиняка очереднымъ н-ромъ оказалась цифра ровно 1000.

Былъ у Николы, гдЪ встрЪтилъ судью Гуллу. Онъ принесъ изъ барака № 30 пирожки съ мясомъ. НиколЪ далъ гуляшъ. Повечеряли мы и выпили 2 бутылки пива, котораго никто изъ насъ не пробовалъ уже 7 мЪсяцевъ, слЪдовательно, было великое пиршество, вполнЪ заслуживающее быть отмЪченнымъ въ запискахъ. ЗатЪмъ пришелъ и Янко и тоже выпилъ пива. ПосидЪли и поговорили.

21. февр. — День съ утра облачный. ПослЪ завтрака я пошелъ къ НиколЪ, взялъ себЪ у него зонтикъ (за 5 кронъ 48 гел. - Gelegenheitskauf, т. е. случайная купля) и обсудилъ нЪкоторыя дЪла.

Говорятъ, что капитанъ Strick yxoдитъ. Онъ будто бы обидЪлся тЪмъ, что не произведенъ въ маіоры. Добрый человЪкъ—дай Богь, чтобы здЪсь остался и дальше. Сюда приходитъ комендантомъ будто бы полковникъ Streicher. Служившій подъ нимъ въ свое время д-ръ Крушинскій высказывается о немъ похвально. Увидимъ.

Вечеромъ былъ у насъ Никола. Играли, какъ ежедневно, въ преферансъ.

22, февр. — Приморозокъ и хорошая погода. На одномъ только нашемъ „гофЪ" за ночь уже есть 3 покойниковъ! Ахъ, Господи, помилуй насъ и сохрани!

Газеты пишутъ, что будто австрійцы русскихъ побили и выперли къ Ста-иславову но это не предвЪщаетъ близкаго конца.

Янко получилъ днесь письмо изъ ВЪны отъ Кунды, въ которомъ сообщается, что единственный сынъ Скшинскаго убитъ подъ Варшавой, a жена Скшинскаго живетъ во ВЪнЪ.

Капитанъ извЪстилъ имЪющихъ изъ карантинныхъ бараковъ выйти на свободу, что при ихъ выходЪ у нихъ будетъ произведенъ строжайшій обыскъ. Имъ запрещено брать отъ кого бы ни было изъ здЪсь остающихся какія либо частныя письма или просьбы, жалобы и т. п., съ угрозой, что за это останутся на 8 дней подъ арестомъ.

Случайно проходилъ въ то время русскій военноплЪнный, вольноопредЪляющійся, хорошаго вида и красивый юноша, и обратилъ вниманіе капитана Шмидта на страшныя страданія подвЪшеннаго на столбЪ крестьянина и не скрывалъ своего возмущенія.

— Но вЪдь же и у васъ въ Россіи примЪняются къ виновнымъ строгія наказанія, - сказалъ капитанъ.

— Да, — отвЪтилъ солдатъ, — но не такія; ужъ лучше было бы ему сразу же пулю въ лобъ, чЪмъ такой позоръ. Что за варварство!

Слово это возымЪло свое дЪйствіе — этотъ столбъ вскорЪ потомъ убрали.

Былъ вечеромъ у Николы — поговорили.

23 февр. — Всю ночь падали то дождь то снЪгъ, a настало болото.

Смутныя вЪсти доходятъ изъ Галичины. Говорятъ, что русскія войска собираются отступить къ Гродну, Ковлю и Брестъ Литовску, a въ такомъ случаЪ, конечно, оставятъ и Галичину... A почему, непонятно. Впрочемъ, что и какъ тутъ знать?

Померъ о. Гмитрыкъ — молодой священникъ, находящійся здЪсь съ жекою. Это событіе очень опечалило насъ. Вотъ и новая вдова по священникЪ.

Вечеромъ посидЪлъ у Николы, поговорили о будущемъ.

Покойниковъ 9 чел.

24. февр. — Похороны о. Гмитрыка въ 3 ч. пополудни. На мЪсто Николы придетъ Шоршъ изъ нашего барака.

Съ Коломыйцемъ въ госпиталЪ плохо. БЪднякъ Іосифъ безпокоится, чтобы не померъ. Очень боленъ и д-ръ Добія.

Днесь мощный и морозный сЪверный вЪтеръ.

Вчера возвратился въ баракъ нашъ возлюбленный д ръ Вл. Могильницкій. ПривЪтствовалъ его въ баракЪ Zimmer-kommendant Козакъ, за что д-ръ Могильницкій поблагодарилъ сердечно. Онъ еще слабъ и повидимому долженъ еще въ баракЪ вылеживаться нЪкоторое время, чтобы вполнЪ оправиться, и только послЪ этого сможетъ снова взяться за работу — леченіе нашихъ больныхъ.

Говорятъ, что во ВЪнЪ мука уже считается Luxusartikel-емъ. Скверно!

Вчера уЪхало много изъ подъ карантина освобожденныхъ и конфинованныхъ, но Курыловичъ почему то остался, его задержали, потому что будто противъ него выдвинуто какое-то обвиненіе.

(Особое прим.). По госпиталямъ, въ которыхъ лежатъ наши больные крестьяне, показывается врачъ врядъ-ли разъ въ недЪлю, да и то дЪлаетъ осмотръ только рrо fоrmа, почти нигдЪ, ни на минуту, не останавливаясь, больныхъ не осматриваетъ и никакихъ лекарствъ не прописываетъ. Больные лежатъ, оставленные совершенно на попеченіи Zimmerkommendant-овъ. Если они чтонибудь получаютъ, то покупаютъ на это для больного молока, булокъ и т. п., если же нЪтъ, больной такъ и погибаетъ безъ всякой помоши. Единственное удобство развЪ въ томъ только, что съ больного снимаютъ вшивое платье и одЪваютъ въ чистое бЪлье. Есть много такихъ людей, которые и по днесь еще ни разу не купались. Отъ долговременной грязи все тЪло какъ будто дегтемъ смазано, ажъ черно.

Въ 3 ч. отслужили надъ тЪломъ пок. о. Гмитрыка панихиду. ПЪлъ хоръ. Ho „культурный" нЪмецъ и въ этомъ случаЪ показалъ себя: во время панихиды на собранную около покойника моляшуюся толпу нашей интеллигенціи, наЪхалъ большой тяжело нагруженный возъ съ запряженными къ нему волами, заставляя присутствующихъ на богослуженін разступаться въ стороны, a затЪмъ капитанъ еще злился на нихъ за то, что богослуженіе по его мнЪнію, совершалось слишкомъ долго и мЪшaло свозкЪ телЪгами строительнаго матеріала и вообще работЪ.

Въ газетахъ съ фронта нЪтъ никакихъ извЪстій — зго также показательно.

25. февр. - Приморозокъ. Съ самаго утра постоянно гудятъ надъ нами бипланы. Съ ночи болитъ меня днесь горло.

Автомобилемъ пріЪхалъ сюда 23 с. февраля д-ръ Кормошъ и забралъ Мельничуковъ и о. Ольшанскаго. Вчера же (24 с. февраля) пріЪхалъ извозчикомъ о. Ст. Мікаръ и привезъ отъ "украинскаго" комитета какую то „запомогу" (вспомоществованіе), которую и роздалъ помежду нЪкоторыхь. Говорилъ, что будто д-ръ Ганкевичъ и др. ходили къ намЪстнику въ ГрацЪ съ предложеніемъ, чтобы отсюда освободили всю интеллигенцію. Кобы далъ это Господь и вЪнчалось все это успЪхомъ!

Laiss сказалЪ, что съ Коломыйцемъ очень плохо. БЪдняга Іосифъ опечаленъ. Въ каждый моментъ можетъ наступить кончина.

Вчера собрали мы въ баракЪ для крестьянина Залужнаго почти 10 кронъ.

Онъ составляетъ хорошій эпосъ о нашемъ тяжеломъ пребываніи въ ТалергофЪ. Особенно ярко вышли описанія казни въ Бригидкахъ крестьянина, a затЪмъ бл. п. о. Максима Сандовича. Выйдетъ хорошая книга, если Господь позволитъ вернуться на родину.

Вчера забрали вь госпиталь дЪвушку Левицкую, суженую студента унив. Пирога. И съ о. Корниліемъ Литвиновичемъ, взятымъ изъ нашего (№30) барака, тоже плохо.

ЗамЪстителемъ Н. Красицкаго, назначенъ старшій учитель изъ Буковины Шоршъ, человЪкъ русскихъ убЪжденій (но его сынъ мазепинецъ). Семья его живетъ съ ноября въ ВЪнЪ, но его здЪсь держатъ. Онъ читаетъ газеты, a намъ лишь передаетъ ихъ содержаніе.

По днесь померло всЪхъ 1074 чел.!

ПослЪ кофе пошелъ я къ НиколЪ. Онъ вышелъ мнЪ навстрЪчу съ радостнымъ лицомъ и привЪтствовалъ меня слсвами: Servus, коллега, поздравляю!

— Ну, что же новаго? — удивился я.

— Сію минуту узналъ, что и ты конфинованъ.

Я обнялъ его и Славка и расцЪловалъ.

ВЪсть эта первая прерадостная изъ всЪхъ радостныхъ въ ТалергофЪ, сильно подЪйствовала на меня. Я такъ обрадовался какъ никогда прежде въ жизни, кажется, былъ въ особенно приподнятомъ расположеніи духа и не могъ никакъ скрыть этого своего неожиданнаго счастья. Даже окружающіе меня, которымъ я не выдалъ этой тайны, замЪтили у меня чрезвычайное оживленіе и юморъ и приписывали это тому обстоятельству, что у меня зубная боль прекратилась.

Что слышно, однако, съ Янкомъ и его отцомъ, еще не сообщилъ П.,такъ я заблагоразсудилъ пока что скрывать предъ ними о сообщенной мнЪ и меня касающейся вЪсти, пока не узнаю и о нихъ, но надЪюсь на Господа что и они будутъ конфинованы.

Милостивый Господи, сколько разъ въ жизни своей испыталъ я на себЪ обиліе благодати Твоей! Милость и благость Твои всегда были и на мнЪ и семьЪ моей. Я крЪпко уповаю, я увЪренъ, что коли я здЪсь живъ, то и семья моя тамъ живетъ. Можетъ Господь всЪхъ насъ помилуетъ и дозволитъ вновь сойтись и вмЪстЪ до конца живота благодарить Его за всЪ безконечныя благодЪянія Его. Недостоинъ я этого, я грЪшный рабъ Твой, но помилуй и подай Господи.

Днесь такъ весело мнЪ на душЪ... Вступила въ нее новая надежда, что, можетъ, вырвусь изъ этой недоли безпредЪльнаго человЪческаго горя и слезъ.

Узналъ я вчера, что и Николай Басъ померъ, a очень больны Павелъ Людкевичъ и Ник. Быкъ.

26. февр. — Морозъ. День хорошій. Я спалъ, однако, не такъ хорошо, какъ бывало до сихъ поръ. Былъ взволнованъ, просыпался и не могъ уснуть.

Д-ръ Дзьоба померъ днесь. Съ о. Коломыйцемъ, какъ будто немножко лучше.

Узналъ я днесь, что Янко и его отецъ свободны отъ всякаго обвиненія, и слЪдовательно, можно надЪяться, будутъ или освобождены совершенно или же конфинованы. Слава Богу! лишь бы рЪшеніе властей скорЪе послЪдовало, чтобы не пришлось по нЪскольку недЪль ждать очереди, когда позовуть подъ карантинъ.

27. февр. — Померъ о. Корнилій Литвиновичъ, т. е. очередной уже 12-ый священникъ, a первый изъ Станиславовской епархіи. У него, говорятъ, была, кромЪ тифа, также болЪзнь почекъ.

Днесь я сообщилъ Янку то, что узналъ.

Laiss сказалъ, что съ о. Коломыйцемъ очень плохо, если доживетъ до завтра, то можно надЪяться, что будеть живъ. Іосифъ крайне удрученъ, но приготовленъ ко всему.

Я просилъ его спросить Laiss-a кaсательно моего конфинованья. НедовЪряю, вЪрна ли вЪсть, переданная мнЪ Красицкимъ. Боюсь, не обмануло ли oтносительное лицо Красицкаго.

Въ 3 ч. похороны о. Литвиновича, идемъ отслужить панихиду въ часовнЪ. Я чувствую себя бодрымъ, есть аппетитъ и сонъ былъ хорошъ.

Очередной н-ръ гроба о. Литвиновича 1105.

Вечеромъ былъ отслуженъ у насъ парастасъ по покойникамъ о. ЛитвиновичЪ и д-рЪ ДзьобЪ (онъ померъ вчера).

Захворалъ острой ипохондріей отецъ Діонисій КисЪлевскій. Призывалъ д ра Войтовича, этотъ ничего не нашелъ, днесь совЪтовался д-pа Могильницкаго, самъ дЪлалъ себЪ натиранія, примочки, мЪрилъ температуру тЪла, наблюдаль ударенія пульса и пр. Видя у него такое разстройство, д-ръ Могильницкій посовЪтовалъ ему перейти въ обсерваціонный баракъ. Тамъ пробудетъ 1 — 2 дня. БЪдный человЪкъ. Передалъ мнЪ ключики отъ своего чемодана и деньги.

28. февр. — Морозъ. Я дЪлалъ себЪ компрессъ на горло — помогло мало. По заявленію врачей днесь критическій день для о. Коломыйца. Іосифъ встревоженъ.

Въ баракЪ № 25 помЪщены реконвалесценты, ихъ тамъ находится теперь 380 чел.! Какой тамъ воздухъ! И каково тамъ вообще положеніе этихъ выздоровляюшихъ! Многіе тамъ вновь заболЪваютъ. Тамъ и Василь находится.

Днесь передалъ мнЪ о. КисЪлевскій изъ своего барака, что у него bronchitis(?) и просилъ передать ему нЪкоторыя вещи.

Теперь о. Сеникъ предлагаетъ составить еще разъ полный списокъ священниковъ, не получившихъ конгруи, и послать его въ Бялу, гдЪ теперь находится львовское намЪстничество. За составленіе такого списка съ отн. заявленіемъ взымалась бы съ каждаго священника, отдЪльно плата по 1 кронЪ. Говорятъ, что это слишкомъ дорого.

На обЪдъ подали днесь капустнякъ, мяса было довольно много. Вь 6 ч. скончался о Вл. Коломыецъ. Я приготовилъ къ этой печальной вЪсти Іосифа. Онъ завтра идетъ подъ карантинъ. БЪдняга очень прибитъ горемъ. Пошелъ узнать, что съ его вещами (золотые часы и деньги).

Узналъ я, что Ант. Курка находится въ Бялой, куда эвентуально отправиться намЪренъ и Іосифъ. Я передаю ему письмо съ тЪмъ, чтобы Іосифъ отыскалъ Курку и похлопоталъ о моемъ и Янка освобожденіи и о выплатЪ конгруи за I четверть 1915 года. Господь вЪдаетъ, удадутся ли эти планы, но человЪкъ прилагаетъ всЪ старанія и усилія, чтобы добиться освобожденія. Ахъ, золотая свобода! Никогда я не зналъ цЪны тебЪ, ажъ теперь! Былъ я днесь еще у Красицкаго. Онъ долженъ завтра, вмЪстЪ съ сыномъ, явиться у бани и перейти въ карантинный баракъ. Хочу еще завтра утромъ — если Господь допоможетъ — посЪтить его и проститься съ ними обоими. Смерть бл. п. Владка станетъ народъ объяснять, какъ наказаніе Божіе за его плохое обращеніе съ людьми!

1. марта. — Тяжелый день! Старый Потерейко что-то недомогаетъ. Съ утра Іосифъ ушелъ заказывать гробъ, a Янко крестъ у Лаврыша (онъ изготовляетъ кресты для всЪхъ, a окончившій богословіе въ Черновцахъ, Гавріилъ Васильевичъ, вырЪзываетъ надписи). Гробъ хотЪлъ купить ему Іосифъ за 150 кронъ, но заявили, что въ нынЪшнихъ условіяхъ нельзя получить металлическаго гроба за такую сумму. Бехтольдъ приказалъ похоронить покойника въ особой могилЪ — это привилегія, всЪхъ вЪдь хоронятъ здЪсь вмЪстЪ въ одномъ глубокомъ рву.

Утромъ заявилъ намъ д-ръ Вл. Могильницкій, что у о. КисЪлевскаго тифъ. ВсЪхъ насъ поразила эта вЪсть. Мы никогда этого не предполагали, но, быть можетъ, онъ ошибается. Днесь зайдетъ къ нему д-ръ Могильницкій и еще разъ провЪритъ. Для нашего барака № (18) это душу и сердце леденящая вЪсть. Далось же намъ днесь это 1-ое марта! Далось всЪмъ намъ, т. е. нашему кружку: я, Янко, отецъ, Іосифъ и Телесницкій.

Знаю уже положительно, что Антонъ Курка въ Бялой. Поручаю Іосифу, чтобы непремЪнно сошелся съ нимъ и предпринялъ шаги и мЪры для нашего освобожденія. Я увЪренъ, что онъ, добрякъ, все что только въ его силахъ, сдЪлаетъ. Лишь наусти и укрЪпи его Господи, и заступись за насъ Мать Пречистая!

Въ 3 ч. отслужилъ р. Гелитовичъ панихиду. ПЪлъ хоръ. НЪкоторые, однако, демонстративно отказались и не участвовали въ хорЪ (о. Мохнацкій — басъ, Гелитовичъ). Присутствовалъ Бехтолдъ и пр. изъ канцеляріи. Гробъ металлическій, бЪлый, стоитъ 360 кронъ.

Красицкій рано утромъ пошелъ подъ карантинъ. Его мЪсто. занялъ Шоршъ, но помощникъ ему и Уейскому уЪхалъ.

Эпидемія, повидимому, падаетъ, смертность уменьшается.

2. марта. — Іосифъ раненько пошелъ въ баню, a затЪмъ подъ карантинъ. Я далъ ему порученія къ КуркЪ.

Передъ самымъ его уходомъ Laiss принесъ ему отъ сына Ивана посылку, предназначенную для пок. Владка, коньякъ и вино. На прошаніе мы выпили полбутылки Malag-и. Янко уложилъ его вещи и мы оба съ Янкомъ сопровождали его до бани. По пути Іосифъ забралъ еще оставшіяся по пок. ВладкЪ вещи, чтобы ихъ дать дезинфекцировать. Разставаясь съ нами, добрякъ Іосифъ подарилъ на память мнЪ перочинный ножикъ, a Янку кошелекъ на деньги.

Возвращаясь затЪмъ, мы спросили въ баракЪ № 17, какъ чувствуетъ себя о. Діонисій КисЪлевскій. У него днесь жаръ въ 39° С. Іосифъ оставилъ мнЪ 2 открытки изъ Karlstein.

Окончательно выяснилось, что у о. Діонисія таки тифъ. Можно быть почти увЪреннымъ, что онъ набрался его въ госпиталЪ, куда пошелъ якобы подъ обсервацію, a его дали въ тифозный. Все это насъ, обитающихъ подъ № 18 весьма обезпокоило.

Ночью нЪкоторые въ нашемъ баракЪ попились коньякомъ и виномъ,оставшимися по только что ушедшимъ. Своимъ пьянымъ крикомъ С. разбудилъ всЪхъ насъ. Къ счастью „постъ" ничего не слышалъ, иначе ворвался бы въ баракъ и вышло бы бЪдствіе, скандалъ.

Сильный холодный вЪтеръ дулъ весь день и всю ночь. Въ баракЪ ужасно холодно Мы такъ и зимой, кажется, не мерзли, какъ теперь.

3. марта. — И днесь дуетъ вЪтеръ. Студено. Bъ бараки сносятъ захваченныя доски и бревна и топятъ ими въ печахъ.

Явился нашъ врачъ. Огласили намъ списокъ освобожденныхъ и конфинованныхъ. Врачъ осмотрЪлъ всЪхъ ихъ, до отправки ихъ въ баню. Въ спискЪ значатся преимущественно крестьяне.

Чрезъ нЪкоего Ивана Комчука во ВЪнЪ (III, Lerchenfeldstr. 141/1) о. Кокотайло получилъ писымо, извЪщающее его о благополучіи его семьи.

4. мapтa — Мрачно. На дождь собирается.

Врачъ осматривалъ тЪхъ, которые завтра идутъ подъ карантинъ, Я посЪтилъ Іосифа и Николу. Узналъ, что между нашими людьми возникла мысль устроить сборъ пожертвованій на покупку подарка д-ру Вл. Могильницкому, но многіе сторонники этой мысли полагаютъ, что лучше и цЪлесообразнЪе было бы устроить это по возвращеніи на родину.

5 марта.. — Съ утра переносилъ я вещи въ кабину № 10, a позже въ № 13, куда помЪщены только насъ четверо: я, Янко, отецъ и Телесницкій. Мы кабиной довольны.

Узналъ молодого поэта, гимназиста Нестерака, составившаго здЪсь, въ ТалергофЪ, хорошія сгихотворенія. Я поощрялъ его продолжать этотъ трудъ, такъ какъ въ самомъ дЪлЪ у него замЪчательный талантъ.

Передвчера (третьяго дня) передалъ я народному поэту, крестьянину Залужному, собранныя у насъ для него 10 кронъ. Онъ бЪдняжка совсЪмъ безъ средствъ, а пишетъ хорошій элосъ о страдальческой жизни узниковъ въ ТалергофЪ.

6. марта. — Днесь уже 7 мЪсяцевъ какъ меня арестовали! Печальная годовщина. Но самъ по себЪ день, можно сказать, даже радостный: отъ вчера 8ч. вечера до 8 ч. утра днесь былъ всего только одинъ случай смерти, a въ теченіе 2 послЪднихъ дней не было ни одного заболЪванія! Велія милость Твоя, Господи! Но съ о. Діонисіемъ, по мнЪнію д ра Могильницкаго, не хорошо.

Чудный весенній день. Тепло, особенно до полудня. ВсЪ высыпали изъ бараковъ и грЪются на солнцЪ. Неужели весна?

(Особое прим.). Въ гангарЪ: солдатъ нарочно бросилъ на-земь бохонъ хлЪба. Максимъ Шумняцкій изъ Исай (Турка) жадно бросился и поднялъ брошенный хлЪбъ. За это тутъ же другой солдатъ прокололъ его въ ребра штыкомъ. Лечился 4 недЪли.

7. марта. — День по истинЪ прекрасный. Настоящая весна. Крестопоклонное воскресенье.

Нестеракъ былъ вчера у меня и оставилъ свои стихотворенія — надо ихъ списать.

СъЪстные припасы ужасно дорожЪютъ. Сушеныхъ сливъ 1 клгр. стоитъ 1 крона 60 гр., яблоки такъ же, 1 клгр. краковской колбасы 6 кp., апельсинъ шт. 14 гел., маленькая черная булочка 4 гел., селедка копченая — 40 гел.

8. марта. Падаетъ мокрый, на лету тающій снЪгъ. Грязь ужасная.

Днесь раздавали намъ одежду: куртки, брюки и ботинки — все самаго дряннаго качества. Для меня не подошли ни одни брюки, ни одна куртка, взялъ только одни ботинки и Янко тоже. ДЪлается такъ все это нарочно, чтобы досадить намъ.

На-дняхъ о. Левъ Кордасевичъ получилъ письмо отъ дочери изъ Ляховичъ, сданное на почту еще 14-го января с. г. via Браиловъ. Дочь сообщаетъ, что здорова. ТЪмъ же путемъ о. Кордасевичъ намЪренъ отправить письмо и ей, но потому что теперь карантинъ, писемъ отъ насъ не принимаютъ къ отправкЪ, a только передаютъ намъ полученныя. Письмо помЪчено почтовымъ штемпелемъ 4 го с. марта, значитъ очень долго шло оно въ Браиловъ. Въ виду того, что изъ-за карантина переписываться не можемъ, о. Кордасевичъ попробуетъ выслать телеграмму, чЪмъ и я съ Янкомъ хотимъ воспользоваться и сообщить о себЪ. Надя сосЪдствуетъ съ Кордасевичами, такъ ее бы извЪстили, a она должна бы уже отъ себя сообщить въ Липицу обо мнЪ.

Съ о. Діонисіемъ плохо, но небезнадежно. Да хранитъ его Господь и под ниметъ съ одра болЪзни!

По Талергофу расклеены плакаты съ надписью: Gott strafe England!

9. марта. — Три трупа. Съ о. Діонисіемъ лучше, слава ТебЪ Господи! На днесь былъ приморозокъ. Хожу въ ботинкахъ, a куртку взялъ все таки, чтобы ее передать кому-то изъ нашихъ людей, Гепалямъ или Василю, брюки же совсЪмъ малы и тЪсны. ПріобрЪлъ 1/2 литра сливовицы за 2 кр. 30 гел.

Въ 2 ч. похороны кафедральнаго дьяка изъ Черновецъ Рахмиструка.

Продажа масла, какъ Luxussache, запрещена. И въ ТалергофЪ(селЪ) нЪтъ больше масла.

10. марта. — Морозный вЪтеръ. Ужасная стужа. Топимъ въ печахъ насколько хватаетъ матеріала. Ночью осо бенно чувствительно пронимаетъ морозный вЪтеръ.

Что будетъ съ о. Діонисіемъ, все еще сказать трудно.

Днесь возвратились изъ карантиннаго барака Кригичъ и молодой Стиранка. Такь какъ сестра Кригича заболЪла, ее взяли въ госпиталь. Стиранка считается женихомъ д-цы Кригичъ.

Днесь выплачиваютъ конгруу. МнЪ признано за январь и февраль 228-74 кр., a выплачено только 128-74 кр., a остальное задержано въ депозитЪ. ИмЪя 100 кронъ въ банкнотЪ, можно въ ТалергофЪ умереть отъ голода, такъ какъ здЪсь даже 10 кронъ не легко размЪнять. Я возвратилъ о. Яворскому занятыя 10 кронъ и о. Качмарчику остальныя 7 кронъ.

12. марта. — Хорошая погода. Ясно, тепло, — хожу съ утра. Днесь пятница. „Сватъ" купилъ 2 литра молока и эментальскаго сыра. Въ карантинномъ баракЪ заболЪлъ о. Черлюнчакевичъ.

Laiss принялъ телеграмму въ Ляховичи via Brailof, — ахъ, Господи, мо жетъ удастся хотя этимъ далекимъ путемъ увЪдомить моихъ, что я живъ еще.

13. марта. — Супъ подаютъ съ каждымъ днемъ разно. Я и „старый" встаемъ первые. Сплю хорошо. День погожій.

14. марта. — Воскресенье. День хорошій. Ничего особеннаго. ПосЪтилъ судью Ф. Костецкаго, возвратилъ ему 20 кронъ.

Detto:

"Zem za mala do kochania,

Mowia mi czasami,

Lecz z plytkosci tego zdania

Nie pojmuja sami.

Glupcy! o tem wszakze wiecie,

Ze i woda latwo przecie

W malym wre garnuszku,

Wiec niech w podziw was nie wprawia,

Ze sie milosc latwo zjawia

W malenkiem serduszku".

15. марта. — День ясный, хорошій. Въ газетЪ статья п. з. Kostmangel (недостатокъ пищи) и о мЪрахъ предосторожности.

Читаю повЪсть Іокая въ польскомъ переводЪ: „Poruszymy z posad ziemie". Такъ тепло, что весь народъ высыпалъ изъ бараковъ, люди гуляютъ въ лЪтнемъ платьЪ.

16. марта. — День нехолодный, но пасмурный. Я и Янко ходили навЪстить Іосифа. Прекрісный русскій крестикъ я отнесъ г. Андрею ЛакустЪ, чтобы вырЪзалъ на немъ подходящую надпись. Крестикъ сдЪлалъ мнЪ о. Ст. Яворскій. Въ ОрестЪ Копыстянскомъ позналъ я художника-ваятеля. СдЪлалъ чудный ларчикъ д-ру Войтовичу и много другихъ вещей, настоящій художникъ.

Вчера Нестеракъ привелъ своего товарища Бандровскаго (оба — гимназисты VIII кл. новосандецкой гимназіи). Бандровскій — живописецъ, обЪщалъ принести намъ днесь кое-что. Все, что досихъ порь сдЪлалъ, роздалъ.

(Особое прим.) Полякъ Іосифъ Заславскій изъ Новаго Тарга былъ еще въ декабрЪ 1914 г. освобожденъ (freigelassen), но не зная ничего объ этомъ, сидЪлъ по днесь. По приглашенію Уейскаго, пришелъ въ канцелярію помогать ему привести въ порядокъ списокъ усопшихъ и вдругъ, къ своему изумленію, попалъ въ немъ на статью, въ которой значится, что онъ, Іосифъ Заславскій, умеръ! Также образецъ бюрократическаго безголовья!

17. марта. — Опять у насъ, въ 30-омъ баракЪ, заболЪли двое: КуцЪй и о. СЪнгалевичъ. Врачъ заявилъ, что, если къ субботЪ не будетъ новыхъ заболЪваній, въ нашемъ баракЪ будетъ произведена дезинфекція и что если окажется нужнымъ, всЪхъ насъ переведутъ въ другой баракъ.

Характерно, что въ нашемъ баракЪ не погасъ тифъ. Это уже 21-ый случай. Но въ общемъ эпидемія падаетъ, больныхъ переносятъ въ другіе бараки. Случаевъ же смерти бываетъ по 3—5 въ сутки. Въ сравненіи съ прошлымъ, это очень мало.

Читаю повЪсть Іокая въ поль. перев. „Poruszymy z posad ziemie". Xopoшая повЪсть и потому бросилъ играть въ преферансъ. Все впрочемъ надоЪдаетъ. A видовъ на скорое окончаніе войны никакихъ.

Писалъ молодой Телесницкій отцу, — днесь письмо получено — что тамъ у него говорятъ, — онъ гдЪ то въ Чехіи окончилъ офицерскую школу — что пойдутъ на войну только въ маЪ. Вотъ-те, хорошіе виды!

Днесь караульные сообщили намъ, будто Италія объявила войну Франціи. Мало вЪроятное извЪстіе. A тЪ, кто читали газету, говорятъ, что ничего объ этомъ тамъ не сказано. Видно, это только одинъ изъ тысячи разныхъ слуховъ, къ какимъ мы уже здЪсь привыкли впрочемъ.

Пойду завтра къ Іосифу попросить, чтобы онъ, пріЪхавъ въ Bielitz, написалъ чрезъ бюро Тенгофа via Бухарестъ письмо въ Липицу и сообщилъ имъ что я и Янко здЪсь живы и здоровы. Ахъ, какъ бы я радовался, если бы это удалось, и мои дражайшіе на землЪ узнали обо мнЪ! A можеть быть, и телеграмма via Brailow дойдетъ до Ляховичъ и этимъ путемъ они все таки скорЪе узнаютъ обо мнЪ?

Меня уже нЪсколько дней подрядъ очень сильно донимаетъ зубная боль, особенно и постоянно вечеромъ, иногда иночью, не сплю...

Померъ о. Ал. Полянскій.

Вечеромъ опять принесли вЪсть печальную, — пришла будто бы телеграмма — что будто Румынія объявила войну Россіи. Такъ тогда война затянется надолго, повидимому, — намъ такъ хотЪлось бы вернуться на родину, посмотрЪть на нее хотя бы и разрушенную! ВЪдь же она родная намъ, искони русская, своя дорогая земля! Да будетъ воля Твоя Господи!

По баракамъ, тамъ, гдЪ у кого то изъ нашихъ людей есть на рукахъ „Изборникъ", служатъ днесь „Поклоны". У насъ же прочитали акафистъ къ страстямъ Христовымъ.

18. марта. — День пріятный. Врачъ заявилъ, что мы перейдемъ въ другой баракъ, кажется вь 23-ій, a нашъ будетъ подвергнутъ дезинфекціи. Днесь забрали и судью Криницкаго въ госпиталь.

Вчерашнія вЪсти оказались ложными, какъ первая, переданная караульнымъ, такъ и вторая. За распространеніе ложныхъ вЪстей, караульное бюро получило здЪсь названіе „бюро Гиса" (Гисовскаго).

На обЪдъ дали намъ постный „чиръ" и говорятъ, что лишь дважды въ недЪлю будемъ получать мясо. Начнется голодовка. БЪдняки крестьяне давно уже голодаютъ, просятъ насъ о подачЪ имъ хлЪба и пищи вообще, а у насъ нЪтъ. Прежде у насъ все таки оставалось еще немного хлЪба, такъ что мы могли имъ кое что изъ него удЪлять, именно у насъ было много больныхъ и оставшіяся несъЪденными ихъ порціи получали здоровые. Теперь эпидемія падаетъ, больныхъ становится все меньше, a выздоравливающіе, очень сильно хотятъ Ъсть и Ъдятъ жадно. ПослЪ тифа всегда выздоровЪвшіе Ъдятъ много.

Съ самаго утра ужасно болитъ у меня зубъ.

По упокоившимся оо. АлександрЪ Полянскомъ и его сынЪ НесторЪ отслуженъ парастасъ.

19. марта. — Пятница. Пасмурно. Съ утра заЪхали съ насосами и выкачиваютъ изъ отхожихъ мЪстъ нечисто ты и отравляютъ воздухъ зловоніемъ.

Собираюсь зайти къ Іосифу и попросить его, чтобы далъ портному сдЪлать для меня чорные брюки и прислалъ сюда. Ужасно я обносился, хожу оборваннымъ. Было время, когда я вынужденъ былъ неразъ ложиться спать, не раздЪваясь, и это также ускорило процессъ распаденія моего тряпья, но благо-даря этому обстоятельству быть можетъ, все таки не разболЪлся ревматизмомъ.

Съ 18 с. марта команду надъ нами обнялъ полковникъ Grimm.

Никто въ нашей кабинЪ не Ъстъ по пятницамъ мяса. Поэтому утромъ беремъ обыкновенно фасольнаго супа два котелка больше, подогрЪваемъ его и приправляемъ, поелику это возможно, и особенно старый Потерейко дЪлаетъ себЪ изъ этого „объяденіе". Но днесь вышло вотъ что: старый купилъ 2 литра сладкаго молока, еще не снятаго, a когда попробовали у насъ скипятить его, то оно внезапно створожилось. И удивительно, получилось изъ него много сыра, такъ Янко влилъ это молоко въ супъ и мы съЪли и нашли даже, что полученное кушанье оказалось довольно вкуснымъ.

Іосифъ и Красицкій уЪзжаютъ завтра послЪ обЪда.

Весна, весна! ЗдЪсь въ ТалергофЪ копаютъ, пашутъ и сЪютъ, хотя кругомъ на горахъ еще бЪлЪютъ снЪга.

Уплатилъ днесь 20 кронъ о. Гизовичу. Такимъ образомъ мои счета выровнены.

20. марта. — Всталъ рано. Днесь уходятъ изъ подъ карантина Красицкій и Качала (онъ освобожденъ). Утромъ поданъ супъ неопредЪленнаго вкуса, пахнетъ тминомъ. Многіе не кушали. Возвращаются прежнія, еще впрочемъ недавнія времена нашей голодовки въ ТалергофЪ, лишь съ той разницей, что теперь питаніе насъ такимъ супомъ оправдывается скудостью съЪстныхъ припасовъ и приближающимся голодомъ.

Нашелъ случай поговорить съ Качалой. Поручилъ ему познакомиться съ Миллеромъ и попросить его о ходатайствЪ у барона Камерланда, чтобы насъ скорЪе освободили. ОбЪщалъ онъ это сдЪлать, такъ какъ намЪренъ задержаться нЪсколько дней въ ГрацЪ.

Янко же не оставитъ своего отца здЪсь, a желаетъ дожидаться и его освобожденія.

Чго-то непонятное творится въ ТалергофЪ. Кому-то какъ будто дЪло въ томъ, чтобы мы здЪсь оставались узниками возможно наидольше. Вотъ и днесь узнали мы, что о. Каленюкъ (онъ тоже днесь уЪзжаетъ) получилъ письмо еще съ января с. г. изъ котораго узналъ, что его братъ Романъ, военный капеланъ, попалъ въ плЪнъ. Вообще только вчера вручено много писемъ лицамъ, днесь уЪзжающимъ. Письма къ намъ навЪрно почиваютъ въ канцеляріи нашей Bewachungskommando и лишь уЪзжающимъ передаются. Въ этой тактикЪ тоже что-то подозрительное.

Такь какъ Миллеръ лично Качалы не знаетъ, то я хочу предЪупредить Миллера телеграммой, что Качала у него явится.

Въ часъ дня 105 чел, выходцевъ отправились съ узлами. Каждому выдана легитимація, которую читаеть получившій на сторонЪ, слЪдя за тЪмъ, не значится ли тамъ: sich fernhalten vun dem Operationsterrain (находись подальше отъ территоріи военныхь дЪйствій), конфинованнымъ не поставлена такая замЪтка. Такъ съ трудомъ двинулись они къ станши Putingam, отдаленной 1 килом., а мы, оставшіеся, долго смотрЪли вслЪдъ за ушедшими и неодинъ изъ насъ спрашивалъ про себя со вздохомъ: когда уже разъ придетъ тотъ день, въ который и мнЪ доведется такъ уйти съ этого мЪста столь многихъ мученій, лишеній, болЪзней, тревоги — словомъ - ада.

Ожидаемъ оглашенія слЪдующаго новаго списка выбывающихъ, a я и Янко вЪстей около четверга изъ Граца отъ Качалы и др.

21. марта — Воскресенье.

22. марта. — КрЪпкій морозъ.

Съ утра гамъ и шумъ: молодой К—о творить безобразія, подражаетъ кошкЪ, передразниваетъ евреевъ, досаждаетъ обитательницамъ въ женской кабинЪ напротивъ (тамъ вдова г-жа Г. и дЪвушка Л.). ОнЪ обЪ поютъ пЪсни, особенно по вечерамъ (у нихъ хорошій голосъ), но это мнЪ мЪшаеть уснуть. Такъ я подумаю, о своей родинЪ, помечтаю немного кое о чемъ и засыпаю. Въ баракЪ нЪкоторыхъ озладЪваетъ, ни съ сего ни съ того, порой неестественный ребяческій юморъ, порой же чорнЪйшая безнадежность, меланхолія и подавленность до слезъ, до отчаянія. Все это объясняется нашимъ общимъ безотраднымъ и тяжелымъ положеніемъ. Слишкомъ ужъ долго сидимъ мы здЪсь. Тоска и скука одолЪваютъ всЪхъ насъ. Говорятъ (д-ръ Могильницкій), что здЪшніе санитары постановили подавить эпидемію и отмЪнить карантинъ въ теченіе 10 дней. Понимаемъ, что имъ хо тЪлось бы поЪхать въ Грацъ (или вмЪстЪ съ офицерами) на праздники Пасхи. Но на бЪду, какъ разъ третьяго дня въ I дворЪ было нЪсколько новыхъ случаевъ заболЪванія.

Газ. Tagespost отъ 20 с. марта принесла замЪчательную передовую такого содержанія: Несмотря на то, что Гинденбургъ — знаменитый полководецъ и одержалъ двЪ величайшія побЪды, несмотря на то, что войска дерутся храбро, высадить непріятеля изъ занятыхъ имъ днесь позицій мы считаемъ невозможнымъ и немыслимымъ, a мечтать о взятіи Варшавы было бы смЪшно. Въ статьЪ бросаются въ глаза тонкій и изящный по формЪ стиль и остроумная игра словъ.

Одна швейцарская газета помЪстила извЪстіе, что между Франціей и Россіей заключенъ договоръ, по которому Франція поможетъ Россіи взять Константинополь и Дарданеллы, a зато Россія отобьетъ у нЪмцевъ Элзассъ-Лотарингію для Франціи. Стало быть, нечего и думать о заключеніи мира до паденія Константинополя, A мы все лелЪемъ надежду на то, что все это въ теченіе 5 недЪль закончится, что мы къ концу мая м. вернемся на родину.

Есть еще здЪсь много такихъ людей, которые такъ и по днесь ходятъ безъ рубашекъ! Была вЪдь одна только у нихъ и та распалась, просто сгнивъ на тЪлЪ отъ пота, грязи и вшей.

На-дняхъ (19. с. м.) получила госпожа Кунинская письмо, помЪченное 28. янв, с. г., отъ Вл. Юркевича, который сообщаетъ, что o. І. Потерейко освобожденъ еще въ ноябрЪ. Такихъ освобожденныхъ здЪсь много, но они объ этомъ ничего не знаютъ и сидятъ здЪсь дальше безконечно долго.

Если бы его и его отца выпустили на свободу, a меня конфиновали съ опредЪленіемъ мЪста моего пребыванія, оба они рЪшились бы жить вмЪстЪ со мною.

Жду полученія около субботы извЪстій отъ брата Іосифа или же отъ Янка, его сына, какъ удастся ему его миссія въ ГрацЪ.

Вчера дали намъ на обЪдъ капустнякъ, но безъ мяса. Капуста же недоварена и жестка.

Согласно газетнымъ извЪстіямъ во ВЪнЪ выдаютъ карточки и на молоко, a не только на хлЪбъ и муку. Свыше 200 фирмъ, торгующихъ мукою, закрыто изъ за недостатка муки. Булки изъ пшеничной муки на дрожжахъ дозволено печь только дважды въ недЪлю, да и то изъ чорной муки.

Масло до сихъ поръ удается намъ въ кантинЪ доставать, но предчувствуемъ, что вскорЪ его лишимся. Молока все меньше и менъше. Теперь продаютъ кислое по 32 гел. за литръ и народъ покупаЪтъ, но не мы.

Купилъ открытку изъ Талергофа за 70 гел. отъ о. Сеника. Говорятъ, что онъ купилъ 100 открытокъ по 40 гел. и въ мигъ распродалъ ихъ. Такъ люди торгуютъ, чЪмъ только могутъ. Гисовскій сидитъ въ трафикЪ и продаетъ табакъ. Изъ-за этой торговли и др. невзгодъ нашего здЪшняго положенія выходятъ иногда непріятныя и некрасивыя исторіи. У нЪкоторыхъ этика пошатнулась и пала. Кое-кому вЪроятно послЪ освобожденія будетъ даже стыдно возвращаться на родину.

Въ баракЪ служимъ ежедневно молебенъ или акафистъ, чЪмъ огорчены молодые К—ки и Г—къ (поповичи!), особенно К-ки ведутъ себя грубо и подрываютъ религіозныя чувства у другихъ. Вотъ, одна часть — правда, кь счастью ничтожная, — нашей молодежи, такой до сихъ поръ всегда благовоспитанной, дисциплинированной, благородной, патріотичной. На такихъ, уже надломленныхъ, не дЪйствуетъ уже увЪщательное слово о патріотизмЪ, даже о православіи, потому что они извЪрились во всемъ и отравлены ядомъ безвЪрія. A такъ какъ вообще плохо воспитаны, скорЪе же вовсе не воспитаны, то не желаютъ да и не умЪютъ показать себя культурными людьми, ни отнестись съ уваженіемъ къ религіознымъ чувствамъ другихъ, ни даже оставить въ покоЪ молящихся. Видъ молящагося ихъ озлобляетъ. Видно, они и дома не привыкли видЪть молящихся, a если это такъ, то въ ихъ поведеніи повинны и ихъ родители.

Увы, сильно здЪсь опустились и нЪкоторые священники: не заглядываютъ въ молитвословъ, не исполняютъ своихъ священническихъ обязанностей по крайней мЪрЪ про себя и для себя.

Но за то есть цЪлый рядъ священниковъ, которые именно здЪсь, въ это время и въ этихъ условіяхъ и обстоятельствахъ, проявляютъ чрезвычайное душпастырское усердіе. На первомъ мЪстЪ въ этомъ отношеніи стоитъ здЪсь и свЪтитъ другимъ особенно яркимъ образцомъ самопожертвованія и благочестія о. Вл. Венгриновичъ. Выдаются же и отличаются въ числЪ многихъ оо. Пантелеймонъ Скоморовичъ, Ст. Яворскій, Гелитовичъ, Дуркотъ, Гр. Процыкъ, Чекалюкъ, Ф. Ковальскій, Крушинскіе. и др.

Благодаря стараніямъ Шорша будемъ отъ днесь получать ежедневно „Neue Freie Presse" въ полную нашу собственность, за что будемъ платить по 30 кронъ въ мЪсяцъ. У насъ это большой прогрессъ. Доставляющій субъектъ зарабатываетъ въ мЪсяцъ 60 кронъ.

Вечеромъ померъ о. Дроботъ.

ПЪвца Держка замкнули въ одиночное заключеніе на 6 часовъ и заковали его въ т. наз. перекрестные кандалы (Spangen).

(Особ.зам.:) Даты отправленія нами личныхъ и общихъ писемъ разнымъ высокопоставленньшъ лицамъ:

Apostolischer Nuntius, Wien, 21/X, 1914.

Cardinal Piffl, . . . „ 30/XI, 1914.

Nuntius, ...... l/XII, 1914.

Cardinal Piffl, . . . „ 12/XII, 1914.

23. марта — КрЪпкій приморозокъ. Ночью болЪлъ у меня зубъ.

Heстeракъ принесъ стихотвореніе, посвященное о. Вл Венгриновичу. Хорошо оно написано — будетъ оно у насъ на память. Бандровскій сдЪлалъ къ нему виньетку.

Утромъ Ш. принесъ извЪстіе, что П.(Перемышль) палъ. Говорятъ, что эта вЪсть вЪрна, такъ какъ и въ газетахъ приведена.

ВсЪмъ обитателямъ нашего барака приказано вынести всЪ вещи во дворъ и въ баракЪ произведена дезинфекція, опрыскивали всю посуду, постели, одежду, обувь, столы, полъ и т. д. такъ обильно, что даже отъ этого грязь подъ ногами сдЪлалась. Къ счастью, послЪ утренняго приморозка, днесь день хорошій и теплый. Говорятъ, что пополудни всЪ пойдемъ въ баню.

Къ 1-му апрЪля будетъ — говорятъ — карантинъ отмЪненъ. Быть можетъ, всЪ врачи и офицеры страстно желаютъ на Пасху выЪхать въ Граць. Увидимъ.

Когда мы возвратились изъ бани, увидЪли, что во всемъ баракЪ ужасная грязь, сЪнники же наши до того мокры, что не знаемъ даже, какъ на нихъ намъ спать придется, лучше ужъ ихъ отставить, a завтра высушить.

Наша Postwache (караульная стража) днесь забавлялась и весела. Они говорятъ, что паденіе П.(Перемышля) знаменуетъ, согласно ихъ пониманію и сердечному желанію, близкое окончаніе войны. И имъ, наконецъ, соскучилось и пріЪлось. Они — старые ополченцы, дома оставили свои семьи и сильно тоскуютъ. Вотъ, предвчера (третьяго дня) одинъ изъ нихъ получилъ изъ дому письмо съ извЪщеніемъ, что его жена и дЪти погибли съ голода, и затЪмъ пустилъ себЪ пулю въ лобъ.

Въ 3 ч. состоялась панихида по пок. православномъ священникЪ о. ДроботЪ въ часовнЪ, служили оо. Маковіевичъ и Тофанъ, пЪлъ нашъ хоръ. ВсЪ жалЪютъ о покойникЪ.

Спали мы на мокрыхъ сЪнникахъ. 24. марта. — Морозъ. СЪнники и днесь еще сушимъ.

Нашъ крестьянинъ-поэтъ принесъ собою написанное стихотвореніе, посвященное также о. Вл. Венгриновичу. Это — красивое стихотвореніе, написанное по галицко русски.

(Четвертая тетр.:)24 марта.—Днесь начался нашъ трехнедЪльный карантинъ. Говорятъ, что по истеченіи этого срока насъ отсюда разгонятъ.

Д-ръ Могильницкій говоритъ, что въ настоящее время есть всЪхъ больныхъ 1.030 чел., въ этомъ числЪ 90чел, больныхъ тифомъ, прочіе же считаются выздоравливающими или страдающими иными разными болЪзнями. Ъсть нечего говоритъ д-ръ Могильницкій — и реконвалесцентамъ придется вЪроятно умереть съ голода. Теперь уже нЪтъ даже ячной каши ни „грисика", а только еще немножко риса.

Съ вчерашняго дня намъ подаютъ утромъ кофей вмЪсто супа, крестьянамъ же подаютъ подобіе супа, т. е. въ сущности воду помойнаго вида.

Вечеромъ у меня сильно разболЪлся зубъ и донималъ всю ночь — мало спалъ я.

25. марта. — Ходилъ въ амбулаторію, но никого тамъ не засталъ. Днесь латинскій праздникъ (Zwiastowanie — БлаговЪщеніе) и быть можетъ, по той причинЪ врачи отсутствуютъ.

Вчера читали мы н ръ „Neue Freie Presse", съ описаніемъ о сдачЪ Перемышля. Тамъ стоилъ корецъ картошки 60 кронъ, одно яйцо 1-50 кр., головка капусты 6 кронъ. Идетъ ожесточенный бой на Ужокскомъ перевалЪ, исхода его можно ожидать днесь или завтра.

(Особая записъ): ПослЪ арестованія о. Кокотайла и его жены въ с. ТуринкЪ, жандармы произвели очень тщательный обыскъ въ его домЪ и на вышкЪ нашли маску чорта, которую употребляли, устраивая любительскіе спектакли во время Рождественскихъ праздниковъ любители-актеры. Маска была громадныхъ размЪровъ — цЪлая голова съ рогами. Жандармъ наткнулъ эту маску на штыкъ и какъ corpus delicti представилъ старостЪ въ ЖолквЪ. Получился такой спектакль: жандармъ везъ на телЪгЪ въ городъ закованныхъ въ кандалы нЪсколькихъ русскихъ крестьянъ-"измЪнниковъ" и сидЪлъ между ними съ высоко поднятой маской чорта на штыку. Когда такъ проЪзжали улицами Жолквы, высыпавшая на улицу толпа не могла вдоволь нарадоваться этимъ зрЪлищемъ, она бЪжала за телЪгой и кричала: „смотри, смотри, нашли россійскаго чорта у священника въ ТуринкЪ!" Даже театральная маска стала поводомъ и уликой для арестованія русскихъ галичанъ.

Днесь двое крестьянъ при извЪстіи о паденіи Перемышля обнаружили въ присутствіи нЪсколькихъ лицъ свою радость по этому поводу, какой то подлецъ сейчасъ на нихъ сдЪлалъ доносъ и вскорЪ обоихъ несчастныхъ схватили и сдЪлали имъ Anbinden, т. е. подвЪсили ихъ на столбЪ.

Въ 3 ч. состоялись похороны о. Кузьмаки изъ Перемышльской епархіи. ПЪлъ хоръ.

Зубъ пересталъ меня болЪть — слава ТебЪ, Господи, - и я спалъ хорошо.

26. марта. — Пасмурно и вЪтренно. Ожидаю вЪсти отъ Іосифа или его сына Янка, если поЪхалъ въ Грацъ.

Говорятъ, что уже третій день лежитъ въ госпиталЪ сынъ гимназистъ д-ра Могильницкаго. Онъ всегда ходилъ безъ шляпы, чтобы этимъ „закалить" себя, и возможно, что простудился.

Днесь возвратились изъ госпиталя г. Сандовичъ и его сынъ. Оба здоровы.

НЪкоторые изъ оставшихся здЪсь въ заключеніи дальше, воспользовавшись случаемъ, передали все таки частныя письма выходящимъ на свободу для отправки по адрессамъ. Вышедшіе же были столь неосторожны, что сдали ихъ на почту на ближайшей станціи Пугингамъ, a почта вмЪсто того чтобы отправить ихъ по адрессу, передала ихъ въ Zeitung-Thalerhof. Теперь вышли у насъ здЪсь изъ-за этого большія непріятности. Допрашиваютъ тЪхъ, кто писали эти письма. ДЪло въ томъ, что у насъ эпидемія, a эти письма не были дезинфекціонированы.

Днесь (пятница) подали намъ только кукурузный „чиръ" (похлебку). Слышимъ также, что во ВЪнЪ пекутъ теперь лишь кукурузный хлЪбъ, но и такой будто очень дорогъ.

Ходятъ слухи, что будто во ВЪнЪ вспыхнули бунты изъ-за недостатка хлЪба. Власти призвали себЪ на помощь войско, которое будто бы стрЪляло въ толпу.

Мясо живого вЪса 1-80 во ВЪнЪ.

Намъ подаютъ супъ почти безъ мяca, a крестьяне и вовсе его не видятъ.

27 марта. — Суббота. Узнаемъ, что въ ПрагЪ и ВЪнЪ вспыхнули волненія голодныхъ массъ и что ожидаютъ такихъ же волненій и въ БудапештЪ, куда уже отправлены для ихъ подавленія, 6000 солдатъ изъ гарнизона въ ГрацЪ.

Письмо это доставило мнЪ много радости. Я же неразъ думалъ, что онъ, быть можетъ, и не живетъ. Но благъ и милостивъ Господь. Молюсь я за себя и семью мою, молятся навЪрно и другіе за нее, и Господь внемлетъ нашимъ молитвамъ, и нехватаетъ словесъ и силъ достойно возблагодарить Его за всЪ оказываемыя намъ Его благодЪянія.

Богданъ долженъ 16 апр. явиться въ своемъ полку, расквартированномъ теперь въ мЪстечкЪ Voitsberg ad Graz. Онъ опять пойдетъ на войну, но я вЪрю и уповаю, что, если такъ съ нимъ будетъ, ему по волЪ Твоей, Господи, не приключится ничего худого, и что онъ живъ останется.

28-го марта. — ЦвЪтоносная недЪля. Ни одна ваія нигдЪ не замЪтна въ ТалергофЪ, a только каждый мысленно и душевно пребываетъ между своими тамъ, на родинЪ, и чувствуетъ, что и имъ тамъ тяжело праздновать сегодняшній день, не видя насъ въ своей средЪ.

Никто, ни Качала, ни Іосифъ, не пишутъ мнЪ! Вотъ и довольны, что сами на свободЪ, и позабыли о насъ.

Я рЪшилъ завтра выслать Богдану по телеграфу 50 кронъ и сообщить, что я здоровъ. Онъ бЪдняжка спрашиваетъ про мамашу и сестеръ, но я самъ ничего не знаю, но предполагаю, въ сильномъ упованіи на милость Божію, что всЪ онЪ здоровы.

Наличныхъ денегъ у меня нЪтъ, есть только депозитъ въ 380 кронъ, потому мнЪ придется занять у о. Вл. Венгриновича.

Мы (четверо сожителей) выписали себЪ медъ (— 5 (клгр.?) жестянка). Стоитъ 10 кронъ, a здЪсь, въ розничной продажЪ стоитъ 1 клгр. 6 кронъ.

Говорятъ, что 4-го апр. прекратится карантинъ и что многихь выпустятъ или на свободу совсЪмъ или на конфинацію, хотя и эта „воля" теперь даже не особенно заманчива въ виду ужасной дороговизны и голода. ЗдЪсь мы — разсуждаютъ нЪкоторые — все таки получаемъ какую-то пищу, хотя и скверную и въ скудномъ количествЪ, a "на свободЪ" можемъ, даже имЪя деньги въ карманЪ, голодать.

Когда Господь умилосердится надъ людьми, отвернетъ свою карающую руку и подастъ миръ и покой страждущему человЪчеству?

Д-ръ Собинъ и Ярославъ Гелитовичъ попали въ Einzel-ки (одиночное заключеніе) на сутки за то, что передали письма чрезъ выходившихъ на свободу. Караульные очень бЪсятся, не знаемъ, изъ-за паденія ли Перемышля или же по какому-то другому, намъ еще неизвЪстному поводу. Вообще усилились злоупотребленія и досажденія... Собинъ является офицеромъ и заявилъ это профосу, въ отвЪтъ получилъ: das macht nichts! (это ничего!) и повелъ ихъ обоихъ въ одиночное заключеніе.

Обвиненные въ государственной измЪнЪ:

2. Свящ. о. Петръ Васильевичъ Сандовичъ, настоятель прихода въ Брунарахъ выжнихъ, деканъ (благочин ный) Мушинскій;

3. Антонъ Петровичъ Сaндовичъ, студентъ философскаго факультета;

4. Свящ. о. Влад. Осип. Moхнaцкій, завЪдующій приходомъ въ Чирной, род. 20-го марта 1870 г.;

5. Свящ. о. Феофилъ Фомичъ Kaчмapчикъ, настоятель прихода въ БЪлцаревой, род. 2З-го окт. 1843 г.;

6. Свящ. о. Василій Степ. Курилло, настоятель прихода въ ФлоринкЪ, род. 11-го авг. 1861 г.;

7. Г-нъ Любоміръ Феофиловичъ Качмарчикъ, нотаріатскій кандидатъ, род. 15-го авг. 1878 г.

1. Свящ. о. Василій Смолинскій, настоятель прихода въ Ростокахъ вел.;

2 Свящ. о. Іоаннъ Гринчукъ, настоятель прихода въ Матіевой;

3. Гуцулякъ, нар. учитель изъ Избъ;

4. Евгенія Димитчукъ, изъ Избъ, родственница Гуцуляка;

5. Вознякевичъ, изъ Избъ, родственникъ Гуцуляка;

6 Байстлей, изъ Избъ;

7. Свящ. о. Михаилъ Дороцкій, изъ Злоцкаго;

8. Михаилъ Михальскій, изъ Тылича;

9. Антонъ Гусакъ, учитель изъ Мохначки;

10. Антонъ Юрчакъ, бурмистръ изъ Мушины;

11. Фома Фуртакъ, инспекторъ полиціи изъ Родалина возлЪ Тарнобржега;

12. Францъ Баусъ, эксъ-жандармъ изъ Тылича;

13. Ячовъ Харина, изъ Матіевой;

14. Димитрій Суличъ, изъ Складистаго;

15. Апполлинарій Нестеракъ, изъ Тылича;

16. Stein, изъ СнЪтницы;

17. Григорій Бацъ, вице-вахмистръ жандармеріи;

18. Гольдштейнъ, шинкарь изъ Перунки.

Аудиторъ: Почему вы такъ говорите?

Св. о. Смоликовскій: Ибо въ этомъ посланіи о. Сандовичъ написалъ, что будетъ трудиться въ пользу русскаго народа, a слово „русскаго" написано тамъ чрезъ двойное с („сс"), значитъ, россійскаго.

Тутъ о. Сандовичъ заявляетъ, что не помнитъ, написано ли тамъ слово „русскій" чрезъ одно „с" или двойное. Для доказательства сказаннаго тутъ о. Смоликовскій представляетъ списокъ этого посланія.

Гольдштейнъ, шинкарь, обвиняетъ о. Мохнацкаго вь томъ, что есть россійскимъ агитаторомъ, что собиралъ отъ прихожанъ деньги и посылалъ ихъ въ Россію на военныя цЪли и т. п.

Былъ вчера и другой примЪръ жестокости: За какіе-то мелкіе проступки вызвалъ профосъ 5 женщинъ и заявилъ имь по очереди, что приговариваетъ ихъ къ Einzelarrest-y (одиночному заключенію), первую изъ нихъ на одни сутки, вторую на двое сутокъ и т. д., a пятую на 5 сутокъ. Услышавъ такой странный приговоръ, послЪдняя, т. е. пятая, улыбнулась. За это онъ еще особо и добавочно наказалъ ее подвЪшеніемъ (anbinden). Что за безчеловЪчность наказывать слабую женшину такой пыткой, которую примЪняють рЪдко даже къ солдатамъ въ арміи.

Еще одна новая перемЪна и къ худшему: Нашъ кап. S, котораго мы, было, считали при режимЪ Ш. все таки человЪкомъ теперь, повидимому, подражаетъ ему. Новый полковникъ, видно, нашими дЪлами не занимается, a оставилъ все кап. S. Говорятъ, чго старикъ — любезный человЪкъ.

29. марта. — Страстной понедЪльникъ. СнЪговая туча. Я не спалъ почти всю ночь, зубъ меня болЪлъ. ПослЪ обЪда (Ъмъ конечно мясо, ибо нечего Ъсть) выслалъ телеграмму и 50 кронъ Богдану.

Получилъ письмо отъ Янка Мащака. Пишетъ, что по нашему дЪлу былъ во ВЪнЪ у о. Филяса и, взявъ у него письмо, поЪхалъ въ Грацъ къ д ру Ганкевичу. Сообщаетъ адрессъ Курки, онъ въ ПіотрковЪ, она съ дЪтьми во ВЪнЪ, былъ навЪрно у ней, такъ какъ сообщаетъ, что она обЪщала дать письмо къ мужу. Увидимъ, поможетъ ли все это хоть кое что.

ЗдЪсь о. Феодосій Дуркотъ устроилъ чтеніе сочиненія Св. Іоанна Златоуста „О священствЪ". До и послЪ обЪда собирается въ его кабинЪ нЪсколько священниковъ, чтобы это чтеніе послушать.

Стоящій у барака № 30 „постъ" (караульный) получилъ письмо отъ жены, которая сообщаетъ ему, что она съ дЪтьми погибаетъ отъ голода. Заплакалъ бЪднякъ какъ ребенокъ. Мы имъ заинтересовались и одинъ (Шоршъ) пошелъ по бараку и собралъ для него 20 кронъ. Получивъ этотъ подарокъ, "постъ"—онъ чехъ - поблагодарилъ сердечно и еще сильнЪе расплакался.

30. марта. — Спалъ хорошо, Зубъ не болЪлъ благодаря лекарству, которое мнЪ Стиранка доставилъ.

Чистка бараковъ №№ 27, 28 и 29. ПослЪ чистки эти бараки будутъ лизировать, a людей изъ нихъ отправятъ въ баню. БЪднякамъ приходится плохо. Днесь очень холодно и люди мерзнутъ, стоя и дрожа весь день на дворЪ. ЗамЪтить долженъ, что эти люди еще не были въ банЪ (я былъ уже 5 разъ).

Эпидемія повидимому гаснетъ. Бываютъ уже дни, въ которые нЪтъ ни одного мертвеца.

Днесь прочли мы въ „Gratzer Tagblatt", чго власти съ величайшей спЪшностью будутъ строить еще много новыхъ бараковъ въ ТалергофЪ и эта вЪсть толкуется теперь нами на всЪ лады.

Днесь занялъ я у о. Вл. Венгриновича 50 кронъ. Заявленіе подписалъ я и Янко. Быть можетъ еще до отъЪзда Богдана въ полкъ, я смогу еще ему кое-что послать. Ахъ, Господи, кобы онъ избавился отъ этого и не уЪхалъ! A впрочемъ, воля Божія...

Получилъ открытку отъ Н. Красицкаго изъ Turrach bei Predlitz, Obersteier, изъ которой видно, что тоскуетъ по родинЪ (Heimweh), платитъ по 70 кронъ въ мЪсяцъ и пр.

Laiss чрезъ о. Еднакаго указалъ о. Ст. Яв.(орскому), на путь, какъ можно бы сообщить роднымъ о нашемъ здЪсь пребываніи. Довольный о. Ст. отправился за инструкціей къ о. Еднакому, хочемъ воспользоваться и написать. Дай Богъ, чтобы это увЪнчалось успЪхомъ.

31. марта. - Великая среда. Холодно. СнЪгъ налетаетъ.

Померъ о. СЪнгалевичъ. молодой человЪкъ, жившій въ нашемъ баракЪ.

Жалуются что теперь никто не ухаживаетъ за больными, съ уходомъ д-ра Zins-a все ухудшилось. Больнымъ не подаютъ лекарствъ. Плохо.

Днесь выслали мы оба съ о. Ст. Яворскимъ письмо на родину чрезъ бюро Петръ Тененгофъ въ БухарестЪ. Вчера о. Стефанъ спросилъ Лайса и онъ указалъ путь. Хорошій человЪкъ. Въ видЪ гонорара, a также на издержки получилъ въ особомъ денежномъ конвертЪ 10 кронъ. Радуюсь, въ предположеніи, что письмо дойдетъ и что получу отвЪтъ. Какой радостный день это будетъ для меня!

Мяса днесь не Ъдимъ. Старый П. купилъ для насъ троихъ 2 л. молока и бохонецъ кукурузнаго хлЪба за 44 гел., такъ и есть чЪмъ прокормиться. Медъ намъ вкусенъ и минуется быстро.

Съ Великаго понедЪльника устраиваетъ о. Феодосій Дуркотъ въ своей кабинЪ чтеніе твореній Св. о. Іоанна Златоуста. Въ теченіе 2 дней, читалъ о. Феодосій „О священствЪ", a теперь читаемъ „О покаяніи". Участвуетъ и мірская интеллигенція.

Въ 8 ч. пришелъ Тимчакъ съ солдатомъ и забралъ адвоката д-ра О. Крушинскаго въ Einzelarrest, не сказавъ ни слова о причинЪ арестованія. Это вызвало изумленіе и догадки всякаго рода. Быть можетъ завтрашній день разъяснитъ намъ всю эту таинственность. Говорятъ, что Тим. сказалъ будто бы д-ру K.: wegen (зачер. polit...) russophilen Propanganda! Говорятъ, что B. Б. слышалъ въ канцеляріи, какъ T. телефонировалъ въ Грацъ и услыхалъ, что произнесена была фамилія адвоката.

Въ 3 ч. отслужена была панихида по пок. о. СЪнгалевичЪ.

1.апр. — Страстный четвергь, Слава Богу, зубъ пересталъ болЪть. Спалъ хорошо. На дворЪ холодно пласты снЪга на крышахъ.

Относительно арестованія д-ра Крушинскаго ходитъ молва, что будто какіе-то крестьяне при допросЪ сослались на него, что они-де узнали это (но что?) отъ него и потому, молъ, его арестовали. СлЪдовательно не попусту люди сЪтовали на Тимчака.

Днесь получилъ письмо Express отъ Іосифа. Оно пространно. Онъ доволенъ, что наконецъ вырвался и находится въ средЪ своихъ дЪтей и играетъ со внукомъ Стефаномъ. Желаетъ намъ тоже скораго и благополучнаго освобожденія.

Вчера были заключены въ Einzel-ку 6 крестьянъ по чьему-то доносу, что они пЪли русскія пЪсни. Это что-то не такъ. ВЪдь-же здЪсь можно пЪть и поютъ пЪсни нЪмецкія, италіанскія, польскія, чешскія и др. ДЪло вЪроятно не въ томъ, на какомъ языкЪ пЪсни пЪлись, a въ томъ, какъ и что въ доносЪ было сказано о ихъ содержаніи, a что было относительно этого что-то соврано, это видно.

(Особая записъ — черновикъ телеграммы. 1/IV 1915. — Herrschaft Kurka, Wien VI, Marchetti(?) gasse l a, Tur 51.

— Erwarten gunstige Nachricht und wunschen frohliche Ostern. — Maszczak Poterejko).

Франку Горянскому далъ взаймы 5 кронъ (вмЪстЪ съ прежними 10 кронъ).

Днесь Ъли мы рисовый супъ, a мясо отдали голодающимъ людямъ. Трудно здЪсь голодающимъ изнурять себя еще постомъ.

Намъ заявлено, что завтра у насъ ожидается визитъ какой-то комиссіи. Потому приказано помыть полъ корридоръ, кабины и пр. Говорятъ, что отъ этой комиссіи зависитъ, будетъ ли отмЪненъ карантинъ караульныхъ солдатъ и будетъ ли разрЪшено нашей т. наз. Bewachungskommando выЪхать (конечно, не всЪмъ) къ роднымъ на Пасху. ВЪдь же у нихъ есть также семьи и они, бЪдняжки, сидятъ здЪсь, оторванные отъ міра, уже свыше 3 мЪсяцевъ.

На дворЪ прояснилось, стало свЪтить и даже пригрЪвать солнышко — отраднЪе и на душЪ не одному изъ насъ.

Вечеромъ, въ 7 ч., отслужили мы „Страсти". ДвЪнадцать священниковъ по старшинству прочитали Евангелія, Началъ о. Іоаннъ Могильницкій, я читалъ пятое Евангеліе, a закончилось богослуженіе въ 8 ч. 30 м.

2. апр. — Великая пятница. Ожидаемаго визита комиссіи не было.

Въ 10 ч. отслужили мы Царскіе часы. На обЪдъ полученъ кукурузный чиръ, смазанный цересомъ съ цыбулею. Мы ничего не Ъли до обЪда всЪ въ кабинЪ. (а кажется, что и нЪкоторые въ баракЪ). Въ 4 ч. отслужили вечерню. Предложили мнЪ отслужить, но y меня сильная хрипота.

Старый подЪлалъ въ кантинЪ „святочныя" (пасхальныя) покупки: масло, свЪжій сыръ, бохонецъ кукурузной паланички (за 44 гел.) и еще кое что.

Захворалъ вчера о. Феодосій Дуркотъ. Родъ болЪзни еще не опредЪленъ — кажется, воспаленіе легкихъ.

Вечеромъ ходилъ я съ другими посмотрЪть „Божіи гробы" въ земляныхъ 1-мъ и 2-омъ баракахъ. Видъ этихъ „гробовъ" весьма красивъ и производитъ на зрителя милое впечатлЪніе. Удивительно, какъ въ такой тяжелой обстановкЪ и крайне тягостныхъ условіяхъ все таки наши бЪдняки крестьяне, по скольку только способны ихъ изобрЪтательность и фантазія, ухитрились все, что только возможно, сдЪлать, чтобы дать достойное выраженіе своему религіозному чувству и подобающимъ образомъ почтить память страстей Христа Бога. Омаили мЪста зеленью елокъ, понаставляли много крестиковъ собственнаго издЪлія, позажигали много лампочекъ съ елеемъ и пр. Въ этихъ баракахъ священники отслужили вечерню и устроили что-то въ родЪ плащаницы, т. е. за неимЪніемъ ея, положили на ея мЪсто просто крестъ къ лобзанію.

Сильная вЪра нашего народа и здЪсь проявляется весьма ярко и дивно-трогательно. ЗдЪсь наши крестьяне по-надЪлали искусно изъ дерева много крестиковъ то для себя, то для другихъ "на память". Многіе у нихъ эти крестики покупаютъ, особенно священники, и такимъ образомъ также даютъ имъ воз можность пріобрЪсти деньгу за свой трудъ. Другой народъ въ такомъ положеніи, какъ мы здЪсь теперь, занимался бы выдЪлкой всякихъ иныхъ вещицъ и какихъ нибудь бездЪлушекъ, но русскій умЪетъ терпЪливо нести кресты и дЪлаетъ кресты. НЪкоторые носятъ такіе самодЪльные крестики на груди.

Д-ръ Крушинскій все еще сидитъ въ Einzelarrest-Ъ. Вчера быль при рапортЪ у полковника. Можно надЪяться, что это не будетъ безъ результата — увидимъ.

3. апр. — Великая суббота. КрЪпкій приморозокъ и ясно.

Говорятъ, что отмененъ вчера — и такъ оно есть — карантинъ надъ нaшимъ гарнизономъ и старшіе караульные солдаты уЪхали на родину на Пасху, a ихъ мЪсто заняли молоденькіе рекруты, 18-лЪтніе парни.

На нашемъ дворЪ, стараніями отца Венгриновича, устроены „бары" для гимнастическихъ упражненій. Подъ его руководствомъ ежедневно нЪкоторые упражняются въ шведской гимнастикЪ, чему съ любопытствомъ присматриваются крестьяне.

Отъ Телесницкаго получилъ хорошія сигары Morado въ подарокъ на праздники. Жду письма отъ Богдана.

НЪкоторые изъ нашего барака ходили въ баню, я нЪтъ.

Въ земляные бьраки отправилось трое священниковъ служить "Воскресеніе" съ вечера (оо. Скоморовичъ, Гекаленко(?) и Лысякъ). Народъ массою высыпалъ изъ бараковъ и устроилъ вокругъ нихъ шествіе. Впереди несли обрусъ и на немъ крестъ (это представляло плащаницу). Передъ дверью барака отслужено было „Воскресеніе", a затЪмъ также утреня. Въ виду того, что у насъ есть всего лишь 3 эпитрахили, такъ въ этихъ баракахъ слЪдовало устроить богослуженіе. Присутствовали на богослуженіи и санитарныя сестры, присматриваясь нашему обряду.

(Особ. запись). Когда перевозили подъ конвоемъ нашихъ узниковъ священниковъ, бывшіе на улицЪ свидЪтелями этого, прохожіе кричали по ихъ адрессу: zlodzieju popie, moskalofil, oddaj ruble! Пошла потомъ насмЪшливая поговорка, выражающаяся въ томъ, что при какомъ-нибудь случаЪ одинъ обращается къ другому съ шутливымъ окликомъ: отдай рубли!

4. апр. — Великдень (Пасха). Морозно. ВсЪ встали очень рано.

Служеніе въ 5 ч. утра. Свящ. о-цъ Іоаннъ Могильницкій вышелъ вмЪстЪ съ другими священниками, стали всЪ обитатели нашего барака — передъ баракомъ и началось служеніе. На первые звуки пЪсни „Христосъ вокресе" сталъ выбЪгать народъ и изъ другихъ бараковъ въ мигъ собралось на дорогЪ между бараками около 2000 человЪкъ. Многіе тряслись отъ стужи, завернутые въ одЪяла, плакали и отъ стужи дрожащими голосами подпЪвали чудную пасхальную пЪснь: Христосъ воскресе.

ПослЪ утрени отслужена была обЪдница. ЗатЪмъ прошелъ дорогою о. Вл. Венгриновичъ съ кропиломъ и поблагословилъ „пасхи", если вообще это слово позволительно въ семъ случаЪ употребить. Горестно и тягостно было смотрЪть, какъ наши бЪдняки-крестьяне понаставляли, кто кусочекъ оставшагося отъ вчера хлЪба „комисняка", кто нарочно вчера недоЪденнаго кусочка иного хлЪба, махонькую крошку разъ вкусить, и держа его вь пальцахъ, протягивалъ съ нимъ руку, чтобы капля священной воды и на него упала. Въ рЪдкихъ случаяхъ кое кто поставилъ для окропленія яйце.

Такого убогаго и печальнаго Великодня навЪрно никто изъ насъ не видЪлъ. Каждый же въ сію минуту мысленно и духовно переносился на свою родину, a каждый нашъ крестьянинъ припоминалъ себЪ тЪ, такія теперь страшно далекія, кажется, лучшія времена, когда пасху и прочія снЪди къ освященію несъ въ церковь и онъ и жена и дЪти... Вотъ намъ Великдень на чужбинЪ, въ неволЪ и тюрьмЪ!

ЗатЪмъ освятили мы — каждый въ своей кабинЪ — свои хлЪбы. Покрошили на донышкЪ 2 яйца и съЪли ихъ, дЪлясь и высказывая другъ другу пожеланія и скораго возвращенія на родину и увидЪнія своихъ родныхъ. Мы Ъли паланички съ масломъ и сыромь и кусочекъ ветчины съ горчицей и запили "комиснымъ" (казеннымъ) кофеемъ.Пошли общія благожеланія между ближе знакомыми, Одни заходили къ другимъ, обнимали и цЪловали другъ друга, a всЪ пожеланія сводились къ одному и звучали одинаково: счастливаго и скораго возврата на родину!

На обЪдъ подали намъ капустнякъ — ужасно кислый!— со свининою (впервые за все время нашего здЪсь пребыванія).

ПослЪ обЪда была отслужена вечерня тоже на дворЪ.

5. апр.— СвЪтлый понедЪльникъ. Утреня и обЪдница въ 11ч. утра на дворЪ. Служилъ я съ оо. Яворскимъ и Васильчакомъ.

6. апр. — ПлЪнники явились къ рапорту по причинЪ слишкомъ скуднаго харча. Имъ отвЪтилъ п.(олковникъ), что Ъсть нечего. — A какое намъ дЪло, — заявили они, — нашъ государь держитъ австрійскихъ плЪнныхъ и хорошо ихъ кормитъ!

Въ ТалергофЪ нЪтъ праздниковъ. Вблизи бараковъ №№ 29 и 28 пахаютъ землю, a нашихъ крестьянъ, между ними и одного гимназиста, запрягли тянуть борону, и такъ они скородили почти весь день.

Вечеромъ, послЪ ходьбы, вынесъ мнЪ Телесницкій кусокъ „бабки", которую получилъ отъ Билинкевичей. Они же получили „пасху" изъ ВЪны и угостили Телесницкаго. Ходя съ Телесніцкимъ, я съЪлъ бабку и она своимь вкусомъ припомнила мнЪ нашу бабку въ ЛипицЪ.

7. апр. — БлaгoвЪщеніе. Туманно и холодно.

ПлЪнники отказались идти на работу, заявляя что голодны. Ложились на полЪ и лежатъ. На обЪдъ подали намъ кукурузный чиръ. Весь постъ и даже въ великую седмицу подавали мясо, a днесь дали постный чиръ.

Изъ земляныхъ бараковъ работниковъ купаютъ и ихъ куда-то уберутъ, кажется, но куда, узнать нельзя.

Все еще ожидаютъ появленія какой-то комиссіи, отъ которой будетъ зависЪть отмЪна карантина.

Янко въ воскресенье простудился и обезпокоился, сталъ дЪлать компрессы и подвергъ себя строгой діетЪ въ теченіе двухъ дней, но днесь уже чувствуетъ себя лучше. A o. Дуркотъ еще боленъ воспаленіемъ легкихъ.

Днесь не было ни одного мертвеца!

У выходящихъ днесь изъ-подъ карантина 36 лицъ, былъ произведенъ строгій обыскъ и отобрали у нихъ одежду и обувь, которыя имъ здЪсь дали. Съ предыдущими транспортами этого не дЪлали.

Богданъ не пишетъ ничего — недоумЪваю.

(Особ. записъ). Тропарь ко Св. Ангелу Хранителю: Ангеле Божій, хранителю мой святый, животъ мой соблюди во страсЪ Христа Бога... (нечет.) утверди во истиннЪмъ пути и ко любви горнЪй уязви душу мою: да тобою направляемъ получу отъ Христа Бога велію милость.

(Особ. запись:) Графъ Герберштейнъ 6 го с. апр. спрашивалъ по телефону пребываюшую здЪсь г-жу Гошовскую, которая телеграфическимъ путемъ поздравила его съ праздниками Пасхи, получила ли она его письмо. Она отвЪтила, что не получила. Но вдругъ, въ тотъ же день, это письмо было ей вручено. Оно написано было еще 23-го декабря 1914 года и лежало въ здЪшней нашей канцеляріи!

(Особ. запись:) Въ субботу 3-го с. апр. г-жу Левицкую выкупали (она реконвалесцентъ) въ такой горячей водЪ, что съ нею произошелъ нервный ударъ. Вотъ и уходъ за нашими больными!

Въ тотъ же день (3 го с. апр.) перенесены тифозно больные изъ II-го двора въ новоустроенный госпиталь. Тамъ порядки, уходъ и харчъ значительно лучше.

Вчера и днесь еще разъ дезинфекцируютъ бараки ІІІ-го двора. Крестьянъ выкупали, дали имъ сЪнники и пріодЪли. Жаль только, что все это сдЪлано слишкомъ поздно. Если бы это было сдЪлано раньше, не померло бы столь много людей.

НЪмцы стали теперь обращаться съ нами какъ будто вЪжливЪе и сами оправдываются, что, молъ, не виноваты въ томъ, что раньше обращались съ нами жестоко: всему тому виновникъ — Шт. и административныя власти въ ГаличинЪ, которыя прислали насъ сюда какъ измЪнниковъ и шпіоновъ.

8 апр. — Качала написалъ, что по наведеннымъ справкамъ М. выясняется, что слЪдствіе противъ меня и Потерейковъ еще не закончено. Удивительно. Юркевичъ писалъ, что Янко еще въ январЪ былъ freigesprochen (оправданъ) — a тутъ вотъ что, другое изданіе!

Сообщеніе это, конечно, не настроило насъ хорошо.

Ходитъ молва, что кап. Штрикъ уже не вернется съ праздниковъ Пасхи къ намъ.

Рисъ на обЪдъ почти безъ мяса.

Въ 3 ч. состоялись похороны о-ца Іоанна СЪрко изъ (нечет.) ...кова, померъ на рака въ желудкЪ.

Всю ночь лилъ дождь, порой съ громами и молніями — впервые въ этомъ году.

Вечеромъ шелъ у насъ разговоръ о предстоящемъ и приближающемся голодЪ. СовЪтовали, не слЪдовало бы ли отправить депутацію къ полковнику Гримму съ представленіемъ ему положенія и просьбой о помощи.

9 го апр. — Дождь падать пересталъ, но пасмурно.

Утромъ стали мы въ кабинЪ говорить о томъ, что кому снилось. МнЪ приснились жена и Соня здоровыми и веселыми, братъ же Іосифъ будто у меня, въ какой-то церкви, исповЪдывался. Впрочемъ здЪсь люди довольны и снами по крайней мЪрЪ. До того ужасно стосковались, что дЪтски радуются, когда по крайней мЪрЪ во снЪ увидятъ дорогія имъ лица, заговорятъ и побудутъ мгновеніе съ ними. Когда же, Господи, умилосердишься и позволишь намъ вновь, на яву и въ дЪйствительности, неразлучно быть съ ними?

Каждый здЪсь проходитъ великую и трудную школу душевнаго обновленія. ЗдЪшнія длительныя наши размышленія (реколекціи) выйдутъ, думаю, не одному изъ насъ въ пользу въ будущей жизни. Мы здЪсь узнали, что мы потеряли (только на время — полагаемъ и вЪримъ), кто были для насъ дорогая подруга жизни —жена, наши дЪти. НесомнЪнно въ долгихъ и горестныхъ испытаніяхъ скорби, печали и ударовъ судьбы, наши сердца закалятся и воспламенятся сильнЪйшими чувствами привязанности, дружбы и любви къ нашимъ ближайшимъ и дражайшимъ и всЪмъ людямъ. Неся этотъ тяжелый крестъ геройски и со смиреніемъ, мы навЪрно идемъ ко Христу, овЪяны Христовымъ духомъ. ВЪдь и молитва здЪсь стала истиннымъ кормомъ души и взаправду несокрушимой силой, она несравненно проникновеннЪе и мощнЪй ее теперь очищаетъ, бодритъ и согрЪваетъ, чЪмъ это бывало прежде! Молиться — я это сознаю и чувствую — дЪйствительно стало для меня наслажденіемъ, средствомъ и путемъ увеличенія внутренней духовной силы въ скорбяхъ и бЪдствіяхъ, моего единенія съ Христомъ Богомъ.

Богданъ не пишетъ: Послалъ бы я ему еще какихъ-нибудь кронъ двадцать до его отъЪзда въ полкъ (15 — IV), но не знаю, какъ и чЪмъ объяснять себЪ его молчаніе. ВЪдь же деньги отъ меня онъ получилъ, иначе ихъ бы мнЪ возвратили, отсылая обратно. Почему же онъ не пишетъ? Не боленъ ли онъ опять? Все это такъ меня безпокоитъ!.. Ожидаю днесь Лайсса, не принесетъ-ли мнЪ письма отъ него.

10. апр. — Отправили насъ въ баню. Заявили, что теперь изъ каждаго барака будутъ ходить разъ въ недЪлю въ баню.

Наша Bewachungskommando уходитъ. Также уходитъ Laiss. Жаль! ВсЪ искренно жалЪютъ объ его уходЪ и сохранятъ его пребываніе здЪсь въ доброй Памяти, ибо онъ хорошій человЪкъ. Бехтлофъ (неразб.) остается... Приходятъ сюда ополченцы изъ Feldbach.

Отъ Богдана письма нЪтъ! Не понимаю, что это значитъ.

Василь просилъ дать ему взаймы денегъ. Далъ ему 2 кроны — нЪтъ у меня больше. Вчера мы писали прошеніе о выдачЪ намъ депозита.

Наша „ваха" (стража) уходитъ 13 с.м.

У насъ постановлено купить ларчикъ работы о. Ор. Копыстянскаго и под нести его въ подаркЪ отъ барака №30 Laiss-y.

11. апр. - НедЪля Фомина. Зубъ не болЪлъ и я спалъ хорошо. Дуетъ холодный вЪтеръ.

Узнали мы, что въ Талергофъ переводятъ всЪхъ галицкихъ интернированныхъ изъ угорскихъ мЪстъ заключенія (гарнизоновъ будто бы). Прибудутъ ли также и тЪ, которые находятся въ ТерезинЪ, — неизвЪстно. Настанетъ новый фазисъ въ жизни талергофскаго узилища. Прибудутъ новые узники, наши соотечественники, пойдутъ разсказы о томъ, что они видЪли, испытали и переживали, и нЪкоторое время будетъ запрятанъ умъ нашъ ихъ новостями и ихъ положеніемъ.

12. апр. — На дворЪ хорошо. Но тоска и скука все крЪпче овладЪваютъ. Каждый день одинаковъ, все время одно и то же, нЪтъ просвЪта ни видовъ на перемЪну.

Приготовили ларчикъ и красивую палку въ подарокъ Laiss-y и ждемъ его прихода (около 11 ч. онъ обычно приходитъ). Ларчикъ съ надписью: „Талергофъ 1914 — 1915" и моногр,: „M L ,"' тоже на палкЪ — издЪлія также о. Ор. Копыстянскаго.

Laiss-a днесь не было. Отъ Богдана не получилъ письма.

13. апр. — Туманно и холодно. Днесь уходятъ нЪкоторые карантинники — 28 чел. — завтра же пойдутъ подъ карантинъ другіе.

Говорятъ, что рекрутскій наборъ будетъ произведенъ здЪсь на мЪстЪ.

Ваня и молодцы Ульрихи отставлены подъ конвоемъ въ Грацъ.

ПослЪ обЪда ушло опять свыше ста человЪкъ.

14. апр. — День хорошій. Ночью былъ порядочный приморозокъ.

Видимъ въ ТалергофЪ уже новую Wachkomrnando. Офицеры и подъ-офицеры ходили и осматривали устройство бараковъ. Есть между ними и славяне. Одинъ оберъ-лейтнантъ говорилъ съ Сколоздрою (казначей податного вЪдомства) по польски.

Трафику отъ Гисовскаго переняли опять швабы, кантину тоже береть себЪ нЪмка.

Ждемъ объявленія новой „листы" и отмЪны карантина.

На 3 ч. назначено оспопрививаніе въ нашемъ баракЪ.

Съ терена военныхъ дЪйствій вЪстей никакихъ. A впрочемъ и получаемымъ вЪстямъ не хочется да и трудно вЪрить. ЦЪлые долгіе мЪсяцы идутъ упорные, ожесточенные бои, a результатовъ мало.

Изъ госпиталя возвратился 12. апр. о. Д. КисЪлевскій и обитаетъ въ кабинЪ № 21. Онъ получилъ письмо отъ семьи, датир. : г Черновцы 7 апр. СлЪдовательно, тамъ видно, австрійская почта дЪйствуетъ и навЪрно туда, въ Буковину, вернулись австрійскія власти вообще ...

Наконецъ-то получилъ письма, ажъ два сразу: отъ Богдана и Іосифа. Богданъ писалъ ко мнЪ — какъ значится — два письма, но я получилъ всего только одно, видно другое, не заказное, пропало. Онъ проситъ прислать ему еще 50 кронъ, чтобы могъ: уплатить хозяйкЪ, или же по крайней мЪрЪ 20 кронъ выслать ему телеграфически до четверга наипозже.

Бывшій въ теченіе 3 мЪсяцевъ своего рода органомъ связи между интернованными и Laiss-омъ о. Феодоръ Крушинскій и ближе съ нимъ сошедшійся и работавшій, подарилъ ему отъ себя ножикъ для разрЪзыванія книгъ и прессъ-папье.

15. апр. — РЪшилъ 20 кронъ днесь Богдану не посылать. Все равно это уже былобы слишкомъ поздно. Онъ заявилъ, что посЪтитъ меня по пути въ свой полкъ (55-ый) въ Voitsberg. При свиданіи я ему ихъ дамъ или же отошлю уже въ полкъ.

Еще вчера стала на службу здЪсь новая Wache — Вельдбахеры. Они — молодые парни — навЪрно словинцы. У нихъ вмЪсто штыка, только имитація (подобіе) его, сдЪланное изъ бляхи, и опоясаны вмЪсто кожанымъ лишь портяжнымъ поясомъ. До чего дошло!

Старый принесъ бохончикъ хлЪба за 44 гел., еще меньше вчерашняго. На базарЪ, въ нормальное время, онъ стоилъ бы 8 гел.. „Комиснякъ" (солдатскій) въ цЪнЪ поднялся еще до 1-20.

Я постановилъ зубъ дать вырвать.

Гулла и о. Игн. Мохнацкій пошли днесь подъ карантинъ.

Я таки днесь еще сдалъ 20 кронъ для пересылки Богдану телеграфическимъ путемъ. ОбЪщалъ мнЪ Laiss отправить ихъ днесь еще до обЪда. Янко составилъ телеграмму Іосифу и сдалъ ее днесь также.

(Особ. записъ): Больной оспой долженъ находиться въ темной комнатЪ, вечеромъ при лампЪ съ краснымъ абажуромъ (указаніе о. Романовскаго).

НепремЪнно дамъ зубъ вырвать. Попросилъ д ра Добію и онъ принесетъ изъ амбулаторіи щипчики и вырветъ. НЪтъ силъ терпЪть дальше.

На 3 ч. назначено оспопрививаніе въ нашемъ баракЪ.

По днесь померло здЪсь въ лагерЪ въ ТалергофЪ 1284 чел.!

Днесь ушли подъ карантинъ преимущественно крестьяне.

Оспопривитію подверглись всЪ у насъ.

16. апр. — День хорошій, теплый. Краковская газ; „Nowa Reforma" писала на-дняхъ, что Краковъ уже эвакуируютъ. Такъ это означало бы, что русскія войска еще продвигаются впередъ!

Днесь послЪ обЪда, пошелъ я къ д-ру ДобіЪ и далъ себЪ вырвать зубъ.

Сильной болью для меня сопровождалась эта операція: появленіе матеріи съ кровью показало, что у меня воспаленіе „окостной", меня болитъ вся сторона лица и горло такъ, чтo я съ трудомъ только проглатываю жидкую пищу.

Laiss доставилъ много давно уже присланныхъ писемъ. Гнатышакъ получилъ ихъ даже 8 штукъ. ВсЪ преимущественно съ 1914 года! Подобно и другія датированы весьма давно. Какъ и чЪмъ объяснить себЪ это? ВЪдь же эти письма лежатъ здЪсь такъ долго и, въ то время, когда мы находились подъ карантиномъ насъ карали еще и тЪмъ, что не давали намъ давно уже полученныхъ писемъ отъ нашихъ родныхъ. Явное и вопіющее издЪвательство. Но была ли это вина самого Laiss-a? Кто знаетъ? Все нынЪ возможно. Сильно возмущаются люди и по другимъ баракамъ.

ПосЪтилъ меня Ромко Кобрынскій. Онъ здоровъ и доволенъ собою. Я занялъ у него 20 кронъ. Принесъ мнЪ г. Андрей Лакуста крестикъ, на которомъ сдЪлалъ надпись — сдЪлано это очень изящно. Я далъ ему 2-крону. У него я заказалъ себЪ „кашкетъ".

17. апр. — День хорошій, ясный. Къ счастью, зубъ пересталъ болЪть.

18. апр. — Воскресенье. Я служилъ днесь обЪдницу передъ баракомъ въ сослуженіи оо. Яворскаго и СтрЪльцева.

Днесь удралъ крестьянинъ изъ-подъ карантина, не желая попасть „на свободу", какъ это называется, a въ дЪйствительности въ лагерь ucikienier-овъ, и скрылся въ баракЪ.

(Особ. запись:) Посылка писемъ въ Галичину: Bureau de Reinseignement internationaux, 10, rue des Terreaux, Lausanne, Suisse.

НавЪрно тутъ входитъ въ игру какая-то человЪческая злоба, дЪйствуетъ какая-то жестокая рука, которая недопущеніемъ до меня, даже такой вЪсточки, мучитъ, терзаетъ меня!...

Напишу я днесь чрезъ бюро въ ЛозаннЪ, но думаю направить письмо во Львовъ, въ адвокатскую контору Добрянскаго и Заяца. Бытъ можетъ этимъ путемъ добьюсь и дождусь скорЪе отвЪта.

Прививка ярится, свербитъ и жжетъ.

Нашъ полковникъ — добрый человЪкъ.

Врачи, Диреръ и Рейтеръ — хорошіе люди. Третьяго не знаю, но не слышу про него ничего худого.

Харчъ сталъ немного лучше, да и хлЪбъ въ цЪнЪ чуть-чуть понизился. Работники получаютъ одинъ хлЪбъ на 3 чел.

Хочу отдать мою блузу портному для починки, очистки и пришитія другого воротника.

Говорятъ о злонамЪреніи Италіи — выступить противъ Австро-Венгріи. Вотъ вамъ союзница! Союзъ помаленьку превратился въ нейтралитетъ, a теперь нейтралитетъ переходитъ во вражду и нападеніе. Въ каждый моментъ можетъ наступить объявленіе ею войны Австро-Венгріи. Значитъ, близкаго конца бойнЪ и рЪзнЪ не предвидится.

A тутъ весна идетъ полнымъ ходомъ, природа ожила, земля покрывается новой пышной зеленью и только ждетъ, чтобы человЪческая рука бросила въ нее зерно, a она умножитъ его десятикратнымъ плодомъ. Но некому сЪять, да и нечего сЪять! Бурьяны и хопты выростутъ замЪсто хлЪба... Жаворонки поютъ — такъ жадно вслушиваемся въ ихъ щебетъ... Но тихую грусть наводитъ онъ на душу, лечу мыслями и мечтами тень далеко на синіе Карпаты, въ наши галицкія села, въ дорогую Липицу, воображаю себя шагающимъ по своему полю, слЪдящимъ за ходомъ весеннихъ работъ на немъ, при этомъ немолчномъ щебетЪ птицъ, вмЪстЪ и одинаково съ человЪкомъ радующихся воскресенію природы, солнцу, его теплу и свЪту.

Но не такъ и не то теперь и здЪсь... Подумать только, что и въ эти чудные дни весенняго воскресенія, на полЪ брани, люди, забывая Бога, убиваютъ другъ друга и не думаютъ прекратить массоваго убійства. .А вслЪдъ за нимъ пойдутъ эпидеміи, мучительное догораніе жизни изувЪченныхъ, массовая погибель отъ голода и нужды, — за что и зачЪмъ? Помилуй, Господи, насъ грЪшныхъ!

19. апр. - Днесь съ утра, отправился я за покупками, досталъ хорошей солонинки и, пригласивъ Телесницкаго, сдЪлали мы себЪ „пиръ". Позавтракали хорошо, выпили сливовицы и погуторили.

Вдругъ явился о. Романъ Копыстянскій и принесъ открытку отъ Николы, написанную 16-го с. апрЪля. Видно, что, стало быть пущенные, было, слухи объ арестованіи его, ложны. Слава Богу!

Снился мнЪ о. Кордуба изъ Бережанъ. (Говорятъ, что его мадьяры убили). Я разсказывалъ ему о нашей ужасной жизни въ ТалергофЪ. Вдругъ явилась мнЪ на мигъ и моя Тонця, — и я проснулся.

20. апр. — День облачный. Laiss сказалъ, было, что остается, но уже послЪ обЪда заявилъ, что завтра уходитъ и сейчасъ же распростился съ нами.

21 апр. — Снилась мнЪ моя дорогая Тонця. Была она въ черномъ платьЪ и сильно посЪдЪла, что меня очень удивило. Ничего не говорила, но была по-видимому радостна. Я проснулся и всталъ довольный, въ хорошемъ расположеніи духа и объяснялъ себЪ этотъ сонъ такимъ образомъ, что, быть можетъ, жена получила мое письмо. Дай это, Боже!

Вечеромъ прибылъ новый транспортъ 30 людей изъ гарнизоиа въ ГрацЪ. Между ними есть Онуфрій ЗбЪглей. Боленъ бЪдняжка, чтобы только сохрани Господи, не развилась у него чахотка. Разсказывалъ, что въ гарнизонЪ сидитъ также староста изъ Косова, Вичковскій. Попали на слЪдъ, что въ лечебное заведеніе (здравницу) д-ра Тарнавскаго, пріЪзжали изъ Россіи шпіоны, которые изучали положеніе въ Карпатахъ. СтаростЪ будто бы вмЪняютъ во зло, что онъ былъ мало бдителенъ и усерденъ и не слЪдилъ достаточно зорко за пребывающими въ заведеніи гостями. Священниковъ въ гарнизонЪ допросили, слЪдствіе пріостановили и выслали ихъ на конфинацію, остальные же выжидаютъ рЪшенія ихъ участи. Судьи-нЪмцы вполнЪ корректно разсматривали обвиненія, напротивъ судьи-евреи придирались. Изъ хода всЪхъ процессовъ можно дать общее хорошее свидЪтельство о веденій дЪла авдиторамъ нЪмцамъ, (также полякамъ), но не евреямъ и мазепинцамъ.

22. апр. — И въ эту ночь снились мнЪ, дорогая жена, сажала въ огородЪ смородину, но ничего не говорила. Дождь лилъ всю ночь. Въ 10 ч. приказано всЪмъ намъ идти въ баню.

Вчерашнюю „лемЪшку" пригрЪлъ Янко, принесъ кислаго молока и на второй завтракъ мы втроемъ съЪли. ЗдЪсь это вкусно; a дома?... Не тЪ времена!

Чувствую себя, слава Богу, здоровымъ, хотя во вЪсЪ все еще теряю, a быть можетъ, именно и потому чувствую себя здоровымъ и легкимъ. Кое кому алльпійскій воздухъ Талергофа помогъ изжить катаръ груди и одышку, даже нЪкоторые старички, не успЪвшіе умереть въ предъидущіе мЪсяцы и вынесшіе зиму благополучно, теперь держатся хорошо и чувствуютъ себя ожившими и бодрыми.

Іосифъ писалъ мнЪ вчера, что онъ чрезъ Тенгофа написалъ въ Липицу. Такъ, знaчитъ, можно надЪяться, что тамъ навЪрно узнаютъ о моемъ благополучіи и мЪстонахожденіи, лишь бы сами переслали отвЪтъ мнЪ, что съ ними. Ахъ эта вЪсть была бы мнЪ и Янку дороже всего на свЪтЪ!

23. апр. — День туманный, солнышка дождаться годЪ (трудно). Также этой ночью снилась мнЪ моя жена: будто мы были въ Потуторахъ и на площади возлЪ церкви встрЪтились. Сонъ не ясный. Утромъ, послЪ прочтенія „Правила", прошелся „въ долину", "на городъ" — какъ это называется, выпилъ тамъ за 28 гел. кофе, который вкусомъ припомнилъ мнЪ кофе домашній, но безъ хлЪба или булки, ибо въ кантинЪ ихъ не было.

Съ призывомъ „добровольцевъ" въ армію выходитъ что то неясное: не знаютъ ничего объ этомъ ни Бехтлофъ ни полковой врачъ — говорятъ, что зачинщикомъ всего этого дЪла —Тимчакъ!

Ивануса далъ мнЪ прочесть письмо, полученное имъ отъ Феоф. Петровскаго. Узналъ изъ него, что о. Макаръ тяжело боленъ — страшныя страданія причиняетъ ему желчный камень. Въ письмЪ совЪтуетъ намъ подавать вмЪстЪ со свидЪтельствомъ врача прошенія о конфинаціи. СовЪтъ этотъ не новъ и врядъ ли помогь бы что нибудь. ВЪдь же въ свое время внесъ такое прошеніе со свидЪтельствомъ врача о. Д. КисЪлевскій, но не добился ничего. СдЪлалъ это и о. Гелитовичъ, но безуспЪшно. Потребовали предложенія подробныхъ метрическихъ и другихъ документовъ (родословныхъ всякаго рода, удостовЪреній о мЪстожительствЪ и др.), все это было предложено, но безъ результата.

Дождь лилъ всю ночь.

24. апр. — Пошелъ утромъ снова "на долину" вдвоемъ съ Телесницкимъ, купили немного копченаго окорока и, возвратившись, устроили себЪ опять „пиръ".

Возвратившись, узнали мы, что между тЪмъ оглашенъ былъ новый списокъ освобожденныхъ, но выслушивая подробности, заключаемъ, чтo это былъ списокъ не освобожденныхъ, a только, кажется, такихъ, которые еще должны быть допрошены въ ГрацЪ. Между прочими въ спискЪ значатся и Телесницкій и о. Сеникъ, a меня нЪтъ!

Днесь день хорошій, ясный.

Вчера купилъ себЪ Янко у крестьянина изъ Ждыни крошечную часовенку за 8 кронъ. СдЪлана очень искусно, съ большимъ художественнымъ вкусомъ и чутьемъ. Онъ имЪетъ въ виду подарить ее г. Скржинскому. Я заказалъ себЪ у этого крестьянина также такую махонькую церковку.

(Особ. запись). Наша почта: Открытка Охнича, сданная на почту 5-го янв. 1915 г. въ ГрацЪ, съ поздравленіемъ съ праздниками Рождества Христова и адрессованная о. Ст. Яворскому, получена имъ изъ здЪшней канцеляріи 24-го с. апрЪля, т. е. въ 3 недЪли послЪ Пасхи!

Днесь осматриваютъ всЪхъ, чтобы узнать, принялась ли у нихъ прививка оспы. ОсмотрЪли и обитателей нашего барака.

Письма приказано передавать Уейскому. Мы этимъ недовольны.

Въ газетахъ напечатано извЪстіе, что русскій царь чрезъ Броды пріЪхалъ во Львовъ на нЪсколько дней. Значило бы ли это, что занятіе Галичины русскими войсками прочно?

25. апр. — Мракъ. ПослЪ прочтенія „Правила", составляю письмо къ Іосифу.

(Особ. записъ:) Бюро Sigurd Hildebrandts Reclamebureau, Nyhavn 38, Kopenhagen.

Einf. Brief — l M 20 Pf.

Rekom. „ — l „ 60 „

Ruckantwort — l „ — „ Rekom. — l „ 30 „

14 International Scheine

14 Stuck.

Пребывающій въ баракЪ № 20 агрономъ Стефанъ Боечко вноситъ въ Bewachungskommando прошеніе объ опредЪленіи его куда-нибудь на службу въ большомъ помЪстьи въ УгорщинЪ или въ нЪмецкой провинціи или же въ Чехіи, и клянется Богомъ и даетъ слово чести, что онъ вЪрный и лояльный „австрійскій украинецъ".

Въ гaз. Gratzerblatt читаемъ сообщеніе, что русскій царь посЪтилъ гор. Львовъ 23-го с. апрЪля и съ балкона намЪстническаго дворца обратился къ населенію съ краткой рЪчью, законченной словами: „Да живетъ единая, недЪлимая, могучая Русь!"

Въ кухнЪ еврей присматриваетъ за поварами. ВездЪ и всегда онъ дЪлаетъ свой Geschaft. Пресловутый Deutscher опять вкрутился и получилъ постъ Zimmerkommendant-a въ госпитальномъ баракЪ, гдЪ развернулъ свой мошенническій талантъ во всю!

Я пошелъ днесь въ госпиталь исповЪдывать больного о. Іер. Куновскаго, но меня опередилъ уже въ этомъ о. Дуркотъ. ВсЪ мы прибывшіе къ нему, затЪмъ (оо. Венгриновичъ, МонцЪбовичъ, я) больного соборовали.

26. апр. — НЪкоторые изъ-подъ карантина освобождаются и уЪзжаютъ. Померъ о. Куновскій. Въ 4 ч. его похороны.

Богданъ опять ничего не пишетъ. A вЪдь же могъ, поступивъ 18-го с. апр. въ полкъ по 26/IV сообщить кое-что о себЪ и своемъ положеніи.

Днесь отправилъ я письмо къ Іосифу.

Маленькій, чисто кукурузный хлЪбъ продаютъ здЪсь по 44 — 46 гел. шт.

Теперешній „комиснякъ" (казарменный хлЪбъ) тоже кукурузный. Значить, и у насъ теперь здЪсь весенній "передновокъ".

День совсЪмъ лЪтній, жарко. Я снялъ съ себя душегрЪйку, хотЪлъ даже башмаки снять, но — надо было починить чулки. БЪлые чулки поштопалъ я бЪлою ниткою. Вижу, что все нашему брату надо бы умЪть сдЪлать. Очутишься въ такомъ, вотъ положеніи и, придется использовать пріобрЪтенное умЪніе, a то иначе совсЪмъ безпомощенъ. ЗдЪсь вЪдь и варятъ и шьютъ сами мужчины.

27. апр. — Вчера Уейскій пустилъ въ ходъ вЪсть, что будто всЪ занесенные въ теперешній списокъ, будутъ переведены въ Strafbaracken (карательные бараки) №№ 33 и 34. Заинтересованныхъ это опечалило. Говорятъ, что готовъ уже и другой списокъ и что всЪхъ будетъ около 300 лицъ. Быть можетъ и я между ними долженъ дожидаться допроса. Пусть будетъ что хочетъ — если Господь съ нами, никто на ны.

Ожидаемъ прибытія какой-то высокой комиссіи. И это, кажется, вЪрно, ибо по баракамъ пошла основательная лихорадочная чистка и внЪ и внутри. Вотъ какъ дЪйствуютъ комиссіи у военныхъ! Впередъ уже за 2 — 3 недЪли заинтересованные узнаютъ о намЪреніи пріЪхать такого-то лица на ревизію, ну, и стараются. И какъ послЪ этого, такому высокому посЪтителю не найти всего въ отличномъ порядкЪ?

Днесь получилъ я съ почты отчасти благопріятную вЪсть: бюро Тенгофъ заявленіемъ отъ 20-го с. апрЪля сообщаетъ, что деньги (10 кронъ) получило и наши письма отправило въ Галичину. Если принять во вниманіе, что письмо изъ Бухареста идетъ 7 дней, то мнЪ можно ожидать только около 10 мая отвЪта изъ Липицы. Все же я доволенъ, зная, что письмо уже отправлено и что — дастъ Господь — оно дойдетъ до рукъ моихъ дорогихъ жены и дЪтей. Воображаю себЪ, какую радость оно въ нихъ вызоветъ.

Старый Лаврышъ сдЪлалъ для Янка красивую крохотную часовенку, но такъ, что мнЪ удобно и надежно можно будетъ скрыть въ ней мои записки. Мы это еще днесь хорошо устроимъ, послЪ чего я облегченно вздохну и успокоюсь.

Съ „добровольцами" дЪло застряло и ничего больше о немъ не слышно, a заявилось очень мало.

Отъ русскихъ военноплЪнныхъ удалось достать балалайку, на которой д-ца Лаврышъ играетъ вчера и днесь (она и г-жа Гмитрыкъ - сосЪдки наши). Вчера уснулъ я подъ нЪжные тихіе звуки русской балалайки.

Вчера выслали мы письмо Іосифу въ Камицъ. Сообщаемъ о себЪ, что мы здоровы, что карантинъ отмЪненъ, и просимъ, чтобы похлопоталъ о нашемъ освобожденіи.

Крестьяне дЪлятся „комиснякомъ" такимъ образомъ, что сдЪлали себЪ вЪсы и, разрЪзавъ хлЪбъ, отвЪшиваютъ и раздаютъ каждому по четвертинкЪ.

Въ народЪ всеобщая радость по поводу этого визита. Господь благъ и милостивъ — вчера насъ ободрилъ и днесь утЪшилъ.

Днесь освободили изъ подъ ареста 7 юношей (преимущественно студентовъ, въ ихъ числЪ есть и Маркусъ), просидЪвшихъ въ заключеніи 28 дней за то, что будто, согласно доносу Ив—вича на нихъ — адвокатъ д-ръ Крушинскій училъ ихъ пЪть русскій національный гимнъ! За это адвокатъ просидЪлъ 21 день, a они 28 дней. СлЪдствіе выяснило, что адвокатъ не знаетъ ни одного изъ нихъ.

ПослЪ отъЪзда ген. Бачинскаго — онъ будто долженъ быть назначенъ инспекторомъ всЪхъ лагерей интернированныхъ — во всемъ лагерЪ всЪ говорятъ лишь о немъ, его поведеніи во время обхода бараковъ, его заявленіяхъ и отвЪтахъ на жалобы и пр. ВсЪ отъ него въ восторгЪ. Особенно большое значеніе придается его заявленію, что объ ужасной Wirtschaft наилучше свидЪтельствуютъ 1300 покойниковъ "подъ соснами", ибо оно показываетъ, что онъ знакомъ съ положеніемъ и знаетъ, что администрація сознательно и злостно своими крутыми и жестокими мЪрами въ теченіе всего нЪсколько мЪсяцевъ изгладила со свЪта столь много людей.

28. апр. — День ясный и теплый. Ожидаемый изъ Theresiensiadt-а (Tepeзина) транспортъ интернированныхъ не прибылъ да и неизвЪстно еще вообще, прибудетъ ли. Нельзя вЪрить никакимъ сплетнямъ и сенсаціоннымъ извЪстіямъ, люди, просто отъ нечего дЪлать лгутъ и сплетничаютъ, выдумываютъ и фантазируютъ a многіе болЪе или менЪе по тЪмъ же причинамъ вЪрятъ такимъ сплетнямъ. Все это у нЪкоторыхъ прямо таки манія, болЪзнь.

Богданъ не пишетъ ничего.

ПослЪдствія визита генерала и высказанныхъ ему жалобъ уже сказываются: Въ 3-мъ баракЪ „постъ" поймалъ писаря изъ Галича какъ закуривалъ себЪ трубку и по приказу полковника наказалъ его истязаніемъ Anbinden въ теченіе 2 сутокъ по 2 часа. До сихъ поръ смотрЪли на такое „преступленіе" чрезъ пальцы и не привлекали за него къ отвЪтственности даже при безпощадномъ режимЪ Штандлера, но теперь не то, такъ какъ изъ III барака вчера особенно многіе выступали передъ генераломъ съ жалобами, то это, повидимому, сзлобило полковника и онъ мститъ. Надо еще замЪтить, что полковника до вчера не не было еще ни разу въ баракахъ и онъ только вчера, вмЪстЪ съ ген. Бачинскимъ, вынужденъ былъ впервые пройтись по нимъ.

(Особ. записъ) Крестьянинъ Мартынъ Мазуръ изъ Монастырца очутился въ госпиталЪ. Отобравъ у него и уничтоживъ его собственное бЪлье, его тамъ снабдили другимъ, т. е. дали ему рубаху и подштанники. Но когда в послЪдствіи переводили въ баракъ № 16, у него отобрали и это бЪлье и оставили его голымъ совсЪмъ. Въ теченіи 4 сутокъ онъ и днемъ и ночью оставался обвернутымъ въ одЪяло Еще благодареніе Богу, что крестьянинъ послЪ болЪзни все это выдержалъ и не простудился.

29. апр. — Тепло. День ясный. У насъ появилась гитара. Сначала слушалъ игру на ней, a потомъ попросилъ Криницкую позволить и я самъ игралъ немного.

A Богданъ таки не пишетъ. Неисправимый мальчишка!

30. апр. — День хорошій. Утромъ Заславскій передалъ Янку приказъ, перейти подъ карантинъ. Выяснилось, что Янка отправляютъ въ качествЪ свидЪтеля, не то въ Грацъ, не то въ ВЪну.

Днесь же послЪ обЪда онъ идетъ въ баню. Мы теряемся въ догадкахъ по какому дЪлу придется ему давать свидЪтельскія показанія.

Газеты пишугъ, что будто Италія оканчательно и рЪшительно выступаетъ противъ Австро-Венгріи. Что это, какой-то заговоръ со всЪхъ cтоpoнъ? Поживемъ — увидимъ плоды работы макіавельской!

1. мая. — Вчера посЪтили мы Янка подъ карантиномъ — издали, но вести съ нимЪ разговоръ можно было. Онъ скучаетъ и тяготится теперешнимъ своимъ обществомъ, состоящимъ почти изъ однихъ мірянъ.

Днесь день хорошій. Спалъ я хорошо. Снова снилась мнЪ моя дорогая Тошка, въ своемъ будничномъ костюмЪ, хлопочущая нo веселая. Расплакалась, но не отъ горя, a отъ радостныхъ волненій. Ахъ, кабы дождаться вЪсти изъ дому, кабы увидЪть мнЪ ея почеркъ! Я попросилъ, чтобы на письмЪ всЪ подписалисъ собственноручно, но сдЪлаютъ ли это?

Я остался теперь вмЪстЪ со "старымъ" и „хозяйство" наше будемъ вести вдвоемъ съ нимъ, a вЪ тЪсномъ помЪщеніи, по уходЪ Янка, стало намъ троимъ немного ширЪ. Старый ходитъ утромъ покупать молока, хлЪба, сыра, пригрЪваетъ около 10 ч. вчерашнюю Ъду (кофе или супъ), около 11 ч. завтракаемъ. Теперь онъ (замЪсто Янка) и постель стелитъ, и такъ будетъ, пока не возьмутъ кого-нибудь изъ насъ (навЪрно Телесницкаго).

Ахъ, какое радостное для меня сегодняшнее 1-ое мая! Я получилъ письмо отъ Богдана. Пишетъ, что находится теперь въ Voitsberg и совершенно здоровъ, что его отпускаютъ изъ арміи и что онъ идетъ на фабрику изготовленія шрапнелей и гранатовъ опять въ томъ же Младомъ БолеславЪ. Слава ТебЪ, Господи, неисповЪдимы пути Твои. Если бы Богдань не заболЪлъ осенью, онъ бы не получилъ отстрочки, если бы въ своемъ ученіи не пошелъ по технической части, его бы изъ арміи не отпустили, a такъ имъ нужны работники и приходится ихь щадить и не отправлять на фронтъ. Пойду и сообщу Янку содержаніе письма. ОтвЪчу Богдану завтра, пo его прежнему адрессу.

Днесь день ясный, теплый, весенній. Съ самаго угра всЪ одЪты по лЪтнему, женщины въ легкихъ платьяхъ.

Въ 8 ч. отслужилъ о. Васильчакъ (днесь воскресенье) утреню и обЪдню передъ баракомъ.

Пишу Богдану въ Младой Болеславъ письмо.

3. мая. — День хорошій, теплый. Ожидаемъ прибытія генерала Бачинскаго. Говорятъ, что прибудетъ днесь вербовочная комиссія и что сначала она будетъ брать въ армію „добровольцевъ", a потомъ и другихъ. Увидимъ, что и какъ будетъ.

Ходитъ слухъ, что со слЪдующей недЪли будемъ получать одинъ „комиснякъ" даже на 8 человЪкъ. Плохо! Еще меньше Ъсть давать будутъ. Масло стоитъ теперь 1/4 клгр. 1-60 кр.

Былъ ген. Бачинскій со всЪми офицерами. Идеальный человЪкъ. Въ теченіе столькихъ мЪсяцевъ швабская рЪчь намъ такъ надоЪла, что когда онъ заговорилъ съ нами по польски, это насъ очень пріятно тронуло. Далъ распоряженіе, что ненавистную рЪпу давать можно намъ только разъ въ недЪлю, не чаще, что подъ карантинъ можно отпускать по 1000 чел и карантинъ можетъ длиться только 10 дней. Сообщилъ намъ, что прибудеть политическая комиссія (и днесь явилась) и допроситъ сначала одинокихъ женшинъ и старцевъ (свыше 60 лЪтнихъ), a потомъ также тЪхъ, которые первЪе другихъ были арестованы. Словомъ— за все время нашего пребыванія въ ТалергофЪ, ген. Бачинскій первый явился какимъ то нашимъ ангеломъ хранителемъ. Никто еще никогда здЪсь не говорилъ такъ съ нами, какъ онъ, да и говоря съ нимъ, со вершенно не чувствуешь, что имЪешь передъ собой австр. генерала.

Въ I дворЪ наши крестьяне плотно обступили генерала и, припадая къ его колЪнямъ, вопили: „смилуйтеся, пане генерале, зайдите до кухни и прикажите, нехай намъ даютъ одну солену чисту воду, мы волимъ лишь воду чЪмъ ту прокляту рЪпу!" ПослЪ этого онъ далъ вышеуказанное распоряженіе, что рЪпу можно дать только разъ въ недЪлю.

Адвокатъ д-ръ Крушинскій передалъ генералу свою жалобу на беззаконное дЪйствіе лагерной стражи, арестовавшей его и административнымъ путемъ наказавшей его такимъ образомъ, что 24 дня быль продержанъ въ одиночномъ заключеніи. Жалоба была составлена такъ, что была адрессована къ министръ-президенту. Генералъ взялъ ее съ собою. На вопросъ генерала почему жалобшикъ не заявился къ рапорту, д-ръ Крушинскій отвЪтилъ: „Это трудное и хлопотливое дЪло — надо просить профоса и другихъ господъ отъ полиціи, да и вообще въ такихъ случаяхъ лучше ужъ и не говорить съ ними!" Заявленіе это подЪйствовало, повидимому, на полицейскаго чинушу удручающимъ образомъ, ибо вечеромъ, навЪрно по его порученію У. спрашивалъ о. Феодора Крушинскаго, не знаетъ ли онъ, что его братъ писалъ въ этомъ письмЪ. Тотъ отвЪтилъ, что братъ ему письма не читалъ.

Письмо къ Богдану днесь отправилъ.

На-дняхъ женщииы изъ 10-го барака купались въ банЪ. Въ то время когда онЪ были совершенно раздЪты, вдругъ явившійся караульный солдатъ приказалъ имъ всЪмъ голымъ становиться въ рядъ и въ тотъже мигъ д-ръ Лянкеръ ихъ сфотографировалъ. A теперь эти снимки ходятъ по рукамъ между военными и это вызываетъ всеобщее возмущеніе у всЪхъ интернированныхъ и особенно у женщинъ, павшихъ жертвой этой издЪвательской продЪлки.

4. мая. — Телесницкій, д-ра Дрогомирецкій, Сьокало и др. переходятъ въ бараки №№ 33 и 34 (т. наз. карательные — Strafbaracken). Въ четвергъ Телесницкаго должны уже допрашивать авдиторы. Жаль мнЪ Телесницкаго, моего Schlafkamerad-a. Такимъ образомъ осталось теперь въ нашей кабинЪ только насъ двое: я и старый сватъ.

Я отнесъ о. Исайчику крестикъ, прося его начертать на немъ изображе-нie распятія Христова. ВидЪлъ Ромка и Василя. ВидЪлъ также Янка. Онъ навЪрно 6 с. м. уЪдетъ — кажется въ Грацъ.

ПослЪдствія визитовъ и распоряженій ген. Бачинскаго, уже сказываются. Все теперь въ движеніи. Уже 230 чел. такихъ, противъ которыхъ ведется слЬдствіе, переведены въ особые бараки (№№ 33 и 34). Подъ карантинъ днесь уже прямо гонятъ, преимущественно крестьянъ, вопреки тому, что генералъ совЪтовалъ интеллигенціи отговаривать крестьянъ отъ намЪренія оставлять Талергофъ и переходить въ лагери бЪженцевъ.

Выплачивали депозиты. Я получилъ всего 80 кронъ. Не хватило даже долги поплатить.

Къ вечеру пошелъ дождикъ.

(Особ. запись:) Въ январЪ было заявлено нЪкоей СусаннЪ Кравецъ, что она свободна. Но не смотря на всЪ тщательные поиски во всЪхъ баракахъ, такой женщины не нашли. Установлено поэтому, что вЪроятно баба удрала изъ Талергофа. ВпослЪдствіи, однако, выяснилось, что дЪло касается крестьянина Созонта Кравца. Имя Созонтъ показалось нЪмцамъ столь чуждымъ, что они его превратили въ Сусанну!

ПредъувЪдомлено о предстоящемъ пріЪздЪ людей изъ Theresienstadt-a 6 с.м., въ 7 ч. утра. Быть можетъ пріЪдетъ и Дизько.

Поживемъ — увидимъ.

Все еще новые бараки строятъ, сажаютъ деревца. Построены и двЪ покойницкія (изъ кирпича). Бабы полютъ что то въ родЪ шпината и пересаживаютъ на другія грядки. Въ госпиталяхъ теперь чистая постель и вообще все въ порядкЪ, но это только нынЪ, когда уже свыше 1300 покойниковъ „подъ соснами" свидЪтельствуютъ и взываютъ о мщеніи къ Богу за прежнее хозяйничаніе полк. Штадлера.

5. мая. — Дождь падалъ всю ночь. Снилась мнЪ родина. Я будто очутился у воротъ въ ЛипицЪ. Вышла моя дорогая Тошка, но не узнала меня, a когда я поцЪловался съ нею, пала въ обморокъ. Я взялъ ее на руки и отнесъ въ комнату какъ ребенка, очень исхудалую. Тамъже спало много дЪтей моихъ внучатъ.

НЪкоторыхъ, еще не уснувшихъ, я расцЪловавъ и уложилъ въ постель жену. Не помню, говорила ли мнЪ что либо. ПослЪ этого сна мнЪ днесь невесело, находитъ уныніе, хандра.

Приказано намъ идти въ баню, Betehl !

Все жду я вЪсточки съ родины и трудно дождаться. Ахъ, если бы я только узналъ навЪрно, что тамъ всЪ они живы и здоровы, какой радостный день былъ бы это для меня, какъ я былъ бы неизреченно счастливъ! Какъ я благодарилъ бы Господа!

На обЪдъ подана морская рыба, т. е. супъ съ рисомъ и плавающими въ немъ кусками рыбы. Наши „кохи" (повара) не знали, какъ за это дЪло взяться, такъ привезли сюда изъ Граца повара и повариху и стряпали подъ ихъ руководствомъ. Предупреждаютъ насъ теперь, что впредь будутъ насъ кормить рыбою вмЪсто мяса.

6. мая. — Праздникъ св. Георгія. Утромъ прочиталъ акафистъ св. Георгію, высказалъ благожеланія „свату". Позже прочелъ „Правило", пошелъ посЪтить Янка и поговорить съ нимъ по крайней мЪрЪ на „диштанцъ" (разстояніи).

Не днесь, a кажется завтра, долженъ прибыть новый транспортъ интернированныхъ изъ Theresienstadt-a.

ПріЪхала „грацкая" комиссія (политическая). Есть и авдиторы. Телесницкаго призвали днесь къ допросу.

Былъ у меня Ромко. НедоумЪваетъ, зачЪмъ его — именно его одного изъ младшихъ — допрашивала „грацкая" комиссія. Боится, что возьмутъ его на военную службу.

(Особ. запись:) ЖелЪзнодорожники обращались повсюду въ ГаличинЪ скверно, съ нашими транспортами. Когда въ РяшевЪ остановился поЪздъ и изъ вагона вышелъ на платформу о. Козакъ, сейчасъ подошелъ къ нему одинъ желЪзнодорожный чиновникъ, и не говоря ни слова, далъ ему пощечину. Даже ведущій транспортъ комендантъ былъ пораженъ этимъ инцидентомъ и реагировалъ угрозой, что если кто изъ публики(!) дерзнетъ обижать арестованныхъ, то онъ, комендантъ, употребитъ предоставленныя въ его распоряженіе мЪры.

Днесь одинъ крестьянинъ вырвался изъ Талергофа и доставшись на желЪзнодор. станцію Abtissendorf, бросился подъ колеса налетЪвшаго поЪзда и моментально былъ убить. ОпротивЪла жизнь бЪдняжкЪ! A вЪдь же у нашихъ крестьянъ самоубійства случаются такъ рЪдко.

Интернованы въ ТалергофЪ по конецъ войны оо. Ясеницкій и Гелитовичъ и г. Лужецкій.

Днесь былъ у насъ завтракъ на славу: сватъ на свои именины купилъ ветчины и угостилъ насъ. Прилично позавтракали. ЗатЪмъ купилъ еще одну порцію и отнесъ Янку.

Телесницкій доволенъ допросомъ у авдитора Ваничка (чеха). НадЪется на совершенное освобожденіе.

Былъ Generalstabsarzt въ обществЪ нЪсколькихъ врачей. Вышелъ непріятный инцидентъ: онъ вошелъ въ кабину о. Ф. Р., гдЪ сидЪла тогда только одна женщина, именно его, o. P-го, жена, которая почему-то, не встала, когда онъ вошелъ. Видя это, онъ.спросилъ Zimmerkommendant-a, д-ра. Е. Вальницкаго, кто она, и узнавъ ее фамилію, окликнулъ ее строго: "Можетъ быть вы бы встали? это вомутительно!"- и проходя дальше по корридору, сказалъ „Вы жалуетесь, что съ вами обращаются строго, a вотъ это показываетъ, что вы этого заслуживаете!" Вотъ непріятность! Хотя еще неизвЪстно, почему, т. е., по какой причинЪ, она не встала, но въ общемъ находятъ ее виноватой, что она не встала, и этимъ вольно или невольно дала поводъ къ раздраженію.

Прибыла въ Талергофъ новая партія русскихъ военноплЪнныхъ въ 130 человЪкъ.

7 мая. — День хорошій, теплый. Встали рано.

Прибылъ транспортъ нашихъ братьевъ-узниковъ изъ Theresienstadt-a около 1000 душъ. Есть, говорятъ, между ними и Дизько изъ Городища, но нельзя ни съ кЪмъ изъ нихъ видЪться, ибо они строго изолированы. РазмЪщены во дворЪ и пока что сноситься съ ними нЪтъ возможности. Я очень хотЪлъ бы узнать что-нибудь отъ Дизька, быть можетъ сообщилъ бы мнЪ кое-что о моей ЛипицЪ.

На 2ч. дня, назначено лизолованье барака. Приказано вынести всЪ веши во дворъ.

Изъ прибывшихъ оо. Вас. Скобельскій и Н. Дуркоть и нЪсколько крестЪянъ помЪщены на одной половинЪ 34-го барака. При баракЪ, тамъ стоитъ поставленный караулъ, кажется, что они тамъ находятся въ Einzelarrеst-Ъ (вь одиночномъ заключеніи). A ни подойти, ни разузнать ничего толкомъ невозможно.

ХотЪлъ я послЪ обЪда увидЪть Дизья хоть издали, но нельзя. Весь II дворъ окруженъ „постами", a они какъ бЪсноватые гонятъ всякаго, кто только издали пробуетъ повести разговоръ съ новоприбывшими.

МнЪ удалось узнать только Пашкевича изъ Львова и Галушку, но они не узнали меня, a когда затЪмъ узнали меня, то весьма удивились, куда дЪвался мой животъ да и моя борода совершенно измЪнила черты лица.

Янко подъ карантиномъ очень тоскуетъ и нудится.

Я и старый навЪрно останемся здЪсь интернированными дальше, a Янка пустятъ на свободу или же конфинуютъ.

Можетъ быть, Дизько имЪетъ какія-нибудь извЪстія изъ Галичины отъ своихъ и передалъ бы мнЪ. Очень радъ бы узнать.

8 мая. — Пойду къ Дизьку. Караульные подобрЪли немного и теперь можно будетъ поговорить.

День хорошій, На душЪ тоска и скорбь по родинЪ.

Надъ Дунайцемъ побили русскихъ и они отступили на 30 килом. на востокъ. Взяты въ плЪнъ будтобы 30.000 человЪкъ.

Дизька нЪтъ въ Терезинскомъ транспортЪ, нЪтъ и о. Ф.Яворскаго ни другихъ (ни Кульматицкаго изъ Городища). СлЪдoвaтeльно, ихъ увезли прямо изъ Львова куда-то въ другія мЪста, навЪрно въ Линцъ.

Прибылъ, ген. Бачинскій. Выжидаемъ его, чтобы затронуть съ нимъ нЪкоторые вопросы. - Пришель къ намъ, но уладилъ лишь нЪкоторые личные вопросы (д-ра О. Крушинскаго) и заявилъ, что ему днесь некогда заниматься личными вопросами. ОбЪщалъ прiЪхать на слЪдующей недЪлЪ.

Узнали мы, что многіе изъ прибывшихъ еще въ ТерезинЪ подписали легитимаціи, коихъ вопреки ожиданію не отпустили, a привезли сюда, тутъ же они подвергнуты карантину.

Подтверждаются извЪстія, что русскія войска отступили за Рымановъ. ЗамЪтны опасенія, что Италія выступитъ противъ Австро-Венгріи. Въ сторону Италіи уже въ теченіе нЪсколькихъ дней отправляются многіе поЪзда, переполненные войсками. Не видать конца войнЪ!

Теперь обычно послЪ обЪда ложусь и сплю. До сихъ поръ я этого не дЪлалъ, но заставляютъ такъ дЪлать, ужасная скука томленіе духа, уныніе... НЪтъ занятія, нЪть книгъ, нЪтъ ничего, ничего необходимаго для сносной культурной жизни, такъ доволенъ человЪкъ, что хоть сномъ убьетъ время. Потому облегченно привЪствуемъ приближающуюся ночь. Ложимся въ 9 час. веч., a просыпаемся въ 5 час. yтpa.

Судья и офицеръ въ резервЪ Миронъ Мерена палъ на войнЪ.

Безголовье: Узнавъ, что прибывшіе сюда изъ Терезина ок. 700 узниковъ, подписали еще тамъ легитимаціи, ген. Бачинскій очень удивился, почему ихъ прислали сюда, a не отпустили тамъ еще. Немедленно произведена была ихъ сортировка, путемъ которой были особо размЪщены освобожденные особо конфинованные, a особо интернованные.

Что только не дЪлаютъ съ несчастными людьми!? СовсЪмъ здоровыхъ узниковъ, прибывшихъ изъ мЪстностей, гдЪ не было никакихъ эпидемій, помЪстили во II дворЪ, гдЪ были госпитали для тифозно больныхъ и выздоравливающихъ изъ тифа. Какое небрежное oтношеніе къ человЪческому здоровью и жизни. ВЪдь же можно быть почти увЪреннымъ, что новоприбывшіе наберутся тамъ тифа, ибо для отвращенія этого не предприняты никакія мЪры. И вновь будутъ установлены безконечные карантины, стЪсненія и ограниченія всякаго рода... ДоколЪ же, о Господи, всЪ эти мученія, терзанія, издЪвательства!

Остались здЪсь русскіе военноплЪнные (главнымъ образомъ поляки и евреи) и они (неизвЪстно, по собственнымь ли побужденіямъ и соображеніямъ или же по наущенію со стороны), вызываютъ нашихъ людей на разговоры о войнЪ, о Россіи, и вообще на политическія темы, a затЪмъ на высказавшихся доносятъ нашимъ властямъ. Такой фактъ былъ установленъ вчера. По поводу получаемыхъ теперь вЪстей съ фронта о побЪдахъ австрійскихъ войскъ надъ русскими, имЪли нЪкоторые изъ нашихъ людей высказаться сомнительно относительно достовЪрности этихъ извЪстій передъ военноплЪнными и скорбЪть. ЗдЪшнимъ нашимъ офицерамъ, какъ только имъ было доложено, это, самопонятно, не могло нравиться, и они доложили объ этомъ даже ген. Бачинскому. Въ виду этого ген. Бачинскій былъ къ намъ расположенъ холодно, тЪмъ болЪе, что былъ взволнованъ всей этой исторіей съ транспортомъ изъ Терезина и размЪщеніемъ его во II дворЪ. Нельзя, впрочемъ, никакъ полагаться на всЪ эти вЪсти и слухи, ибо здЪсь много врутъ, сознательно или несознательно, a есть немало и профессіональныхъ лгуновъ.

Изъ бюро Тенгофа нЪтъ письма. Тоска. Янко все еще подъ карантиномъ и даже не знаетъ еще, когда уЪзжаетъ.

Составилъ письмо къ г-жЪ Шевчикъ. Послалъ на ея руки 50 кронъ. Написалъ открытку Мирону Заяцу въ Грацъ и спрашивалъ его, не знаетъ ли онъ, что-нибудь о моей семьЪ, и сообщилъ ему, что братъ его Ив.(анъ) уже въ ГаличинЪ. A Богдану не писалъ, такъ какъ не знаю его адресса.

Thalerhof, 10/5-1915/ - Gnadige Frau! — Von Gottesyorsehung ist es so vorgekommen, dass mein Sohn in Ihrem Hause Obhut gefunden hat. Ich habe von ihm am Thalerhofe 2 Briefe und eine Karte erhalten. Die Briefe waren nicht von ihm eigenhandig geschrieben, und das wundert mich warum? Die Karte hat er selbst eigenhandig geschrieben, aber der Inhalt dieser Briefe ist mir nicht ganz klar. Ich weiss nicht, wie und auf welche Mittel durch die ganze Zeit seines Urlaubes Bohdan gelebt hat. War er vielleicht im Militarhospital gewesen und wo? Jetzt erfahre ich, dass er "dauernd beurlaubt wurde", das heisst, dass es mit seinem Lungenspitzenkatar schlecht ist, dass er zur vollkommenen Gesundheit nicht zuruckkam. Das alles, selbstverstandlich, qualt mein vaterliches Herz, umso mehr, dass in jetzigen Verhaltnissen unsere Zusammenkunft (wenn ich ihn besuchen wollte) ausgeschlossen ist. Ich angstige mich wegen seiner Gesundheit, und vom Bohdan kann ich nicht die ganze Wahrheit erfahren. Er ist noch kindisch, schwer zum Schreiben, und schreibt er einmal, so erfahre ich nicht viel davon. Entschuldigen Sie, Gnadige Frau dass ich, obwohl unbekannt, Sie mit meiner Bitte belastige. Ich hoffe, Sie werden meine Bitte nicht abschlagen wollen, die Bitte eines Vaters, dessen Herz wegen der Gesudheit seines Sohnes sorgenvoll ist. Er hat von Graz (den 6|5) geschrieben und mich ihm Geld zu senden gebeten. Er hat aber keine Adresse angegeben, darum sende ich gleichzeitig 50 Kronen auf Ihre Adresse. Bohdan braucht Geld (wie er schreibt), um sich Kleider zu kaufen. Ich ersuche Sie hoflichst mir zu schreiben und die ganze Wahrheit zu gestehen. Es ist besser das Wahre zu wissen als sich mit falscher Hoffnung zu tauschen.

Ich bleibe hochachtungsvoll

(Талергофъ, 10/5 - 1915. - Милостивая Государыня! — Божіимъ соизволеніемъ сложилось такъ, что мой сынъ нашелъ въ Вашемъ домЪ пріютъ. Я здЪсь получилъ отъ него 2 письма и одну открытку. Письма его не написаны его рукою, и это меня удивляетъ. Открытка, правда, написана имъ, но содержаніе писемъ мнЪ непонятно. Не знаю, какъ и на какія средства жилъ Богданъ все время своего отпуска. Находился ли, можетъ быть, въ военномъ госпиталЪ и гдЪ? Теперь узнаю, что онъ „отпущенъ совершенно", значитъ, слЪдовательно, что съ его катаромъ легкихъ плохо, что онъ не совсЪмъ выздоровЪлъ. Все это, конечно, терзаетъ мое отцовское сердце, тЪмъ паче, что въ нынЪшнихъ условіяхъ наше свиданіе (если бы я желалъ посЪтить его) совершенно исключено.

Безпокоюсь о его здоровьЪ, a отъ Богдана я не могу достать полной правды. Онъ еще ребенокъ, къ перепискЪ не охотникъ, да и, разъ напишетъ, многаго изъ этого не узнаешь. Простите мнЪ Милостивая Государыня, что безпокою Васъ моей просьбой, не будучи знакомъ. НадЪюсь, что Вы не отвергнете просьбы отца, сердце котораго озабочено состояніемъ здоровья сына. Онъ писалъ мнЪ изъ Граца 65, прося о присылкЪ денегъ. Но не далъ адресса, и потому посылаю одновременно 50 кронъ по Вашему адрессу. Богдану нужно денегъ — какъ пишетъ — на покупку платья. Сообщите мнЪ, пожалуйста, всю правду. Лучше знать всю правду, чЪмъ обманывать себя ложной надеждой. Глубокоуважающій Васъ І. Мащакъ).

Lieber Herr Myron (Zajac).

Ich habe von Bohdan ehrfahren, dass Sie jetzt in Graz im Bewachungsdienst sind. Ich benutze diese Gelegenheit und schreibe Ihnen einige Worte. Ich bin seit 4-IX-1914 in Thalerhof interniert, mit den anderen, deren grosser Theil schon fort ist und in Steiermark hie und da auf ergene Mittel lebt. Haben Sie vielleicht eine Nachricht aus Galizien? Ich weiss gar nicht, was mit den meinigen geschehen ist. Ich habe Dosio und seine Familie in Lipica verlassen, sind sie bis jetzt noch dort, oder leben sie schon in Lemberg, weiss nicht. Ich habe durch Peters Tenhof Bureau in Bucarest am I-IV geschrieben, aber bis heute keine Antwort erhalten. Mein einziger Wunsch ist zu erfahren, dass meine Familie gesund ist.

Ihr Bruder I. soll sich in Galizien befinden, wissen sie davon? Geben Sie mir eine Antwort.

Ich grusse Sie herzlich

Дорогой Миронъ!

Узналъ отъ Богдана, что Вы находитесь въ ГрацЪ, неся караульную службу. Пользуясь случаемъ, шлю Вамъ нЪсколько словъ. Съ 4|ІХ. — 1914. нахожусь въ ТалергофЪ, интернованъ вмЪстЪ съ другими, большая половина которыхъ уже вышла и живетъ въ Стиріи на собственныя средства. Есть у Васъ какія-нибудь вЪсти изъ Галичины быть можетъ? Я совершенно не знаю, что тамъ происходитъ съ моими. Я оставилъ Дозья съ семьей въ ЛипицЪ, живутъ ли они тамъ до сихъ поръ или уже во ЛьвовЪ, не знаю. Писалъ я чрезъ бюро П. Тенгофа въ БухарестЪ 1/ІV, но не получилъ отвЪта и по днесь. Мое единственное желаніе — узнать, что моя семья здорова.

Вашъ братъ И. будто находится въ ГаличинЪ, знаете ли объ этомъ? ОтвЪтьте, пожалуйста.

ПривЪтствую Васъ сердечно

Такой случай разсказываетъ о. Венгриновичъ: ИсповЪдывая во время эпидеміи больного въ баракЪ № 29, онъ, о. Венгриновичъ, видитъ и слышитъ, какъ вблизи плачетъ мать надъ сыномъ. Подошелъ къ нимъ дежурный солдатъ и записываетъ больного какъ покойника. Видя это, о. Венгриновичъ сказалъ, чтобы лежащаго оставилъ какъ есть, въ покоЪ, ибо быть можетъ, что онъ еще не умеръ. И дЪйствительно, нЪкоторое время спустя, о. Венгриновичъ еще его исповЪдалъ и только послЪ этого, по истеченіи нЪсколькихъ часовъ, больной скончался. Если бы не вмЪшательство о Венгриновича,такъ навЪрно этого больного, еще живого, немедленно заколотили бы въ гробу!

Съ умершаго о. Апполлинарія Филипповскаго сняли одежду и нагого, какъ многихъ другихъ, кинули въ гробъ и такъ похоронили.

ОтмЪтить долженъ, что сестра милосердія Марія, съ кличкой „наша мама", прекрасная душа, и ухаживаетъ за больными съ материнскою нЪжностью и любовью. Можно сказать, что въ ТалергофЪ хорошихъ было трое: сестра Марія, Weiss и Opfermann, фиреръ, командированный на кладбищенскую службу, ведущій списки усопшихъ и занимающійся ихъ погребеніемъ. И капитанъ Strick былъ не плохой, но нервный человЪкъ, онъ былъ обойденъ при повышеніи и затЪмъ взятъ на фронтъ.

Адрессъ Опферманна: Joseph Opfermann, Wien, XVI Bezirk, Redtenbachei-gasse, № 10, 1, 18.

ПосЪщалъ я новоприбывшихъ изъ Терезина. Разговаривалъ съ о. I. Зарицкимъ изъ Козлова. Онъ разсказалъ мнЪ исторію Дизька Бачинскаго изъ Городища и передалъ адрессъ его настоящаго мЪстопребыванія: Weyerburg im Niederoesterreich, L. P. Eggendorf im Thale. Говорилъ, что Дизько никакихъ вЪстей изъ дому отъ родныхъ не получаетъ. ЗдЪсь находятся и д-ръ Ив. Гриневецкій и д-ръ В. Антоневичъ и др. Они въ лучшемъ видЪ чЪмъ мы. И одежда на нихъ лучше и бЪлье чище и юмора у нихъ больше чЪмъ у насъ. ЗдЪсь о. Зарицкій остается какъ интернированный до конца войны.

Я отправилъ открытку Дизьку и жду его отвЪта.

Мойсей Слободецкій, 33 лЪтъ, изъ Дубковецъ, у. Скалатъ, въ жару выбЪжалъ изъ барака и вЪроятно выбрался за ворота. Постовой окликнулъ его, но онъ не остановился. Раздался выстрЪлъ и поцЪлилъ его въ рамя. На другой день въ ГрацЪ скончался несчастный.

Интернаціональное бюро: Dr. Linde in Bukarest calea Victoria № 60,

10. мая. — Въ первомъ дворЪ былъ ген. Бачинскій. Дозволено намъ читать газеты которыя будутъ продаваться въ кантинЪ. Вотъ новое завоеваніе, которымъ мы ему обязаны.

Видно, что многіе будутъ конфинованы, a зачЪмъ, нельзя знать. Я не стараюсь, не хочу дЪлать по своей волЪ, чтобы впослЪдствіи не пенять на себя самого. Пусть они сами дЪлаютъ себЪ со мной, что имъ заблагоразсудится, тогда и приму это какъ рЪшеніе судьбы. Да будетъ воля Твоя, Господи. Я, спокоенъ. Ничего не желаю, лишь Господа ежедневно прошу, чтобы прочее время живота моего мнЪ въ мирЪ провести и въ покаяніи скончати. Читаю Св. Писаніе. Никогда оно еще, кажется, такъ сильно не захватывало меня, какъ теперь здЪсь, никогда имъ такъ глубоко не былъ тронутъ и такъ душевно-радостно не наслаждался, какъ теперь. Оно мнЪ теперь крЪпость, здоровье и побЪда.

Составилъ письмо къ адв. д-ру Ив. Добрянскому во ЛьвовЪ и пошлю чрезъ бюро д-ра Линде въ БухарестЪ. Прилагаю 14 „интернаціональ-шейн"-овъ. Лишь бы только письмо не пролежало черезчуръ долго здЪсь въ конторЪ.

Розошлась вЪсть, что будто 4 человЪка изъ новоприбывшаго Терезинскаго транспорта заболЪли и что ихъ взяли въ изолированные бараки подъ обсервацію. Вотъ и выходитъ наружу вся бестолковщина относит. постановленія при ихъ пріемЪ. Новоприбывшихъ помЪстили въ госпитальныхъ баракахъ тифозно больныхъ. Въ баракЪ № 16 перебывали до послЪдняго дня реконвалесценты и неизвЪстно, сдЪлана ли была тамъ въ послЪдній день дезинфекція или нЪтъ. Былъ генералъ-врачъ, но не обратилъ вниманія на то обстоятельство, что новоприбывшихъ здоровыхъ людей помЪстили въ неподходящихъ баракахъ, напротивъ же генер. Бачинскій это замЪтилъ И теперь, чего добраго, вспыхнетъ, не дай Богъ, какая-то эпидемія, пойдетъ опять карантинъ и т. п., и снова жизнь станетъ совершенно невыносимой.

11. мая. — Стужа. Телесницкій вернулся вчера въ нашъ баракъ, и опять мы сидимъ втроемъ. Янко еще находится подъ карантиномъ. ВсЪ уЪзжающіе обязаны отбыть 10-21-дневный карантинъ, хотя эпидемія и прекратилась.

Вчера явились здЪсь 2 уполномоченныхъ отъ польскихъ легіонеровъ въ россійской ПольшЪ, чтобы здЪсь между русскими поляками набирать добровольцевъ. Созвали всЪхъ ихъ, т. е. свыше 340 чел., говорили имъ патріотическія рЪчи и въ результатЪ заявились 3, но такъ какъ изъ-за оживленныхъ разговоровъ не спохватились записать себЪ ихъ фамилій, то днесь не могутъ ихъ отыскать. Наконецъ одного изъ нихъ поймали, но допрошенный, онъ днесь уже отказался.

Должны были быть призваны къ подписыванію своихъ легитимацій наши терезинцы, вдругъ, однако, надоспЪла изъ Терезина телеграмма, извЪщающая, что одновременно отсылаютъ 600 людей (подписывающихъ легитимаціи) въ Талергофъ.

Изъ терезинцевъ 12 чел. днесь вышли на свободу.

Испортился колодецъ и потому и баня перестала дЪйствовать, вслЪдствіе чего и терезинцы ушли, не купавшись,

Газеты пишутъ, что министръ финансовъ во Франціи предложилъ парламенту вотировку военнаго бюджета лишь на 3 мЪсяца. Это знаменательно. Пишутъ также въ газетахъ, что 8-го с. мая русскій царь послалъ верховному главнокомандующему вел. кн. Николаю Николаевичу благодареніе и золотую саблю за военные подвиги и „за взятіе Галичины". Между тЪмъ та побЪдная и блестящая для австрійскихъ войскъ битва, въ которой русская армія была совершенно разбита и Австро-Венгріи достались огромные трофеи, состоялась 2-го с. мая. И вдругъ послЪ такого страшнаго пораженія русскихъ армій Николаю Николаевичу такія похвалы и отличія. Ну, и разбирайтесь въ такихъ сообщеніяхъ!

Писалъ недавно кто-то изъ Америки, — и у насъ письмо это читали — что долго намъ уже не придется томиться, ибо Австрія вынуждена просить мира. И какъ это цензура такое письмо пропустила?

12. мая. — День пасмурный и холодный. Ген. Бачинскій снова въ ТалергофЪ. Дозволено намъ читать газеты и вотъ теперь всякій, кто купилъ себЪ въ кантинЪ газегу, можетъ ее читать публично, на виду всЪхъ. До сихъ поръ читали мы газеты скрытно. М—къ былъ поставщикомъ грацкихъ газетъ и грабилъ людей ужасно, беря за то, что далъ бараку прочесть одинъ н-ръ газеты, 40—60 гел.!

Вчера вечеромъ около 200 чел. терезинцевъ отпущены и днесь отпускаютъ еще другихъ.

Ген. Бачинскій приказалъ, чтобы отпускаемыхъ не передерживать по 20 дней подъ карантиномъ, a выпускать ихъ на свободу скорЪе. Благодаря его вмЪшательству, настало замЪтно повсюду большое движеніе.

ЦЪна на мясо поднимается вверхъ каждый день на 30 кронъ на метрич. центнаръ, до того ужасная дороговизна.

Франко Горянскій пошелъ подъ карантинъ. Былъ у меня и просилъ дать eмy взаймы денегъ. Далъ 3 кроны.

Читалъ польскую брошюру, розданную здЪшнимъ полякамъ: Wydawnictwo organizacji narodowej, Nr. 5. „Co kazdy polak o terazniejszej wojnie wiedziec ma i co ma czynic?" Могли бы лучше написать—больше патетически.

Я служилъ вечерню съ литіею передъ баракомъ.

13. мая. — Вознесеніе Господне. Въ арестЪ плотники работаютъ. Тутъ по праздникамъ и воскресеньямъ работаютъ днемъ какъ въ будни, особенно до полудня. Была отслужена утреня, a затЪмъ литургія. Былъ на разговорЪ съ о. РоманомЪ Крыжановскимъ (изъ Небылова), потомъ пошелъ къ Янку, который на своемъ карантинЪ ужасно скучаетъ.

Василь Мартынюкъ днесь распростился, его зовутъ, его погонятъ подъ карантинъ.

Телесницкій узналъ, что онъ отпущенъ на свободу, съ примЪчаніемъ въ документЪ: sich fern von dem Operationsterrain halten. ЗамЪтка эта озлобила его.

Я увидЪлъ, что въ Abtissendorf цвЪтутъ черешни, деревья покрыты густой зеленью, весело, чудно, a въ душахъ и сердцахъ нашихъ тоска, уныніе, боль и печаль. Улетаешь мыслями на родину, припоминаешь себЪ до мелочей свое родное село, свой садочекъ, какъ роскошно онъ расцвЪлъ, и вздыхаешь: Господи, доведется ли намъ еще быть тамъ и въ такую вотъ пору? Блаженни вси уповающіи на Господа.

ГдЪ справедливость? ВсЪ освобожденные и конфинованные должны отправляться на мЪста своего будущаго пребыванія на свой собственный счетъ. Значитъ такъ: арестовали и привезли всякаго сюда, продержали нЪсколько мЪсяцевъ въ заключеніи, убЪдились наконецъ въ твоей невиновности и говорятъ: убирайся отсюда и плати желЪзнодорожный билетъ себЪ самъ!

На обЪдъ была подана рЪпа. Вотъ и праздникъ Вознесенія ознаменовали рЪпою.

Получилъ письмо отъ Богдана, помЪченное: 12— V. Такъ разминулись, видно, наши письма — я выслалъ къ г-жЪ Шевчикъ 50 кронъ и письмо 11 —V. Богданъ уже въ Младомъ БолеславЪ. Пишетъ, что въ ГрацЪ видЪлъ Качалу и Мирона Заяца. Сообщаетъ, что былъ у врача и онъ посовЪтовалъ ему совершенно воздержаться отъ работы въ фабрикЪ до полнаго выздоровленія легкихъ. Въ виду этого спрашиваетъ, какъ ему теперь быть, откуда достать средства на жизнь, если не сможетъ зарабатывать себЪ на фабрикЪ, значитъ, смогу ли я ему посылать деньги на содержаніе? Въ прежнее время, конечно, я могъ бы, но въ нынЪшнихъ условіяхъ это почти невозможно. Выдачи части депозита приходится ждать у насъ свыше 2 мЪсяцевъ. Въ настоящее время у меня этотъ депозитъ составляетъ всего 300 кронъ. Конгруи не выплатили еще за мартъ, апрЪль и май. Потому я желалъ бы выйти отсюда на конфинацію, тогда у меня будутъ деньги въ карманЪ и я буду въ ссстояніи посылать Богдану правильно по 70—80 кронъ ежемЪсячно,

a въ случаЪ нужды занялъ бы у Янка.

Раздумывая надъ своимъ положеніемъ, я попалъ на мысль дЪйствовать чрезъ судью Величковскаго. Я просилъ Телесницкаго, — онъ съ нимъ знакомъ — чтобы поговорилъ въ моемъ дЪлЪ и попросилъ его помочь. Телесницкій охотно согласился и обЪщалъ это сдЪлать.

Былъ днесь у Янка и сообщилъ о полученіи письма Богдана.

ПослЪ обЪда вышелъ я снова, желая явиться передъ комиссіей. Но сложилось такъ, что я не пошелъ, но за то познакомился съ д-ромъ Ганкевичемъ. Поговорилъ съ нимъ довольно долго и вынесъ хорошее впечатлЪніе. Онъ посовЪтовалъ мнЪ внести прошеніе объ освобожденіи, приведя всЪ моменты и аргументы, говорящіе въ мою пользу. Внесу завтра. Помоги, Господи!

Телесницкій пошелъ подъ карантинъ и будетъ свободенъ уже черезъ 3 недЪли (но не скорЪе).

Вечеромъ пронеслась надъ Талергофомъ страшная гроза съ громами и молніями. По баракамъ чрезъ бумажныя крыши лилась на насъ вода. Къ намъ пришелъ ночевать о. Феодосій Дуркотъ. Телесницкій подъ карантиномъ, такъ снова остались мы вдвоемъ со сватомъ.

15. мая. — И облачно, порой дождь, и холодно. Запрещено, однако, топить въ печкахъ, также курить въ баракахъ (а лишь на дворЪ), во избЪжаніе пожара. Многіе священники, особенно лемки, но также изъ жидачевскаго и жолковскаго уЪздовъ, интернованы. Говорятъ, что здЪсь интернованными останутся около 1000 чел.

Я — въ виду того, что желаю посылать Богдану деньги правильно, чтобы онъ не былъ вынужденъ, не оправившись еще отъ болЪзни, работать въ фабрикЪ на свое содержаніе, — хочу выйти на конфинацію, ибо здЪсь не распоряжаю своими деньгами, хранящимися въ депозитЪ въ ГрацЪ. Не знаю удастся ли.

ЖенЪ o. P. надоЪло, что мы ежедневно служимъ въ корридорЪ акафисты или молебны. Её это раздражаетъ, она истеричка. Въ виду этого, ея мужъ придумалъ такой выходъ: предложилъ мнЪ и о. Венгриновичу, чтобы мы служили въ прачешной (въ сЪняхъ). Вотъ іерей достойный своей жены и она достойна его!

Есть священники, поведеніе которыхъ вызываетъ возмущеніе и соблазнъ. Не участвуютъ въ нашихъ богослуженіяхъ священники, оо. M. M., K., P. K, A. Б. Производитъ это ихъ поведеніе, удручающее впечатлЪніе на другихъ священниковъ и на крестьянъ. Чего только мы здЪсь, въ ТалергофЪ не насмотрЪлись!

Стали печь хлЪбъ въ нашей пекарнЪ. Берутъ лушпу (шелуху) съ картофель, полощутъ, варятъ и добавляютъ къ хлЪбу. Получается плохой хлЪбъ, несъЪдобный, съ ячменными колюшками и мякиной.

16. мая. — Праздникъ Феодосія Печерскаго. Именины двухъ моихъ дорогихъ Феодосіевъ. Мысленно шлю имъ мои самыя горячія благопожеланія. Да подастъ мнЪ Господь милость и радость еще ихъ увидЪть живыми и счастливыми и пожать въ своихъ объятіяхъ.

Получилъ письмо (отъ 15-V) отъ Мирона Заяца изъ Voitsberg. Пишетъ, что вся моя семья въ ЛипицЪ здорова. Ахъ, и сказать не въ силахъ, какую великую радость принесло мнЪ это письмо. Слава ТебЪ Господи! Сообщаетъ, что у Сони родился сынъ (значитъ, другой внучекъ у меня), что Дозьо находится въ ЛипицЪ. Теперь я спокоенъ.

17. мая. — Власти приказали огласить распоряженіе министра вн. дЪлъ о холерЪ. Вотъ и надвигается на наши головы новое бЪдствіе. Опять паника, угроза новой эпидеміи, Только что успокоились, было, немного послЪ прекращенія тифозныхъ заболЪваній, a тутъ, вотъ, подкрадывается куда болЪе страшный врагъ — холера.

Газеты приносятъ вЪсть, что австрійскія войска заняли въ ГаличинЪ г. Самборъ.

Дополненія, объясненія и поправки къ Дневнику о. I.Мащака, получен. уже послЪ отпечатанія отдЪльныкъ листовъ.

Стр. 1, 2-ая строка заголовка и въ др. мЪстахъ Дневника мЪстность „Липица дольная" должна быть названа каждый разъ: Липица горная, уЪздъ Рогатинъ.

Стр. 10, II стол., строка 10 сверху: Алекс. Полянка — должно быть: Алекс. Полянскій.

Стр. 12, II стол., строка 4 снизу: "Ромко за мной ухаживаетъ"—подразумЪвается Ромко (Романъ) Кобринскій, нынЪшній почтовый чиновникъ въ ДрогобычЪ.

Стр. 14, I стол., строка 9 сверху: „Днесь пришелъ Василь" — подраз. Василь Мартынюкъ, церк. дьякъ изъ Липицы горной. Тамъ же строка 14 снизу: "Вечеромъ Янко и сватъ подогрЪли" и т. д. Сватъ — это Юрій Потерейко, отецъ Янка, мЪщанинъ изъ Куликова.

Стр. 16, I стол., строка 6 снизу: Илько Гепаль — должно быть: Илько Геналь.

Стр. 22, II стол., строка 2 снизу: „недозрЪваютъ" — должно быть: подозрЪваютъ.

Стр. 28, I стол., строка 12 сверху: (одна фамилія нечет.) — это была фамилія: Н. Красицкій.

Стр. 28, II стол, строка 13 сверху: „жена о. Лесчеты" — должно быть жена о. Легеты.

Стр. 30, l стол., строка 23 снизу, изъ-за нечеткости нЪкоторыя фамиліи приведены неточно, итакъ: Доджя — д. б. Дзьоба, Галяревичъ — д. б. Гиляревичъ.

Стр. 38, I стол, строка 17: „Красицкій со Славкомъ и.. (нечет.) левичемъ" — названъ свящ. о. Илевичъ, зять о. Николая Красицкаго.

Стр. 43, I стол, строка 6 снизу: Laiss сказалъ, что... — т. е. Laiss, капралъ, нЪмецъ, письмоносецъ.

Стр. 47, 1 стол., строка 21 снизу: „Но съ о. Діонисіемъ".. — свящ. о Діонисій Бачинскій, наст. прихода въ ГородищЪ. в. Золочева.

Стр. 59, I стол., 2-ая строка снизу. Получилъ письмо отъ Янка Мащака". Братанокъ (сынъ брата) автора Дневника, о. Іоаннъ Мащакъ, сынъ о. Іосифа Мащака.

Съ большимъ трудомъ, на каждомъ мостикЪ задерживаемый заставами австрійскихъ солдатъ, я пріЪхалъ домой и нашелъ мать съ тремя невЪстками въ переполохЪ; онЪ плакали, разсказывая мнЪ объ ужасахъ, творимыхъ кругомъ. Я сразу понялъ, что попалъ въ матню, изъ которой могъ меня спасти развЪ налетъ казаковъ; но такого не было, несмотря на то, что селеніе лежало вблизи русской границы.

ЗатЪмъ въ одинъ критическій день бЪжала вся деревня, я одинъ остался на весь Манаевъ; ни плачъ матери, ни увЪщанія невЪстокъ не склонили меня бЪжать въ глубь Австріи, ибо я зналъ, что въ ней не найду пощады. Трое мучительныхъ сутокъ я провелъ въ пустой полосЪ, между двумя арміями.

На четвертый день, среди ошеломляющей тишины полей, я выбрался въ путь къ мЪстечку Залозцамъ, полагая, что оно уже находится въ русскихъ рукахъ. Однако я узналъ отъ скрывшихся въ ямахъ людей, что русскій форпостъ ночью оставилъ мЪстечко и австрійцы вошли въ него. Я бЪжалъ обратно домой, готовый пасть жертвой на каждомъ шагу.

Подъ вечеръ возвратилась моя мать, такъ какъ австрійцы пустили утку, что ихъ авангардъ вошелъ побЪдоносно въ Кіевъ. На слЪдующій день утромъ въ нашу хату вошли жандармы и староста села, опрокинули всЪ чемоданы и скрыни, забрали всю мою корреспонденцію и рукописи и, не разрЪшивъ переодЪться, посадили на подводу и вывезли въ Зборовъ, гдЪ посадили въ арестантскую конурку, вмЪстЪ со священникомъ Іоной Пелехатымъ изъ Нища. Русскіе наступали. Изъ Зборова всЪхъ, такимъ же образомъ, какъ я, арестованныхъ жандармы, перевязали цЪпями и спЪшно вывели на желЪзнодорожную станцію. Ахъ, какая эго была дорога! И плевки, и камни, и самочинные напады, и издЪвательства, какихъ еще міръ не видЪлъ, чередовались съ наглой силой. Во ЛьвовЪ навЪрно не одинъ изъ нашей группы лишился бы жизни, если бы не собачья будка, куда насъ, сколько влЪзло, вогнали. Въ тюрьмЪ св. Бригиды когда столица Галицкой Руси переживала агонію послЪднихъ судорогъ, мученія узниковъ лились тяжелымъ, непосильнымъ стономъ, a за черными воротами производились смертныя казни на-спЪхъ и на то, чтобы навести ужасъ на всю вязницу.

Власти опасались за себя, и нЪсколько до занятія Львова русскимъ отрядомъ, онЪ вывезли насъ въ закрытыхъ вагонахъ, подъ усиленной стражею въ Терезинъ, что лежитъ на ОгрЪ, у ЛЪтомЪрицъ, напротивъ Рудогоръ, въ военную крЪпость (mala pewnost), окруженную рвами и водою. Сквозь рЪшетки вязницъ насъ (выше одной тысячи) встрЪтили чешскіе политическіе узники. Въ одной темницЪ сидЪлъ виновникъ объявленія войны, Гаврило Принципъ, убійца Фердинанда и его жены, 19-лЪтній, смуглый юноша. Не смотря на то, что нечисть, голодъ, придирательства ключниковъ давили немилосердно, все таки умъ требовалъ пищи. Тяжело было сидЪть безъ занятія; поэтому я сталъ писать рукописные листки п. з. ТЕРЕЗИНСКАЯ ВОШЬ" съ рисунками, изображающими наше тюремное житье-бытье. Листки шли изъ рукъ въ руки, вызывали громы смЪха и подражанія.

Весной 1915 г. отдЪльныхъ узниковъ перебросили въ Талергофъ возлЪ Граца, гдЪ вславился своей тираніей Чировскій, поповичъ и оберлейтенантъ въ резервЪ. И тутъ снова, не теряя времени, я принялся за рукописный журнальчикъ п. з. "ТАЛЕРГОФЪ ВЪ КАРРИКАТУРАХЪ" что бы какъ говоритъ латинская пословица, per satyram castigare порядки Талергофа: это были стихи, маленькія пьесы, повЪсти, шутки, анекдоты и жанры изъ жизни лишенныхъ всякаго права. Я увлекся работой до того, что по цЪлымъ днямъ сидЪлъ въ углу барака надъ сбитымъ изъ досочекъ столикомъ. Каррикатуры спЪшно расхватывались, и обходили весь Талергофъ, вызывая численные толки. Теперь только сознаю, какъ страшно рисковалъ, пуская въ курсъ свои сатиры, которыя могли легко попасть въ руки властей, высмЪянныхъ безпощаднымъ образомъ.

Львовъ, 25. IX. 1930.

[*)Свяш. о. Генрихъ Афанасьевичъ Полянскій, выдающійся галицко русский писатель и общественный дЪятель и народный организаторъ.

Сынъ священника о. Афанасія и Меланіи, рожд. Венгриновичъ, Полянскихъ. Родился въ ЛопушанкЪ Лехновой, турчанскаго уЪзда, въ ГаличинЪ, 16-го ноября 1847 г. ПосЪщалъ народную школу и первые классы гимназіи въ СамборЪ, a высшіе (съ VI кл.) въ ДрогобычЪ, находясь въ первой подъ сильнымъ вліяніемъ M, A. Качковскаго, a во второй — д-ра Николая Ив. Антоневича.

Писать началъ уже на гимназической скамьЪ (стихотворенія) и сталъ затЪмъ однимъ изъ самыхъ плодовитыхъ писателей Галичины, подъ воздЪйствіемъ М. Качковскаго и Ивана Наумовича. Былъ сотрудникомъ почти всЪхъ русскихъ изданій Галичины и нЪкоторыхъ изданій въ Закарпатской Руси, написалъ, кромЪ статей, много повЪстей и разсказовъ изъ жизни гал.-рус. народа и интеллигенціи.

Всю дорогу мы голодали до крайней потери силъ. Что бы съ нами было, если бы не добродушные солдаты, конвоирующіе насъ и не захваченные случайно запасы нЪкоторыхъ узниковъ изъ нашей среды?

Большая бЪда была тоже въ томъ, что нельзя было, какъ слЪдуетъ, сидЪть и спать, и на сторону ходить. Насъ везли какъ не людей a если мы и говорили кому, чтобы сжалились надъ нами, какъ надъ людьми, то намъ отвЪчали: „Ihr seid keine Menschen; ihr seid verratherische Hunde" (вы — не люди, вы — предательскія собаки).

Насъ схватили, насъ не осудили, за нами никакой вины не нашли, a третировали насъ какъ не людей.

Когда прибыли мы на станцію Мирццушлягъ, то бросились на нашъ вагонъ какіе то два нЪмца (интеллигенты!) съ крикомъ: „Wo sind denn diese galizischen Russen, diese verfluchten Verrather, welche den Krieg auf unser Reich heraufberufen haben? Zeigen sie uns diese Verrather, wir wollen sie tuchfig durchhauen". (ГдЪ же то эти галицкіе русскіе, эти проклятые измЪнники, которые накликали войну на нашу державу? Покажите намъ этихъ предателей, мы хотимъ порядочно изрубить ихъ).

(Уважаемые господа! Чего вы отъ насъ хотите? Вы насъ не знаете, ни мы васъ. На какомъ основаніи вы прозываете насъ предательскими собаками? Мы не приговорены. ВсЪ мы не знаемъ, почему мы арестованы, и какъ разъ здЪсь, въ Стиріи, гдЪ мы ожидали спокойнаго пріема высококультурными нЪмцами, насъ хотятъ изрубить! Уважаемые господа! Покажите вашимъ поведеніемъ, что здЪсь, въ Стиріи, въ самомъ дЪлЪ живутъ культурные люди).

Выслушавъ это, нЪмцы успокоились, a затЪмъ извинились за свою грубую выходку и оставили насъ въ покоЪ.

Конвоирующему насъ офицеру было именно въ МирццушлягЪ сообщено изъ ВЪны, что долженъ насъ доставить въ Талергофъ, въ какую-то мЪстность за Грацемъ, — послЪдней же нашей станціей будетъ Абтиссендорфъ.

Было это двадцатаго сентября. Мы приближались къ Грацу; городъ лежалъ предъ нами какъ на ладони. Изъ всЪхъ товарныхъ вагоновъ видЪли горожане по четверо солдатъ и вЪроятно думали, что Ъдетъ армія на войну, такъ вотъ, изъ оконъ городскихъ домовъ привЪтствовали насъ платками, но когда прибыли мы на станцію Грацъ, то сталъ сыпаться на насъ ураганъ проклоновъ прозвищъ, ругни и всякихъ найсквернЪйшихъ словъ, a уже найчаще это

„verratherische Hunde". Въ АбтиссендррфЪ велЪли намъ высЪсть и ставать въ ряды. по четверо. Конвой солдатъ въ 200 человЪкъ обступилъ насъ и затЪмъ сталъ гнать — въ несчастный Талергофъ. Мы шли пЪшкомъ, съ нашими вещами, кто съ легкими, кто съ тяжелыми, два километра.

Приблизившись къ мЪсту нашего вынужденнаго пристанища, мы увидЪли нЪсколько десятковъ палатокъ, a передъ ними стоявшихъ нашихъ дорогихъ братьевъ и сестеръ, такихъ же ни въ чемъ неповинныхъ какъ и мы, печально на насъ глядящихъ и ни словечка намъ на привЪтствіе непосылающихъ, изъ боязни передъ тутъ же около нихъ стоящимъ карауломъ.

Насъ, новыхъ узниковъ, привели передъ длинную палатку и велЪли въ ней размЪститься въ четыре ряда. Въ палаткЪ должно было помЪститься 200 лицъ. Въ палаткЪ мы застали уже нЪсколько лицъ. Они получили уже по вязанкЪ соломы на свое ложе (на голой землЪ), насъ же вызвали, чтобы сейчасъ шли и мы съ солдатомъ за соломою. Одни изъ насъ, разумЪется, пошли за соломою, другіе же остались смотрЪть за вещами.

Посколько было возможно, размЪщались мы, свои около своихъ, плотно другъ возлЪ друга, вообще же все таки нашлись мы въ чрезвычайно смЪшанномъ и неподобранномъ обществЪ, ибо жандармы и войска арестовали людей не по какой либо винЪ, a только по подозрЪнію въ шпіонствЪ и предательствЪ, - всею Австріею овладЪлъ животный ужасъ передъ предательствомъ и шпіонствомъ.

Надъ нами стояли солдаты-нЪмцы, простые и явно и крайне на насъ озлобленные люди, нЪсколько капраловъ и фелъфебелей, нЪсколько лейтнантовъ, подпоручиковъ, одинъ рыжебородый капитанъ и одинъ полковникъ, a также нЪсколько врачей. ВсЪ они были частью нЪмцы, частью же евреи.

ВсЪ эти наши новые владыки боялись насъ также, ибо кто-то имъ крайне нелестно и скверно, представилъ и описалъ насъ, a народъ сосЪднихъ селъ и гороца Граца былъ и подавно на насъ, русскихъ, еще и потому озлобленъ, что именно Грацкій полкъ былъ недавно на фронтЪ русскими войсками въ пухъ и прахъ разбитъ.

Если входилъ къ намъ, въ палатку, офицеръ, кое-что намъ объявлять, то входилъ въ сопровожденіи 6-10 рядовыхъ, ибо кто-то доложилъ о насъ полковнику, что мы очень неспокойный элементъ, самые отчаянные смутьяны, чуть не разбойники. Изъ-за этого держали насъ всЪ солдаты, насъ стерегущіе, очень строго, a отъ капраловъ, офицеровъ, a даже отъ рядовыхъ слышали мы постоянно рЪзкія слова: „ruhig! schweigen! nichts Widerreden! wir haben den Befehl fur den mindesten Ungehorsam sie niederschiessen zu lassen", (смирно! молчать! не возражать! намъ приказано за малЪйшее ослушаніе васъ разстрЪлять).

Изнеможенные мы четверо сутокъ очень скудно питались, два километра шли обремененные вещами, и были несказанно голодные, a къ вечеру дали намъ Ъсть — по одной варехЪ тминнаго супа и по куску хлЪба!

Если кому, днемъ или ночью, безусловно надо было выходить, то долженъ былъ звать столько другихъ, чтобы ихъ было двадцать, и, разумЪется, жертвовали собой одни для другихъ и шли, чтобы не доводить до скандаловъ.

Для меня была при общемъ бЪдствіи, мучительна еще и возня съ моею больною ногой,—я долженъ былъ по крайней мЪрЪ дважды въ сутки дЪлать перевязки, конечно на глазахъ всЪхъ сосЪдей. Счастье мое, что сжалились всЪ надо мною и по возможности помогали мнЪ.

СлЪдующаго дня послЪ нашего прибытія въ Талергофъ, былъ нашъ русскій праздникъ, Рождество Богородицы, день весьма и всячески печальный, конечно, безъ какого бы ни было богослуженія и еще къ тому дождливый! Правда, дождь сквозь холстъ на насъ не падалъ, но какъ только подулъ вЪтеръ по холсту, то осыпала насъ роса порядочно.

Какъ душно и жарко и смрадно было въ палаткЪ, можно себЪ представить. Мы набирали смЪлости и жаловались на это обстоятельство приходящимъ офицерамъ. Изъ боязни передъ эпидеміей, больше для себя, чЪмъ ради насъ, повелЪно намъ всЪмъ попарно (zwa - a - zwa — это по стирійски) разъ днемъ ходить вокругъ палатки въ продолженіи получаса. Мы, несчастные, рады были и этому.

Ночью освЪщала всю палатку крайне нужденно одна керосинная лампа (фонарь).

По всЪмъ палаткамъ усгановили офицеры изъ среди насъ, интернированныхъ, распорядителей-надзирателей (Zimmerkommendant-овъ), которые должны были насъ имЪть въ спискахъ, за наше присутствіе отвЪчать, за хлЪбомъ ходить (съ другими, по очереди) и пищу раздавать.

Странно отбывались наши завтраки, обЪды и ужины! „Садитесь на мЪста!" — кричалъ распорядитель, a тихонько-спокойно: и держите „шальки" или „декли" (т. е. солдатскіе жестяные хотелки или только крышки отъ нихъ) или какую-то иную посуду, что кто могъ имЪть и получить. О ложкахъ и вилкахъ, ножахъ, надо было какъ-то самому заботиться. РазмЪщеніе наше въ палаткахъ, a позднЪе въ баракахъ покажетъ вышепомЪщенное начертаніе.

Въ палаткахъ, конечно, печей не было, въ баракахъ, построенныхъ изъ досокъ подъ зиму 1914/15 изъ однихъ полудюймовыхъ досокъ, подъ слЪдуюшія зимы изъ добавочныхъ другихъ стЪнъ, были печки. На первую зиму по двЪ желЪзныя печки на баракъ, въ мЪстахъ, гдЪ начертаны „•", на вторую-же и третью зимы, были даны кирпичныя печки.

Въ мЪстахъ I и II были входы и выходы: всЪ бЪлыя мЪста отъ I и II. это корридоры по голой землЪ между спальными мЪстами. Спальныхъ мЪстъ на соломЪ, постеленной на голой землЪ, на травнику или на перепаханныхъ "вагонахъ" (полосахъ) было, какъ видно, четыре ряда. Отъ мокрой земли стала солома скоро мокрою. Первой зимой солому съ очень малыми изъятіями вовсе не смЪняли, такъ и водворились въ нашей средЪ всякія болЪзни, a прежде всего ревматизмъ и тифъ, a такъ какъ загнЪздились на насъ и въ соломЪ стада вшей, то и одолЪло насъ неслыханное бЪдствіе.

ВездЪ, гдЪ видны на рисункЪ точки, были во время спанья наши головы.

Мы, т. е. духовная и мірская интеллигенція, мужчины и женщины, жаловались на обращеніе съ нами наровнЪ съ всякаго рода людьми грубаго нрава, но намъ отвЪчали злорадно: „Hier giebt es keine Intelligenz; hier sind Internierte, — uns sind hier alle gleich, — wir durfen auf niemanden Rucksicht nehmen". (ЗдЪсь никакой интеллигенціи нЪтъ; здЪсь одни интернованные, — для насъ всЪ здЪсь равны, — никому никакого снисхожденія мы оказывать не смЪемъ).

НЪсколько мЪсяцевъ терпЪли мы (т. е. вся интеллигенція) еще больше нравственно и духовно чЪмъ физически.

Однажды вызвалъ солдатъ нЪсколькихъ нашихъ русскихъ дамъ, слабыхъ, интеллигентныхъ и высокообразованныхъ (въ ихъ числЪ и жену врача, д-ра М. изъ Б.), на весь день стирать солдатское грубое и очень грязное бЪлье. Какъ онЪ, рыдая, ни просились, чтобы оставить ихъ въ покоЪ, что для такой роботы никакъ не годятся, ничего не помогло, — съ плачемъ какъ могли такъ и стирали цЪлый день. Трудно и перечислить и представить всЪ эти издЪвательства надъ нами.

ВсЪ варварства со стороны славящихся своимъ „культуртрегерствомъ" нЪмцевъ, ощущали мы глубоко, но то, что испытали отъ своихъ, отъ лицъ превратившихся, изъ русиновъ въ „украинцевъ", и отъ прихожанъ-селянъ, то ужъ совсЪмъ подошло подъ приповЪсть (изреченіе), которая говоритъ: „наибольше болитъ человЪка, если укуситъ его своя домашняя собака".

Со временемъ, однако, замЪчали и убЪждались такіе безхарактерные селяне и мЪщане, что безмысленно говорятъ, ибо видЪли, что приводились въ Талергофъ и "украинцы", и поляки и жиды даже, — видя это, они успокаивались, но то, что они намъ вначалЪ дЪлали, трудно было перенести и забыть: мы убЪдились, что въ годину такихъ испытаній и гоненій далеко не на всю общность народныхъ массъ можно надежно полагаться.

Для лучшаго пониманія вышесказаннаго приведу еще вотъ что: Для всЪхъ насъ интернованныхъ открыла наша команда двЪ кантины, одну для продажи молока, другую для продажи хлЪба. Передъ обЪ кантины (лавочки), ставали каждый день длинные ряды (по два — zwa-a-zwa), подъ надзоромъ солдата-нЪмца. Долгое время намъ священникамъ невозможно было ставать въ эти ряды, — насъ ругали, недопускали или выпихивали - свои люди!

И въ тЪхъ случаяхъ, когда велЪла намъ команда ставать въ очередь утромъ, въ полдень и вечеромъ, снова zwa-a-zwa, для полученія супа или иного кушанья, то не хотЪли намъ крестьяне оказывать ни первенства, ни уваженія!

Къ этой непріязни селянъ и мЪщанъ къ намъ подстрекала ихъ еще и наша команда, ибо когда дерзали мы просить объ отдЪльномъ для насъ помЪщеніи и освобожденіи насъ отъ работъ, намъ безусловно слишкомъ тяжкихъ и непосильныхъ, мы вЪдь никогда ихъ не совершали да и физически были не въ силахъ совершать, то снова отвЪчала намъ команда, что непризнаетъ никакой интеллигенціи, ни священниковъ, ни чиновниковъ, ни дамъ, ни барышень, только однихъ интернованныхъ предателей, почему и одинаково со всЪми обращаться обязана.

Но пришелъ мартъ мЪсяцъ. Команда наша хотЪла употреблять селянъ для работъ въ полЪ и между бараками, ибо надо было садить капусту, бураки, морковь и картошку, a кромЪ того вытрамбовать хорошія дороги между бараками. Селяне, однако, заупрямились и не хотЪли работать, хотя обЪщали имъ добавку хлЪба и по 10 геллеровъ въ день. Наша команда, посовЪтовавшись другъ съ другомъ, прислала разъ утромъ къ намъ одного оберлейтнанта. Офицеръ этотъ пригласилъ всЪхъ насъ, священниковъ, во дворъ передъ себя и произнесъ намъ настоящую проповЪдь, не хуже какого нибудь катедральнаго весьма вышколеннаго іезуита-проповЪдника, на тему, что мы, будучи по званію предводителями народа, имЪемъ на него вліяніе, такъ вотъ, слЪдуетъ намъ и теперь употребить все свое вліяніе на образумленіе селянъ въ необходимости заняться этими роботами, чтобы пріобрЪсти себЪ больше къ пропитанію и чтобы устранить невыносимую грязь между бараками.

Когда офицеръ свою рЪчь окончилъ, взялъ слово старенькій, сЪдоглавый священникъ, o. A. Юркевичъ, и сказалъ: „Хорошо промолвили вы, господинъ оберлейтнантъ, къ намъ и мы хотЪли бы исполнить ваше желаніе, но пока-что мы этого сдЪлать не можемъ, не по нашей неохотЪ, a только по винЪ самой команды, которая, съ самаго начала нашего здЪсь пребыванія, не только все вліяніе, но и почетъ намъ отобрала и хуже всЪхъ простыхъ людей насъ унизила, и потому именно мы и не беремся вліять на селянъ, ибо они не повиновались бы намъ. Прежде пусть команда привернетъ намъ наше должное уваженіе и наше значеніе, a тогда сможемъ мы удовлетворить ваше желаніе". РЪчь о. Юркевича одобрили всЪ мы. Поручикъ, ничего уже больше не сказавъ, ушелъ, но въ послЪдствіи стали лучше съ нами обращаться, и, хотя мы спеціально къ селянамъ не обращались съ призывомъ, принялись они за всякую роботу между бараками и въ полЪ къ общей пользЪ, ибо видЪли въ этомъ свою выгоду.

Плана построенія Талергофа мы не видЪли, но когда былъ онъ готовъ (лагерь), то имЪлъ видъ городишка.

Весь Талергофъ-лагерь имЪлъ вотъ какой видъ: (см. планъ лагеря на стр. 100-ой).

ПОЯСНЕНІЕ: ВсЪ бараки начертаны такъ: ІІІІІІІ это жилища насъ интернированныхъ; ихъ было больше, чЪмъ я начерталъ, въ каждомъ были по два входа; — Три барака съ дверьми, преимущественно со двора по двумъ сторонамъ противоположнымъ, обозн. II, это бараки для лицъ обоего пола числящихъ свыше лЪтъ 65. Въ баракЪ съ н-ромъ II, обиталъ я съ марта 1916 года съ о. Волошинскимъ отъ Городенки, съ о. Руссинякомъ изъ Лемковщины, съ о. Величковскимъ изъ Загоречка и съ о. Петромъ Дуркотомъ изъ Добрусина, a когда оо. Волошинскій и Руссинякъ уЪхали, то пришелъ на ихъ мЪсто о. Решетыло изъ Магерова и аптекарь изъ Яблонова Котлярчукъ. Съ тЪми былъ я уже до конца. Бараки начертанные какъ здЪсь, это ШШШШ! были бараки для карантинниковъ, для лицъ прибывавшихъ или выбывашихъ.

Стоящіе бараки имЪли такой фронтовой видъ: (см. стр. 101).

ВсЪ бараки были крыты папою (толемъ) и часто мазаны теромъ.

ВсЪ меньшія зданія обозначены точками, эти были на главной улицЪ, ближайшіе къ кухнЪ, перенесены въ 1915 году за бараки на мЪста обозначены такъ: ШШШ Кухонь съ временемъ было построено большое число.

ГдЪ поставилъ я знаки •, тамъ вколочены были насосы, — здЪсь были колодези для всЪхъ.

ВсЪ мЪста назначенныя: ШШШШ это были подъ крышами цементныя отхожія (съ половины 1915 года). Какіе были они сначала, почти цЪлый первый годъ, скажу ниже.

ВсЪ бараки при н-рЪ III были подземны (какъ бы сутерены), крытые землею и папою, — эти были несноснЪйшіе, и ихъ было большое число.

ГдЪ была церковь (собственно костелъ), два трактира, пожарная стража, то позначилъ я словами; зданія позначенныя крестиками — это были покойницкія.

Знакъ + указываетъ, гдЪ стояла каланча, на • ней громадный котелъ, большой резервоаръ, доставляющій воду въ бараки, но не во всЪ.

Зданіе это былъ какой-то магазинъ; зданіе возлЪ числа 5 и 6, были помЪщенія для карауловъ (для „вахи").

МЪсто, въ которомъ вписана буква "А",было плотно огорожено высокими досками; всЪмъ намъ интернованнымъ не было свободно туда ходить, a въ построенныхъ въ немъ трехъ баракахъ и сидЪли тЪ, которые были подвергнуты уголовному слЪдствію, и тЪ, которые, по приговору къ аресту въ ГрацЪ, еще не могли туда сейчасъ быть переведены.

За воротами „Б" путь, ведущій къ ближайшей желЪзнодорожной станціи „Абтиссендорфъ" и къ нашей новой почтЪ Детлингь-Талергофъ" (Zettling-Thalerhof).

МнЪ случилось однажды передъ кантиною такое: Я находился во второй компаніи, — съ боку стояла третья.

Когда уладила первая компанія свою куплю, хотЪла подступить моя (вторая) подъ кантину, но солдатъ отъ третьей велЪлъ своей компаніи подступить. Я дерзнулъ сказать, что наша компанія пришла раньше, и что должны мы теперь приступить къ кантинЪ. На это примЪчаніе крикнулъ солдатъ третьей компаніи грозно: „Schweig"! sonst bekommst du eine Ohrfeige" (молчи! Иначе получишь пощечину). Я, конечно, умолкъ, нашъ солдатъ за наше и свое право не постоялъ, такъ, что вслЪдствіе этого настоялись мы до изнеможенія.

Кантинярка (нЪмка) смотрЪла на насъ, какъ на предателей, какъ на враговъ державы, a собственно какъ на враговъ нЪмцевъ, и открыто, громко к вызывающе это высказывала.

Интернованный священникъ изъ Лемковщины, о. Александръ СЪлецкій, зная, какъ обдираетъ кантинярка всЪхъ, сказалъ разъ объ этомъ капитану, у котораго какъ-то былъ въ милости. Капитанъ вЪроятно сдЪлалъ кантиняркЪ упрекъ. Сейчасъ слЪдующаго дня пришелъ о. С. передъ кантину, a кантинярка знала его уже, ибо часто покупалъ всякое для себя и для другихъ. „Sie bekommen nichts mehr von mir. Sie sind ein Verrather und haben auf mich geklagt!" (Вы y меня ничего больше не получите. Вы — предатель и жаловались на меня). ПослЪ этихъ словъ повалился o. A. C. на землю и — скончался отъ разрыва сердца!.. Вотъ что должны мы были неповинно испытывать и переносить!

Еще примЪчу о „шопЪ" (сараЪ), въ которой многіе интернованные по 2, 3, 4 и 6 недЪль томились, гдЪ жилъ и я съ сыномъ, съ о. МонцЪбовичемъ старшимъ, съ о. КушнЪромъ, который черезъ 2 дня умеръ, съ г. Лукашевичемъ изъ Вышатичъ, который съ трудомъ двигался на костыляхъ и былъ очень боленъ и глухъ (и его привезли сюда!) и тоже черезъ пару недЪль умеръ.

Еще укажу на зданіе „магазинъ", гдЪ держался для многихъ изъ насъ нужды ради (чтобъ не ходили люди нагіе и босые) складъ бЪлья, платья, обуви и покрывалъ, и о домЪ на хлЪбъ, за которымъ долгое время должны были ходить всЪ по очереди, мужики, бабы, господа и госпожи и нЪжныя барышни, въ хорошее и нехорошее, въ теплое и морозное время.

A за равниною для разбЪга и размаховъ аэроплановъ назначила команда мЪсто подъ кладбище, на которомъ за 30 мЪсяцевъ похоронено нашихъ братьевъ и сестеръ (ихъ меньше) около 1700 лицъ! Легли тамъ: д-ръ М. Людкевичъ, о КушнЪръ, о. Шандровскій, о. Полошиновичъ, о. Малинякъ, о. О. Полянскій, оо. Александръ и Несторъ Полянскіе, р. Николай Гмитрыкъ, о. Іер. Куновскій, д-ръ Дорыкъ, о. Дроботъ, дьякъ Никол. Стыранецъ и мн. др. доблестныхъ нашихъ патріотовъ. ВЪчная имъ память!

Со временемъ перевели всЪхъ насъ изъ гангара, изъ палатокъ и изъ „шопы",въ готовые бараки и, вотъ, началась въ нихъ наша заточническая жизнь, такъ очень далеко отъ своихъ, подъ терроромъ военной команды, при скудныхъ, сумбурныхъ и лживыхъ извЪстіяхъ о войнЪ.

Намъ не было свободно много ходить по двору; намъ нелегко доводилось ходить въ др. бараки къ своимъ знакомымъ, чтобы другъ друга радовать или чтобы другъ другу въ чемъ-нибудь помочь. Насъ всегда подозрЪвали въ злонамЪренности и считали касъ крайне вредными и опасными людьми. A между тЪмъ, всЪ мы, заточники, оказались ввиду всего начальства спокойными и корректными и, кромЪ того, — за малыми исключеніями — заключенные были, т. е. оставались и здЪсь людьми набожными и богомольными. Между нами находились и два интелигентныхъ англичанина. Одинъ изъ нихъ, познакомившись съ нами и присмотрЪвшись намъ, оказывалъ намъ симпатіи и дружбу, жалЪлъ насъ крЪпко и говорилъ: „Вы, русскіе, удивительный народъ. Васъ здЪсь такъ много и всЪ вы такъ ужасно угнетены, загнаны и прижаты, и все же здЪсь — только тихіе богомольцы! Думаете ли вы, что вы себЪ этимъ положеніе и долю поправите? Никогда! „На похиле дерево и козы скачутъ!"—былъ смыслъ его рЪчи. Если бы было здЪсь насъ столько, сколько васъ, мы бы всего этого варварскаго террора и часа нестерпЪли!"

Намъ горько доставались и комомъ въ горлЪ ставали всЪ куски хлЪба, всЪ завтраки обЪды, и ужины. Иногда приказывали намъ сидЪть преспокойно на своихъ логовищахъ съ посудой и ждать въ совершенномъ молчаніи подаянія одной варехи какого-то постнаго, a то и поистинЪ отвратительнаго кушанья; иной разъ велЪли намъ ставать на дворЪ возлЪ барака, zwa-a zwa, для полученія кушанья, и сохрани Господь, чтобы кто-нибудь другъ друга опередилъ. Поплатился бы! Все такое обращеніе съ нами было для насъ крайне унизительно и оскорбительно. Но что было дЪлать?

Весьма печально проходили намъ все дольшими стававшіе вечера и ночи, ибо бараки освЪщались скудно, только двумя керосинными лампами, но мы и за это благодарили Бога, ибо въ неосвЪщенныхъ баракахъ было бы гораздо хуже.

Наши ночлеги первой осени и первой зимы были и жалки и опасны, ибо мы спали плотно другъ возлЪ друга, чаще всего не роздЪваясь и обуви не снимая, и при томъ здоровые возлЪ больныхъ, a больныхъ, то червонкою, (поносомъ), то тифомъ, то маляріей, и даже чахоткою, постоянно бывало много. Мы спали — это надо помнить — на одной истертой соломЪ, постеленной на мокрой землЪ!

При всемъ этомъ бЪдствіи всЪхъ насъ обсЪла страшная нужда — милліоны вшей. Мы, правда, переводили два раза въ день старательное ихъ гоненіе-избіеніе, но вся наша борьба съ ними оказывалась безуспЪшной, онЪ удивительно живо вновь появлялись. ОнЪ то и разносили заразныя болЪзни съ однихъ узниковъ на другихъ, по всЪмъ баракамъ.

Было первой зимой немало такихъ случаевъ, что изъ интернованныхъ, ложившихся вечеромъ спать, утромъ нЪкоторые уже не просыпались. Если же кто въ баракЪ умеръ, то сейчасъ клали его въ самый примитивный гробъ и выносили на дворъ подъ баракъ, гдЪ покойникъ и лежалъ до похоронъ, которые отбывались скоро, — черезъ 8-10-12 часовъ по смерти.

Только немногимъ удавалось получить изъ Граца лучшіе гробы и быть похороненными торжественно. Изъ упокоившихся въТалергофЪ священниковъ, напримЪръ, бЪдный и несчастный о. Несторъ Александровичъ Полянскій, умершій въ больницЪ(!) на тифъ, злобно варварски былъ больничнымъ персоналомъ на разсвЪтЪ дня, только въ одномъ бЪльЪ и въ наскоро и грубо сколоченномъ гробЪ, съ иными бЪдными покойниками, забранъ и отвезенъ на кладбище и въ отсутствіи кого бы ни было изъ своихъ и безъ похороннаго отпЪванія похороненъ! Въ этомъ виноваты трусливая команда лагеря и чудовищно трусливые больничные врачи.

Что касается вшей, то были онЪ истреблены только тогда, когда уже была намъ построена баня, a въ ней паровой дезинфекціонный аппаратъ, нагрЪваемый чрезвычайно сильно. Всякое бЪлье, платье и всякія покрывала сдавались въ этотъ аппаратъ и получались обратно уже съ совершенно убитою массою вшей.

Въ началЪ 1915 года, были назначены и передЪланы два барака сначала (№ 14, a позже № 13) въ больницу, но когда лЪтомъ того г. прибыла комиссія изъ ВЪны осмотрЪть Талергофъ, то генералъ, глава комиссіи, сказалъ, что похожи эти больницы скорЪе на нужденный магазинъ, но не на больницу. ПослЪ этого были построены значительно лучшія больницы въ мЪстЪ, гдЪ я отмЪтилъ на планЪ.

Изъ-за тифа вышло не лишь то несчастье, что умерло повально столь много людей, но еще и другое, a именно то, что все платье заболЪвшихъ тифомъ крестьянъ, ихъ домашнее льняное или конопляное бЪлье, ихъ сЪраки и кожухи, ихъ обувь, и вообще ихъ вещи, ими самими сдЪланныя, и потому и крЪпкія и драгоцЪнныя, были сожжены, a имъ было взамЪнъ выдано самое дрянное, ничтожное и тандетное (плохого качества). Такъ ограбленные люди остались въ буквальномъ смыслЪ слова нагими!

Не могу обойти молчаніемъ еще и того печальнаго обстоятельства, что больныхъ тифомъ больничная прислуга ловко обкрадывала, особенно крестьянъ, которыхъ некому было взять въ защиту и опеку, ибо въ бараки тифозныхъ больныхъ и тифозныя больницы, никому изъ насъ не было позволено ходить.

Жаль было смотрЪть и на реконвалесцентовъ: они ходили около своего барака въ одномъ бЪльЪ, завернутые одЪялами или коцами, худые и блЪдные какъ тЪни и голодные до обморочнаго состоянія. Имъ подавали Ъсть только "юшку" (жидкости). Мало кто изъ реконвалесцентовъ получалъ украдкой по стакану молока или по куску булки.

Меня просилъ однажды мой любимецъ, Стефанъ ФЪрко, чтобы доставить ему стаканчикъ молока и хотьбы одну булку: и этого нашего разговора караульные не замЪтили. Но когда я ему желаемое уже доставилъ, налетЪлъ на меня караульный съ крикомъ: "marsch! marsch ! bekommst gleich a Watsch! („пошелъ вонъ, пошелъ! a то сейчасъ оборвешь по мордЪ!") Но я не убоялся; я поставился къ караулу остро: „Я не принимаю такихъ словъ; мнЪ нельзя говорить „marsch", я старый священникъ". Въ этотъ моментъ прибЪжалъ капралъ и спросилъ, въ чемъ дЪло. Я ему пояснилъ, онъ записалъ мое имя, посмотрЪлъ пристально и ушелъ, но къ рапорту меня не вызывали.

КромЪ о. Вл. Аф. Венгриновича, заслужился для больныхъ тифомъ преизрядно и д-ръ Влад Могильницкій изъ Бучача. Когда свирЪпствовала пошесть тифа во всю, когда заболЪлъ этой опасной болЪзнью и умеръ даже военный врачъ, тогда свершилось для насъ столь опасныхъ для державы заточниковъ великое чудо: австрійскую „ваху" убрали отъ насъ изъ бараковъ совсЪмъ (караулы остались только внЪ ограды талергофскаго лагеря), а намъ объявили автономію, назначая всЪхъ „циммеркомендантовъ" нашими, за насъ отвЪтственными настоятелями. Объявляя намъ на 6 - 8 недЪль автономію, намъ сказали: „Попробуемъ съ вами; хочемъ узнать, какіе вы люди; если поведете себя хорошо и безупречно, будемъ и мы для васъ иными".

Какой хитрый выкрутъ придумали швабы! Врачамъ, д-ру В. Могильницкому, д-ру Дорыку, д-ру Войтовичу, д-ру ЦЪханскому (ТЪханскому), д-ру Прислопскому и д-ру Добіи, предоставили полную власть заниматься больными. Д-ръ Дорыкъ, единственный сынъ о. Феодора, за короткое время заразился тифомъ и умеръ, д-ръ В. Могильницкій занялся тифозными такъ усердно, что также заболЪлъ тифомъ и чуть не умеръ, но милосердный Богь сохранилъ его при жизни; судьба надъ нимъ и нами сжалилась, видно, ибо онъ оказался въ ТалергофЪ и по выздоровленіи просто незамЪнимымъ до конца. Военные врачи были собственно только чиновниками для больныхъ, дЪйствительнымъ же врачемъ для нихъ былъ только д-ръ Могильницкій.

Для иллюстраціи самоотверженности д-ра Могильницкаго, приведу такой случай:

Команда вызывала д-ра Могильницкаго нЪсколько разъ къ протоколамъ, дЪлали даже у него обыскъ, и требовали возврашенія пули, но д ръ Могильницкій сказавъ, что пулю бросилъ гдЪ-то, держался этрго слова до конца и несмотря на всякія угрозы, пули не отдалъ, а, можетъ быть, и дЪйствительно бросилъ ее. Что было на самомъ дЪлЪ, я не узналъ.

По выздоровленіи д-ра Могильницкаго отъ тифа, шли къ нему многіе поздравлять и благодарить его.

Помню, осенью 1914 года приближался день 14-го октября н. ст. день именинъ цЪсаря Франца Іосифа I. Полковникъ пригласилъ нЪсколькихъ „циммеркомендантовъ", чтобы посовЪтоваться съ ними относительно торжественнаго богослуженія за благоденствіе старика-юбиляра, По всему замЪтно было, что власти очень усердствуютъ, чтобы эти именины были отпразднованы особенно торжественно.

(Сегодня, во всемъ государствЪ, торжество тезоименитства славноцарствующаго юбиляра Франца Іосифа I. ВсЪ народы Австріи молятся набожно за его здравіе и всЪмъ сердцемъ желаютъ ему всего наилучшаго и славнаго окончанія начатой войны. Этого желаемъ также всЪ мы, тутъ собранные, русскіе и польскіе подданные юбиляра Франца Іосифа I. ВсЪ мы, здЪсь собранные, просимъ вaше превосходительство, господинъ полковникъ, довести милостиво до свЪдЪнія его величества наши сердечнЪйшія желанія).

Произнесеніе этого благожеланія было принято полковникомъ и прочими офицерами безъ всякаго примЪчанія, выразительное названіе „russische Unterthanen" не представилось имъ на этотъ разъ чЪмъ-то неумЪстнымъ, но всЪ „украинцы", услышавъ эти слова, лютились несказанно и хотЪли непремЪнно высылать депутацію къ полковнику съ жалобою на о. Сеника. Почему не исполнили мазепы этого своего намЪренія и рЪшенія, не знаю.

НаканунЪ нашего Рождества Христова, въ сочельникъ, послЪ св. вечери, служились въ трехъ баракахъ, для нашихъ бЪдныхъ заточниковъ, вечерни, повечерія и всенощныя, a кромЪ этого постарались устроители о соблюденіи предписаній нашего обряда и обычая, также и о „кутьЪ" (пшеницЪ съ макомъ и медомъ), — она лежала на импровизованномъ тетраподЪ, a всЪ наши, участвовавшіе въ богослуженіи, шли по очереди къ блюду и брали ложечкою понемногу кутьи, чтобы по крайней мЪрЪ такимъ образомъ припомнить себЪ нашъ Святъ-Вечеръ. Правда, еше и то долженъ здЪсь отмЪтить, что просфоры были раздроблены и всЪмъ приступаюшимъ къ кутьЪ розданы!

Когда находился я уже въ IV баракЪ, какой-то „украинецъ" намъ кликнулъ: „Кто изъ панівъ хоче выйти изъ Талергофа, най впишется сейчасъ у мене на укр. листу, то выйде".

Съ возмущеніемъ откликнулся хоромъ цЪлый баракъ: „НЪтъ здЪсь между нами такихъ, вонъ съ предложеніемъ! Дастъ Богъ, выйдемъ отсюда и безъ вписыванія себя на укр. листу."

Агитаторъ вышелъ съ длиннымъ носомъ.

Черезъ нЪсколько мЪсяцевъ послЪ этого прочли „циммеркоменданты" по баракамъ, что въ такой-то день отъЪдутъ изъ Талергофа на свободу, такіе-то „украинцы", — и назвали около 120 фамилій разъ, a затЪмъ нЪсколько разъ еще извЪстное количество ихъ на иные дни.

Всей осенью и зимою, появлялись въ ТалергофЪ авдиторы, то на площади посреди бараковъ, то гдЪ-то въ баракЪ, чтобы допрашивать интернованныхъ, за что они въ Талергофъ попали. Меня не допрашивали тамъ уже ни разу, нaпротивъ, 15 ноября пришелъ офицеръ Лайсъ (Laiss) на площадь раздавать почту и многихъ о чемъ-то освЪдомлять, онъ и прочиталъ нЪсколькимъ десяткамъ интернованныхъ вЪсть, что военная прокуратура признала ихъ совсЪмъ невиновными, — между прочими прочитанными фамиліями была и моя. Я весьма обрадовался, ибо думалъ, что наконецъ, выпустятъ меня на свободу, но г. Лайсъ добавилъ въ концЪ сообщенія еще слова: „Aber aus uns unbekannten Grunden bleiben Alle freigesprochenen auf unbegranzte Zeit hier". (Ho пo невЪдомымъ намъ поводамъ, всЪ освобожденные останутся здЪсь на неопредЪленное время). Вотъ, какъ моментально убита была моя радость! Позже узнали мы, что освобожденіе интернованныхъ изъ талергофскаго заточенія зависитъ не отъ военной прокуратуры, a отъ д-ра Ганкевича и его конторскихъ прмощниковъ, стоящихъ подъ командою „украинскихъ" верховодовъ во ВЪнЪ. КромЪ извЪщенія о невиновности, отдалъ мнЪ г-нъ Лайсъ и пакетъ со всЪми бумагами, которыя забралъ мнЪ, было, жандармъ во время обыска и арестованія. Какъ опечатали оба мы, т. е. я и жандармъ, нашими оффиціальными печатями пакеть тогда, такъ невскрытымъ и непрочитаннымъ отдала мнЪ его прокуратура, которая, повидимому, этихъ бумагь не хотЪла видЪть и не видЪла.

Съ нЪкоторыми интернованными производились допросы очень интересно и замЪчательно. ПримЪра ради упомяну о нЪкоторыхъ. Одну крестьянку изъ Надворной (а можетъ быть изъ села отъ Н.) спросилъ прокуроръ: „Вы изъ которой партіи?" — "Я отъ коровъ" — отвЪтила баба. — „Какъ же отъ коровъ?" — спросилъ удивленный авдиторъ. — „Ну такъ, прошу пана „сендзього": я служу въ дворЪ, то тамъ дЪлимо всЪхъ слугъ на партіи, одна при коняхъ, друга при волахъ, еще инча при безрогахъ (свиньяхъ), a я при коровахъ и яловнику". — На такой простой отвЪтъ улыбнулся авдиторъ и отпустилъ бабу.

Иную крестьянку отъ Бродовъ (лЪтомъ 1915 года) спросилъ авдиторъ: "На васъ донесено, что вы впустили въ свою хату "москалей". Почему сдЪлали вы это?" — Крестьянка съ крайнимъ волненіемъ ему отвЪтила также вопросомъ: "А пощо впустили австрійски вояки „москалей" до Галичины?" — Авдиторъ мотнулъ только головой безпомощно и отпустилъ ее.

Чрезвычайно характерны были допросы совЪтника суда Богдана Б. ДЪдицкаго, надсовЪтника суда Влад. Литинскаго и секретаря староства въ СянокЪ г. Андрея Бугеpы.

Первыхъ двухъ, узнавъ, кто они, спросилъ авдиторъ: Когда были вы именованы совЪтникомъ и надсовЪтникомъ суда? - „Въ іюнЪ 1914 года". — "И сейчасъ по повышеніи въ чинЪ, васъ арестовали? Удивительно! ВЪдь же для повышенія по службЪ, признали васъ совершенно лойяльными. НЪтъ никакой послЪдовательности въ дЪлопроизводствЪ галицкихъ верховодовъ. Идите; вы, господа, черезъ недЪлю будете свободны". Такъ и вышло.

— Вы кто такой?— спросилъ авдиторъ.

— Я служилъ 12 лЪтъ въ арміи. Въ чинЪ фельдвебеля поступилъ я на службу въ староствЪ, секретаремъ староства служилъ я 28 лЪтъ. Теперь я вь отставкЪ съ пенсіей, съ крестомъ заслуги за вЪрную службу, и здЪсь, въ ТалергофЪ!

— УдивитЪльно, какъ съ вами поступили. Идите. Постараемся, чтобы вы вышли скоро отсюда.

Черезъ нЪсколько недЪль были всЪ они отпущены на свободу, хотя не въ одно время, ибо и не въ одно время, впрочемъ, ихъ допрашивали.

Необыкновенная исторія вышла и съ арестованіемъ о. Дольницкаго, духовника львовской дух. семинаріи и папскаго шамбелана, 83-лЪтняго старика, лойяльнЪйшаго подданнаго, быть можетъ, болЪе чЪмъ министръ-президентъ и болЪе папскаго, чЪмъ кардиналъ-примасъ. Его арестовали мадьярскіе солдаты, гдЪ-то недалеко австро-русской границы и вымучивъ его порядочно, посадили на пушку и везли его на ней привязаннаго далеко, въ какую-то команду, которая затЪмъ и доставила его въ Талергофъ.

Наконецъ пришло и о. Дольницкому освобожденіе изъ Талергофа. Многіе интернованные пришли его прощать къ воротамъ, - всякій радъ былъ ему въ чемъ нибудь прислужиться, a oo. Мащакъ и еще кто-то (и я нЪсколькими словами) произнесли старику трогательные пращальныя и благодарственныя рЪчи, за чудный примЪръ терпЪнія и неупаданія духомъ.

Я замЪтилъ, что многіе изъ заточниковъ часто, долго и съ усердіемъ молились, но и немало было такихъ, которые проводили свои дни прямо таки безбожно.

Переселившись изъ 8-го въ 4-ый баракъ, замЪтилъ я, что здЪсь интеллигенція и селяне были почти всЪ наши, русскіе; циммеркомендантомъ былъ о. Влад. Вахнянинъ. ПосовЪтовавшись съ оо. Сапруномъ, Кузыкомъ и сыномъ, представилъ я о. Вахнянину, что слЪдовало бы извЪстить всЪхъ товарищей недоли о томъ, что ежедневно и точно въ 6 ч. утра и 9 ч. вечера будетъ кто-то, давъ знакъ рукоплесканіемъ, громко, во всеуслышаніе, молиться, читать молитвы: "0тче нашъ", „Богородице ДЪво", "Подъ твою милость" и "Ослаби, остави". И о. Вахнянинъ сейчасъ согласился и извЪстилъ о такомъ постановленіи сожителей.

Благодаря этому нововведенію, значительно окрЪпъ духъ всЪхъ заточниковъ въ баракЪ. И въ др. баракахъ, узнавъ о нашемъ новомъ порядкЪ, люди ввели себЪ его также. Вообще общая молитва понравилась всЪмъ несказанно, на жаль, однако, видЪли мы и такихъ нашего обряда людей, которые на время молитвы, будто бы непросыпаясь, даже головы изъ-подъ одЪяла не показывали! A какъ стали мы, т. е. нЪкоторые сващенники, по баракамъ подъ воскресенья и праздники, т. е. наканунЪ и въ воскресенья и праздники, служить вечерни, утрени и литургіи, a даже акафисты и парастасы, то мы были вынуждены видЪть такихъ бездушниковъ, что, сидя въ барак, не лишь не переставали курить папиросокъ, но и въ карты себЪ дальше играть! A на упреки и увЪщанія изъ-за такого ихъ нелЪпаго поведенія, они отвЪчали, что они здЪсь не кто иные, a только — заточники, вотъ все.

Да и не такія еще нелЪпости и дерзости говорили они, но не стану приводить здЪсь всего этого, a укажу только, что доходило до того, что многіе даже званіе свое отрицали, но какъ лишь приходилось идти на почту за жалованьемъ, то они сейчасъ къ нему признавались!

ЛЪтомъ 1915 года достался я въ 31-ый баракъ. Съ перваго же дня сталъ я утромъ и вечеромъ для всЪхъ громко молиться, но уже на четвертый день я долженъ былъ переселиться въ XIII баракъ, ибо въ этоть день утромъ, когда я сталъ молиться, меня проклялъ одинъ интеллигентъ(!) во всеуслышаніе: „А шлягъ бы тебе трафивъ за твою молитву!" Вотъ до чего дошло это паденіе нравовъ. Есть, видно, люди на свЪтЪ, которые ни своего ни чужого горя не ощущаютъ и, отвергая и удаляя отъ себя все выспреннее, духовное, божественное, служатъ только мамонЪ даже и тогда, когда занимаются науками или когда извлекаютъ себЪ пользу изъ своихъ наукъ. Весьма печальное явленіе.

Отсутствіе церкви въ лагерЪ далось всЪмъ намъ, вЪрующимъ и къ Богу стремящимся, особенно больно. Намъ, почему-то не давали возможности устроить въ лагерЪ свою церковную жизнь, какъ слЪдуетъ.

Еще въ ноябрЪ 1914-го года распорядилась наша команда, чтобы былъ построенъ храмъ.—собственно костелъ, ибо безъ царскихъ вратъ, иконостаса и пр.—для вЪрныхъ гр.-кат. обряда, но все-таки католиковъ. Для некатоликовъ же, именно для православныхъ, позволилъ полковникъ построить баракъ съ иконостасомъ и однимъ престоломъ въ пресвитеріи, даже съ небольшимъ куполомъ. Костелъ для насъ уже былъ покрытъ черепицами, но вдругъ была работа пріостановлена съ момента, какъ вспыхнула эпидемія тифа. До весны ничего по постройкЪ не дЪлалось,—за это время послужилъ незаконченный костелъ складомъ домовинъ (гробовъ) съ умершими интернованными. Были такіе дни, что уставлены были по серединЪ храма по 5—8 и 10 гробовъ!

Весною не было уже пошести, и мастера принялись за завершеніе постройки храма. Въ концЪ мая 1915 г. состоялось торжественное благословеніе его делегатомъ лат. епископа изъ Граца, весьма пышно, съ участіемъ всей нашей команды и всего насъ стерегущаго войска, и въ присутствіи всЪхъ насъ. На окончаніе торжества пЪлъ нашъ хоръ подъ регентствомъ о. Петра Дуркота, державный гимнъ „Боже буди покровитель", по нЪмецки и по русски.

Намъ, несчастнымъ заточникамъ, отдали этотъ костелъ въ пользованіе. Хотя въ немъ многое было далеко не такъ устроено, какъ полагается въ русской церкви, все же мы возрадовались несказанно тЪмъ, что сможемъ служить Литургіи, a по крайней мЪрЪ, что будемъ присутствовать на св. Литургіяхъ, если кто будетъ намъ служить. Самопонятно, что радовались мы и служенію вечерень, утрень, молебновъ, акафистовъ и парастасовъ въ церкви, ибо, хотя служили мы эти богослуженія и по баракамъ, то все таки служеніе ихъ тамъ было далеко не то, что въ церкви.

ВсЪ три наши епископскіе Ординаріата забыли о насъ совершенно, имъ даже совсЪмъ не было, ни желательно ни интересно, узнать, какъ обстоитъ дЪло съ нашей духовной жизнью въ заточеніи, какъ или кЪмъ удовлетворяются наши религіозныя нужды.

Выходили курьезы. Такъ нпр. о-цъ Ярославъ попросилъ кого-то въ ВЪнЪ о присылкЪ Служебника (Литургикона). И, вотъ, прислали друзья нашей Церкви и нашего народа малый Литургиконъ, свЪжо въ ВЪнЪ на малой машинЪ отпечатанный — фонетикою! На самый видъ такого литургикона охватилъ насъ великій жаль и досада на ничЪмъ неоправданную, безпричинную и безсмысленную ненависть нашихъ Австріей и пруссаками испеченныхъ „украинцевъ", даже къ стариннымъ и полнаго уваженія достойнымъ церковнымъ книгамъ. Къ счастью огорчился этимъ фонетическимъ Литургикономъ и о. Ярославъ, — употребленіе такого Литургикона переходило вЪроятно границы его инструкціи, — и отправленъ былъ этотъ литургиконъ обратно въ ВЪну. Черезъ нЪсколько дней прислалъ намъ прелатъ, о. Дольницкій, изъ Граца, свой малый Литургиконъ и, вотъ, началъ служить Литургію о. Ярославъ по воскресеньямъ и праздникамъ, съ начала только одинъ, a черезъ нЪколько недЪль съ двумя-тремя священниками безбородыми (такіе казались ему все таки подальше право-и-цареславія). Въ усердіи и вышколенности о. Ярославу по исполненію душпастырскихъ обязанностей, согласно римскому воспитанію и полученнымъ инструкціямъ, отказать нельзя было, но голоса къ пЪнію и проповЪдническаго дарованія у него не было. Да у него не было и здоровья, котораго вдобавокъ беречь не умЪлъ. Черный кофе пилъ слишкомъ часто, курилъ слишкомъ много и одЪвался, идя служить зимнею порою, такъ же, какъ и лЪтомъ, по молодецки, словомъ, щеголялъ и — умеръ.

ПослЪ каждой Литургіи и вечерни или молебна велЪлъ о. Карпякъ пЪть „Боже буди покровитель". И народъ пЪлъ, ибо какъ же было не пЪть. Одни, можетъ быть, пЪли думая, что это поможетъ кое-что къ выходу изъ Талергофа, a иные, просто, "стpaxa ради іудейска"...

ВЪроятно пЪлось это „Боже буди покровитель" повсюду и денно и нощно и во всей австрійской державЪ, ибо требовала этого державная политика, но къ чему было все это? Въ 1918 году Австрія разсыпалась! Въ польской газетЪ „Depesza Lwowska" помЪстилъ кто-то къ сообщенію о распаденіи Австріи такія слова: „Австрія велЪла всегда и всюду молиться и служить Литургіи за свою цЪлость и за свое величіе, a что ей помогли эти молитвы и Богослуженія? A неумолимый рокъ готовилъ ей неминуемое распаденіе". На такія слова не могу не возразить: Молитвы и Литургіи за цЪлость и величіе Австріи были бы ей навЪрно спасительны, если бы совершались онЪ не какъ „за панщину", не по принужденности, не такъ, чтобы надо было бояться за немоленіе, непЪніе „Боже буди покровитель" и за неслуженіе предписанныхъ молебновъ о сохраненіи и благополучіи цЪсарскаго дома, не изъ боязни быть обвиненнымъ въ нелойяльности, a только если бы возносились и совершались отъ искренняго и благодарнаго сердца всЪхъ гражданъ, затвореніе имъ добра и правды. Но именно этого не испытали, ни чехи, ни словаки, ни хорваты, ни словенцы, ни дальматинцы, ни сербы, ни румыны, ни италіанцы, ни галицко-угорско-буковинскіе русины. Ко всЪмъ этимъ своимъ вЪрноподданнымъ народамъ относилось австрійское правительство крайне враждебно и вопіюще несправедливо. Въ Австріи добро и правда давались всецЪло только нЪмцамъ, a послЪ нихъ покровительствовало австр. правительство преимущественно евреямъ, дальше благоволило мадьярамъ ну и полякамъ.

Какъ только допущены были служить Литургію и бородатые іереи, оказалась крайняя необходимость имЪть второй литургиконъ большого формата, чтобы можно было по немъ читать издали (были два служебника жолковскаго иаданія, но они изъ-за слишкомъ малыхъ буквъ были очень неудобны), такъ, вотъ, принялись два молодыхъ священника, о. Богданъ и о. Константинъ Пеленскіе, написать печатными большими буквами Литургію Іоанна Златоустаго, и написавъ ее и переплетши, отдали къ общему употребленію. A такъ какъ было очень неудобно служить проскомидію при жертвенникЪ изъ большого и малаго литургикона, то написалъ я печатными буквами „проскомидію" и умЪстилъ надъ жертвенникомъ. И ставало служить Литургію по трое и по пятеро священниковъ одновременно. Фелоны и прочія ризы нашлись скоро, ибо ревностные священники жертвовали охотно на покупку нужныхъ церк. ризъ, a o. Богд. Полянскому прислалъ шуринъ его, священникъ изъ Прелукъ, одинъ фелонъ съ прочими частями.

Со временемъ достались намъ еще два литургикона, одинъ малый болЪе ранняго изданія, и одинъ большой — новЪйшаго Ставропигійскаго изданія. ПослЪдній привезъ намъ о. д-ръ Жукъ изъ ВЪны, дЪйствительный нашъ парохъ, ибо о. Карпякъ, какъ выяснилось, былъ только его замЪстителемъ.

Служилось, разумЪется, наибольше „читанныхъ литургій". По воскресеньямъ и праздникамъ служилась съ 9 ч. утра всегда поемая, соборная литургія. Въ такой поемой литургіи былъ начальствующимъ всегда о.Карпякъ, по его заболЪніи и смерти, о. Зарыцкій, a по отпущеніи его на конфинацію, о. Курдыдикъ, — всЪ безбородые. Если явился къ намъ о. Жукъ, или присланный имъ о. Лижегубскій, то начальствовали они и проповЪдали. Священникамъ оо. Зарыцкому и Курдыдику не было разрЪшено произносить проповЪди, но o. Курдыдикъ, иногда оповЪщая и объясняя кое-что о праздникахъ или постахъ, дерзалъ, размахнуться на рЪчь характера проповЪди.

ЗамЪчательный былъ одинъ случай съ фелономъ и эпитрахилью тЪхъ священниковъ, которые пріЪхали къ намъ въ Талергофъ вмЪстЪ со многими мірянами обоего пола изъ тюрьмы въ ТерезіенштадтЪ. Такъ - какъ было между всЪми нами, заточниками, и множество православныхъ, — насъ не хотЪли или боялись называть православными — то они постарались о полученіи разрЪшенія на постройку особой, православной часовни. И они построили себЪ, стараніемъ братьевъ КисЪлевскихъ, Діонисія и Юліана, іерея и мірянина, часовню, a съ помощью большихъ мастеровъ, плЪнныхъ русскихъ солдатъ, снабдили и украсили они часовню хорошимъ иконостасомъ и престоломъ. Не имЪя съ начала церк. ризъ, брали они секретно наши фелонъ и эпитрахиль, привезенные изъ Терезина: Конечно, о. Карпякъ не зналъ о томъ, что выдавались иногда фелонъ и эпитрахиль изъ нашей церкви православнымъ оо. Кисилевскому или ГудимЪ къ употребленію въ ихъ часовнЪ. Но однажды встрЪтилъ o. Kapпякъ кого-то несущаго эти ризы въ нашу церковь. „Откуда ты это несешь?" - спросилъ о. Ярославъ. — „Изъ православной часовни",—отвЪтилъ несущій. "Какимъ образомъ?" — „Мы заняли эти ризы къ нашему богослуженію", — сказалъ несущій, — „Такъ? То отнеси ризы обратно въ часовню; я не позволю ихъ больше употреблять въ нашей церкви".

Какой фанатизмъ — говорилось въ лагерЪ — уже будто и ризы пропитаны „схизмою". Удивительное опасеніе, смЪшное даже!...

Буковинскіе православные служили себЪ въ своей миловидной (особенно внутри) часовнЪ всЪ богослуженія, кромЪ св. Литургіи, ибо всЪ ихъ старанія получить отъ своего архіерея изъ Черновецъ все нужное къ служенію св. Литургіи, кончились ничЪмъ.

Чтобы могли иногда буковинскіе православные причащаться, привозилъ имъ изъ Граца (кажется изъ сербской церкви о. Преличъ) освященные дары сюда въ Талергофъ и передавалъ ихъ о. КисЪлевскому, a онъ сохранялъ ихъ въ кивотЪ на престолЪ.

Костелъ, служившій намъ церковью, умЪло и красиво расписалъ какой-то живописецъ изъ Граца, хорошо же и почти артистически живописали православную часовню два лица, именно: окончившій въ Черновцахъ богословіе г. Васильевичъ, женатый, но еще не рукоположенный, и о. Р. И. При семъ долженъ я замЪтить, что терроръ привелъ въ Талергофъ и нЪсколько человЪкъ, настоящихъ художниковъ, изъ которыхъ укажу троихъ, т. е. о. Кулика, извЪстнаго выставленными картинами на львовской выставкЪ и двоихъ вышеупомянутыхъ. Въ ТалергофЪ о. Куликъ былъ недолго и не занимался художественными работами, но о. И. и г. Васильевичъ, были въ заточеніи до конца (до 7-10 1918) и произвели за это время много прекрасныхъ вещей. A o. И. и г. Васильевичъ рЪзьбили очень много, и то удивительно искусно и красиво; занимались еще этимъ и мн. др., а именно: о. Конст. Полянскій, о. Гудима, о. Чертежинскій, о. Копыстянскій, о. Чекалюкъ, одинъ карликъ (былъ!), о. Богданъ Полянскій и др. Но живописаніемъ, писаніемъ портретовъ, занялся о. И. на болЪе широкую скалу, a живописаніемъ иконъ для церкви и для частныхъ лицъ потрудились много и успЪшно, именно двое: о. И. и г. Васильевичъ.

Плащаницу для насъ на Великій Пятокъ, плащаницу для православной церкви, и намЪстныя иконы для той же церкви, написалъ о. Р. И. преизрядно, a мы, бЪдные заточники, имЪли свое удовольствіе уже въ томъ, что могли обносить плащаницу вокругъ церкви въ Вел. Пятокъ и что могли ею устроить себЪ Божій гробъ.

Подобно уже вышеупомянутымъ потрудились такъ въ ТалергофЪ и многія другія, просто, чтобы только время не шло даромъ, и чтобы тоска по своимъ не разрывала сердца.

Тутъ годится также высказаться о нашихъ пЪвцахъ и пЪвицахъ, относительно нотнаго пЪнія вообще и нашего церковнаго пЪнія въ частности.

Одни изъ нихъ пЪли иногда, во время праздничной литургіи, въ нашей церкви (но не женщины) по нотамъ, иные въ православной часовнЪ—почти всегда.

ПЪнія выходили чудныя по стройности, колоритности и мощности. Одни слышалъ я въ церкви и восхищался, другія на пробахъ (во время репетиціи). Къ сожалЪнію, бывали нЪкоторые студенты-пЪвцы въ церкви только тогда, когда пЪлъ хоръ по нотамъ (они любили давать концерты), — впрочемъ же они церкви не знали и въ заточеніи, и въ горЪ.

Во всей огромной массЪ интернованныхъ въ ТалергофЪ за время 30 мЪсяцевъ, когда бывало насъ иногда по 8, 9 a то и 10 тысячъ, a иногда по меньше, 4, 5, 6, и 7 тысячъ, a въ самое послЪднее время можетъ быть только 3.000 лицъ, какъ же разочаровались мы и стыдились за поведеніе нЪкоторыхъ нашихъ людей! Мы думали, что будутъ всЪ глубоко чувствовать свое арестованіе и заточничество, и что именно и покинутъ всякіе свои дурные навыки и позорные поступки, но вышло иначе. Того, правда, никто изъ умныхъ и благочестивыхъ людей не желалъ, чтобы кто нибудь упалъ духомъ и предался отчаянію, но и того не надЪялись мы, что-бы кто-нибудь тамъ дальше велъ жизнь свою грЪшно, или чтобы кто-нибудь, кто дома жилъ порядочно, въ ТалергофЪ испортился и попалъ на порочный путь. Но увы, было немало такихъ, которые продолжали свое пустожитіе и въ ТалергофЪ, a нЪкоторые порядочные здЪсь уже сбились съ праваго пути на безпутство.

Намъ, конечно не казалось страннымъ то, что взялись нЪкоторые учиться игрЪ на цитрЪ, или что арестованная и въ Талергофъ привезенная барышня изъ Львова, ученица игры на скрипкЪ изъ консерваторіи, содерживавшая себя и въ прежней жизни уроками игры на скрипкЪ, привезла сюда съ собою и скрипки и ноты (съ нею привезли въ Талергофъ и мать ея), все это въ порядкЪ вещей, но чтобы иные, женатые, отцы оставленныхъ въ ГаличинЪ дЪтей и бывшіе тамъ на важныхъ постахъ, тутъ покупали себЪ скрипки, флейты, віолончели, и чтобы, составивъ себЪ оркестръ, играли (хотя бы и трудныя и хорошія аріи) вблизи самой церкви, и именно въ то время, когда въ церкви служились вечерня или молебенъ, это уже представлялось намъ не только безтактнымъ, но и соблазняющимъ и оскорбляющимъ всякое приличіе и религіозныя чувства.

Такого рода развлеченія нельзя было называть иначе, какъ только „Galgenhumor"-омъ, но на людей религіозныхъ и хорошей нравственности, благовоспитанныхъ и образованныхъ, такой Galgenhumor производилъ крайне тягостное впечатлЪніе.

„Ни Ъвши, ни пивши, скачи, дурню, ошалЪвши", — музыковавшіе плохо живились и плохо лежали-спали, и проказничали, просто, съ дури и убійственной скуки.

Когда 5 мая 1917 г. извЪщено насъ о томъ, что поЪдемъ всЪ изъ Талергофа, увидЪлъ я, что кто-то, мужчина хорошаго общественнаго положенія, отецъ дЪтей, которыхъ можно бы ставить хоть бы и сейчасъ подъ вЪнецъ, громко пЪлъ и мальчишески плясалъ.

Я говорю ему: „Что дЪлаешь, человЪче? Не шалЪй!"

— "Не шалЪю, — говоритъ, — но радуюсь, ибо, вотъ, даютъ свободу", и дальше подпрыгиваетъ.

Я говорю ему, что всЪ рады тому, что выйдутъ наконецъ изъ неволи, но никто не поетъ и не пляшетъ, вЪдь же и тамъ, въ ГаличинЪ, будто на свободЪ, но не гараздъ, не рай, только нужда и горе, a кромЪ того и нЪтъ дома своихъ — они Богъ вЪсть гдЪ.

Въ одномъ баракЪ жили между прочими, одинъ священникъ съ женою и дЪтьми. Жена и дочь этого священника своимъ поведеніемъ все время заточенія ставили своего мужа, респ. отца, священника, взаправду въ неловкое положеніе: онЪ не были въ состояніи между собою и къ своему мужу (отцу) священнику, говорить иначе какъ только, по польски. ОнЪ не являлись ни разу на богослуженіяхъ, служимыхъ по баракамъ, a также ни разу въ церкви. МнЪ пришлось однажды заговорить съ ними серьезно по этому поводу. Спpoсивъ ихъ, почему онЪ, русскія по происхожденію, дочери русскихъ священниковъ, вскормленныя и содерживающіяся русскимъ хлЪбомъ, живя на приходствЪ въ русской громадЪ, говорятъ всегда лишь по польски, такъ онЪ отвЪтили: „Мы такъ привыкли говорить сдавна, и отвыкнуть отъ этого не можемъ (вЪрнЪе не стараемся, не хочемъ), но несмотря на то, мы, може, лучшія русинки чЪмъ тЪ, кто говорятъ по русски".

Я говорю имъ, что онЪ,—дочь и жена русскаго священника—онЪ все таки даже не читаютъ и не пишутъ по русски, и что это весьма печально, a одна изъ нихъ отвЪтила: „Въ этомъ мнЪ не было и нЪтъ никакой надобности!"

ЗатЪмъ съ удивленіемъ я просилъ мать и дочку, прчему онЪ, въ неволЪ, на богослуженіяхъ никогда не бываютъ, a онЪ отвЪчаютъ: „Мы и дома никогда въ церкви не бывали".

— „Что говорите? Возможно ли это? Я знаю, что церковь ваша близехонько приходского дома".

— „Да, это вЪрно, но мы не выносимъ запаха церковныхъ свЪчъ и кадила", сказали онЪ.

— "Но вЪдь же часто въ церкви свЪтитъ немного свЪчей и не часто кадятъ".

— „Можетъ быть, что такъ оно и бываетъ, но мы этимъ не интересовались".

Я былъ пораженъ открытіемъ такой картины, изъ нашихъ приходовъ, въ какомъ-то медвЪжьемъ углу.

Еще въ мартЪ 1915 года до насъ доходили слухи, что будутъ привезены къ намъ въ Талергофъ заточники изъ Терезіештадта (Терезина). И дЪйствительно прибыли они къ намъ весною, въ количествЪ около 400 лицъ. Ихъ не помЪстили въ карантинныхъ баракахъ, ибо было ихъ слишкомъ много, но имъ предоставила команда нЪсколько нашихъ бараковъ между церковью и баней. РазумЪется, что бараки съ терезинцами обвели кордономъ (проволокой и солдатами), a намъ нельзя было съ ними даже издали разговаривать, но мы все таки разговаривали съ ними и подавали имъ даже съЪстные припасы — это зависЪло отъ расположенія духа и бдительности карауловъ: между ними находились иногда хорошіе люди, особенно чехи.

Когда пришлось мнЪ забирать еще зимою изъ карантина моего двоюроднаго брата, іерея Александра, умершаго отъ желтухи, чтобы заняться его похоронами, сказалъ мнЪ караульный (чехъ): „Почему вы батюшка здЪсь?"

— Потому, что я заявлялся русскимъ, — отвЪтилъ я.

— „Знаю объ этомъ и объ этомъ не спрашиваю, но почему дали вы себя арестовагь и сюда привезти; вы должны были заблаговременно бЪжать и скрыться", — сказалъ онъ. На это его простодушіе, тронувшее меня до глубины души, въ отвЪтъ пояснилъ я ему, что арестовали меня такъ скоро по объявленіи мобилизаціи, что не было времени и подумать о бЪгствЪ, a впрочемъ, я, какъ душпастырь, и притомъ не чувствовавшій за собой никакой вины, и не бЪжалъ бы, все равно — пастырю нельзя оставлять свою паству, — такъ пристойнЪе мнЪ, что меня силою взяли.

И мы пошли оба, - я видЪлъ всю среднюю часть города и купилъ кое-что для себя и для другихъ.

И что мы отъ нихъ узнали! Чего только они не пережили и не перенесли также!

Кто-то изъ нашей команды представилъ въ министерствЪ войны въ ВЪнЪ устройство Талергофскаго лагеря и порядки въ немъ такъ привлекательно, что пріЪхала въ Талергофъ комиссія съ цЪлью его осмотра и поселенія въ немъ инвалидовъ. Какъ же ужасно разочаровалась комиссія! Она не только не признала Талергофа подходящимъ мЪстомъ для инвалидовъ, но высказалась, что оно не могло бы служить даже помЪщеніемъ для собакъ.

И въ этотъ Талергофскій лагерь попали наши терезинцы, которымъ братья-чехи старались сдЪлать ихъ пребываніе въ крЪпости по возможности сноснымъ, несмотря на предписанную строгую дисииплину и суровЪйшій тюремный режимъ.

Когда выходили наши терезинцы еще въ ТерезинЪ на прогулку, то встрЪчавшіе ихъ чехи сердечно ихъ привЪтствовали, восклицая: „На-здаръ, братья-русове!"

Терезинская команда помнила симпатично о нашихъ заточенцахъ въ праздники Рожд. Христова, Богоявленія и въ свЪтлые дни Пасхи, и всячески облегчала имъ удовлетвореніе своихъ религіозныхъ нуждъ и соблюденіе родныхъ обычаевъ. Не удивительно, поэтому, что, Ъдучи въ Талергофъ, многіе жалЪли, что Терезинъ оставили.

Въ многомъ измЪнилась наша жизнь въ ТалергофЪ съ прибытіемъ такого множества новыхъ нашихъ узниковъ. Они казались болЪе бодрыми и крЪпкими духомъ и подняли у многихъ изъ насъ упавшій, было, духъ, хотя и терезинцы поняли, что всЪмъ русскимъ нечего надЪяться. Война сложилась тогда для Антанты плохо, но и центральнымъ державамъ появилась новая угроза: Италія объявила имъ войну.

Еще пока разскажу о событіяхъ въ ТалергофЪ по прибытіи терезинцевъ, долженъ упомянуть о благоволившемъ къ намъ генералЪ Бачинскомъ, котораго назначило министерство смотрЪть за нами, заточниками, въ ТалергофЪ.

Зима 1914-15 г. была намъ страшна, но и вмЪстЪ съ тЪмъ очень нудна, ибо карали насъ не только за табачное куреніе, но и за чтеніе газетъ и книгъ. Запрещеніе курить было совершенно справедливо, ибо мы жили въ тонкихъ деревянкахъ, на соломЪ (до Пасхи 1915 г.); есди бы вспыхнулъ пожаръ, пошли бы всЪ бараки съ дымомъ въ теченіи часа, a тогда съ нами что было бы?

Въ томъ, однако, что нельзя было намъ подъ карою ареста или кандаловъ читать, дЪлалась намъ самая большая обида.

Но явился въ мартЪ 1915 г. на смотръ лагеря генер. Бачинскій. Шелъ онъ въ сопровожденіи полковника и офицеровъ главной улицей, всЪ мы должны были стоять передъ бараками. Кто-то изъ нашихъ интеллигентовъ хотЪлъ приблизиться .къ генералу.

Одинъ офицеръ крикнулъ: Zuruck! zuruck ! Nicht gestattet!" (Назадъ! назадъ! не дозволено!)

На это генералъ: „Warum nicht gestattet? Darum bin ich ja hier, damit die Internierten in ihren Bedurfnissen sich an mich wenden. Kommen Sie, mein Herr, naher, und sagen Sie gerade heraus, was Ihnen am Herzen liegt." (Почему не дозволено? Я же на то и здЪсь, чтобы интернованные ко мнЪ обращались. Пожалуйте, господинъ, сюда ближе и скажите просто, что вамъ на сердцЪ.)

Тогда подошелъ H.H. и пожаловался на запрещеніе чтенія книгъ и гaзeтъ.

— Ist es wahr, Herr Oberst, dass man hier nicht lesen darf? (Правда -ли, господинъ полковникъ, что здЪсь нельзя читать?)

— Ja, sie sind ja verdachtige Leute. (Да, они вЪдь подозрительные люди).

— Aber was wenn auch verdachtige Leute, aber immer Leute, und dazumal intelligente. Von heule an, wer nur will, darf alles lesen, was in der Zensur war, (Такъ что изъ того, что подозрительные люди, но все же — люди, и притомъ интеллигентные. Отъ сегодня, кто только хочетъ, можетъ читать все, что лишь прошло чрезъ цензуру).

Насъ озарила радость: мы доставали множество книгъ и всякія газеты. Я прочелъ отъ того дня по 7|5 1917 г. очень много и написалъ 10 повЪстей и 10 новеллъ. Даромъ время не прошло.

Терезинцы привезли съ собою много книгъ и мы у нихъ брали ихъ для прочтенія. Многіе покупали себЪ учебники французскаго и англійскаго языковъ, грамматики и словари, русскіе и иные, и учились прилежно; время сходило легче. Гимназисты покупали себЪ школьныя книги и стали приготовляться къ экзаменамъ.

Изъ терезинцевъ прибыли уже нЪкоторые въ Талергофъ съ такими приписками въ документахъ тамошней команды, что могли выйти на конфинацію, и дЪйствителыю затЪмъ вышли.

До прибытія нашихъ терезинцевъ вышли изъ Талергофа уже многіе изъ узниковъ, интеллигентовъ и крестьянъ, первые куда-то на конфинацію (въ Турахъ, Вольфсбергъ, Гроссъ - Флоріанъ, Гнасъ и иныя мЪста), вторые куда-то на работы или въ Гминденъ. На ихъ мЪсто привезено множество лицъ изъ Галичины, русскихъ, поляковъ и евреевъ, за то, что во время русской оккупаціи жили по человЪчески съ русскими. Вотъ вамъ и преступленіе!

Терезинцы иначе относились къ нашей командЪ чЪмъ мы, значительно смЪлЪе, a подражая имъ, осмЪливались и мы.

Но дали намъ новаго настоятеля, поручика, д-ра Чировскаго, изъ Бродовъ, рьянаго мазепу, съ виду только гладкаго и „масненькаго". Охъ, онъ зналъ ужъ какъ за насъ браться - хуже чЪмъ въ солдатнЪ!

Утромъ въ 6 ч. должны были безусловно всЪ вставать; въ 9 ч. вечера ложиться спать. Сколько разъ пришелъ Чировскій на осмотръ утромъ или вечеромъ, a засталъ кого подъ одЪяломъ (особенно женщинъ), то срывалъ одЪяло, грубо выкрикивая, и поднимались крики и плачъ, ибо часто матери съ маленькими дЪтьми, которыя ночью не давали имъ спать, засыпали утромъ, a это, ужасъ, какъ раздражало Чировскаго. Пошла жалоба отъ женщинъ къ полковнику, ну, и позже уже одЪялъ не срывалъ.

Какъ то въ іюнЪ 1915 г. пришелъ приказъ, чтобы всЪ мужчины въ такомъ и такомъ возрастЪ предстали передъ военной комиссіей къ набору. BсЪ удивились: Verrather-овъ будутъ брать въ солдаты! Но что дЪлать! Приказъ, такъ приказъ. Начался наборъ рекрутъ, наборъ очень твердый и энергичный; брали молодыхъ и старшихъ, годныхъ и негодныхъ, ибо оказалась большая нужда въ солдатахъ для отправки на новый фронтъ,—италіанcкій, a въ дальнЪйшей перспективЪ еще и румынскій! Правда, русская армія оставила Галичину и Буковину и Варшаву, но она не была уничтожена, она все-таки осталась и то нЪсколько милліонная...

Пришла очередь набора солдатъ и изъ интеллигенціи, молодежи и старшевозрастныхъ. И что тутъ оказалось? Почти вся къ набору вызванная интеллигенція записывалась при перекличкЪ какъ русская (russiche Nationalitat) ;между набранными были доктора правъ, тЪ оправдывались тЪмъ, что у нихъ на докторскихъ дипломахъ вписано: „Nationalitat: russische". Вотъ и возникъ сейчасъ конфликтъ: команда приговорила всЪхъ, которые записывали себя русскими, къ 21-дневному аресту, a затЪмъ и къ „anbinden" по два часа!

И пошли наши за это въ арестантскіе бараки. Одинъ сЪдоглавый свяшенникъ, двухъ сыновей котораго посадили за „russisch" подъ арестъ, просилъ полковника о разрЪшеніи подавать имъ нЪсколько лучшую пишу. Полковникъ сказалъ: „Fur diese Bitte haben auch Sie drei Tage Arrest". (За такую просьбу и Вамъ три дня ареста).

И бЪдный старикъ дЪйствительно просидЪлъ три дня въ заключеніи.

Обо всемъ этомъ происшествіи какъ-то узналъ генер. Бачинскій. Явился онъ снова въ Талергрфъ. Ровно въ полдень идетъ онъ вмЪстЪ съ полковникомъ и офицерами главною улицею вдоль бараковъ и встрЪчаетъ случайно большую массу крестьянъ-рабочихъ, идущихъ съ поля вь бараки къ обЪду. ВЪроятно у генерала былъ разговоръ съ офицерами о словЪ „russisch", ибо внезапно остановился и велЪлъ остановить всю массу рабочихъ. Одного мужика въ одномъ изъ первыхъ рядовъ спросилъ генералъ: „Ты изъ Галичины?"

— Изъ Галичины.

— Ты полякъ?

— НЪтъ, я—русинъ.

Какъ того мужика, такъ, проходя вдоль рядовъ рабочихъ, онъ спрашивалъ еще нЪсколькихъ человЪкъ, и всЪ они отвЪчали: я—русинъ.

Наконецъ обратился генералъ къ офицерамъ и сказалъ: „Da sehen Sie, meine Herren, die rechte Wahrheit; alle diese aus Galizien nennen sich „rusini", Russen, deswegen hat sich so auch die assentierte Intelligenz schreiben lassen". (Такь видите, господа, сущую правду: всЪ изъ Галичины называютъ себя „русинами", русскими, потому и взятая въ армію интеллигенція такъ себя велЪла записать).

Такъ понималъ дЪло генералъ, но мазепа Чировскій, не признавая этого все бЪсновался.

Что дальше говорилъ генералъ объ этомъ, мнЪ неизвЪстно.

И много нашихъ неустрашимыхъ патріотовъ попало въ строгую тюрьму за это слово „russisch", и почти всЪ затЪмъ были поочередно привязываемы къ столбамъ, и подвЪшиваемы на нихъ, почти половина изъ всЪхъ нихъ не выдерживала наказанія: падали въ обморокъ.

A что было съ ними въ полкахъ! Марка „aus Thalerhof" была для нихъ осужденіемъ къ преслЪдованіямъ. Имъ прикрЪплялись позорные значки на шапкахъ или на рукавахъ, повышеній никакихъ не получали, въ боевой огонь должны были идти первыми, если же не пошли бы, то отъ стоявшей сзади за ними команды имъ пуля въ спину!..

Большимъ счастьемъ было для насъ то, что только въ одной части бараковъ велъ надзоръ г. Чировскій. Но онъ, хотя рьяный мазепа и большой врагъ интернованныхъ, за хорошія деньги былъ — заочно усерднымъ помощникомъ нЪкоторымъ интернованнымъ въ ихъ стараніяхъ освободиться изъ Талергофа, и въ такихъ случаяхъ уже безъ различія ихъ національности или политическихъ убЪжденій. Кто далъ ему секретно 200, 400, 600 и 1000 кронъ (а то и выше), того онъ съ помощью „украинской комиссіи" въ ГрацЪ вырывалъ изъ Талергофскаго ада. Долгое время ему это удавалось, но, наконецъ, все таки ножка поскользнулась и онъ завершилъ свое талергофское поприще коллоссальнымъ скандаломъ. Его арестовали, посадили въ ГрацЪ въ тюрьму и отдали подъ судъ. За его нечестное, неофицерское дЪло, за взяточничество и за освобожденіе тЪхъ, которыхъ онъ прежде ухитрялся и успЪвалъ сажать въ тюрьму и подвергать наказаніямъ и оскорбленіямъ, его осудили на деградацію въ рядовые и на служеніе въ арміи въ первыхъ рядахъ италіанскаго фронта, a былъ онъ женатъ и у него были дЪти.

Носилъ волкъ, понесли и волка.

За все время нашего пребыванія въ ТалергофЪ сколько напастей и непріятностей испытали мы!

Въ первомъ году, отъ сентября 1914 г. до сентября 1915 г„ считала насъ поставленная надъ нами команда послЪдними людьми на свЪтЪ, бродягами, и ни въ чемъ намъ не довЪряла.

Иной разъ было приказано снова быть каждому на своемъ мЪстЪ, ибо будутъ поиски за какими-то уворованными деньгами, кольцами, серьгами, бЪльемъ и платьемъ.

Еще иной разъ данъ былъ приказъ находиться на своихъ берлогахъ, ибо будетъ ревизія за скрытыми револьверами, браунингами, пулями, порохомъ, - совЪсть у команды была нечистая, такъ боялась и того, чего не было и быть не могло.

Ревизіи бывали, но никогда ничего не нашли, кромЪ нашихъ собственныхъ денегъ.

Еще бывалъ терроръ и ревизіи за переметными письмами и за табакомъ, a иногда и за укрытымъ топливомъ (необходимо нужнымъ для семействъ, для пригрЪтія молока, чайку, кофе), и за самоварами и примусами!

Было очень много непріятностей и скандаловъ изъ-за воровъ и проститутокъ, помЪщенныхъ, очевидно, нарочно въ баракахъ, и изъ-за спанья. Женщины старались отдЪляться отъ другихъ капами, пледами, но что иногда творилось —ужасъ!

Въ первомъ году выходили странныя исторіи съ провизорическими нужниками. Выкапывали длинные рвы, давали вдоль рвовъ круглыя перила, чтобы на нихъ садились узники и эти рвы съ перилами возлЪ всЪхъ бараковъ безъ всякаго прикрытія и служили отхожими для лицъ обоего пола, для интеллигенціи и простонародья. Рвы эти засыпывали рабочіе часто землею, доколь рвы не закрылись совсЪмъ; послЪ этого копали новые рвы.

Однажды вывелъ караулъ 20лицъ садиться на перила надъ рвомъ. Они сЪли и — о горе! перила перегнулись въ сторону рва, и всЪ 20 лицъ очутились въ мерзкой грязи! Ужасъ. Плакать хотЪлось надъ бЪдняками.

Но солдаты, которые возлЪ палатки на главной улицЪ все время просиживали, чтобы смЪнять караулы, узнавъ о „прыжкЪ" несчастныхъ въ ровъ, цЪлую недЪлю смЪялись надъ „событіемъ", показывали подобными вывертасами на своей скамьЪ, какъ интернованные падали въ грязь и безъ удержу радовались. Вотъ люди! Подъ конецъ 1915-го года построены были порядочныя цементныя отхожія.

Еще слЪдовало бы мнЪ описать здЪсь въ одной главЪ множество горькихъ и странныхъ исторій, которыя я узнавалъ отъ товарищей по недолЪ (обоего пола), исторіи ихъ арестованія, заключенія по арестамъ и тасканія ихъ въ товарныхъ вагонахъ или на платформахъ въ мЪста заточенія, но этому посвяшу, если Богъ позволитъ, особый трудъ.

Смотрите, какихъ имЪли мы опекуновъ! Одинъ интеллигентъ, освободившись изъ Талергофа сталъ жить въ ВЪнЪ (Ф.С), но не долго онъ тамъ жилъ; такъ злостно надоЪдали ему тамъ знакомые „украинцы", что онъ по нуждЪ переселился куда-то въ Моравію,— Проф. Труша изъ Ст. взяли какъ офицера въ армію, въ Грацъ; тамъ доносъ сдЪлалъ на него жидъ, и отдали его обратно въ Талергофъ, гдЪ пробылъ до мая 1917г.

ВсЪ мы, талергофцы, терпЪли много весь первый годъ изъ-за бЪды, вызываемой задержкой посылокъ. Не знаемъ, кто, собственно,—виновникъ этихъ почтовыхъ безпорядковъ, наше ли ближайшее начальство, или же почтовые чиновники.

ВсЪ интернованные хотЪли, разумЪется, къ своимъ писать часто и отъ нихъ часто получать извЪстія, но увы, наши письма и письма къ намъ гдЪ-то совсЪмъ пропадали. Но когда въ мартЪ 1915 г. довелось нашимъ свыше 150 чел. поступить подъ карантинъ, чтобы вырваться изъ Талергофа, то случилось карантинникамъ что-то невЪроятное: многимъ изъ нихъ вручено всякихъ писемъ (открытокъ и др.) по 15—20 штукъ. Вотъ и выяснилась злоба нашего начальства. Наша канцелярія всю переписку задерживала, a теперь—не стыдились всю ее выдать. Когда вышли одни, освободившіеся изъ-подъ карантина, на свободу, a пришли многіе другіе, то и имъ давали корреспонденцію, собранную за всю зиму. Какая безчеловЪчность!

ЛЪтомъ 1915 года принялся было, на нЪкоторое время за продажу всякихъ товаровъ одинъ инженеръ, полякъ, очень милый и вЪжливый человЪкъ. Черезъ пару недЪль закрыли кантину, почему? Пошелъ инженеръ и др. подъ арестъ. За что? За то, что передалъ онъ и др. черезъ гостей, посЪщающихъ насъ изъ Граца или изъ иныхъ мЪстностей, письма на Грацкую почту. СлЪдовали допросы. Инженеръ, допрошенный, почему дерзнулъ подать письмо не черезъ почту „Цеттлингъ-Талергофъ", отвЪтилъ: „Я писалъ уже много писемъ къ женЪ правильно, но отвЪта не получалъ, такъ, вотъ, и выслалъ я инымъ путемъ письмо. Прошу этому не удивляться; къ женЪ я всякія дороги буду искать, чтобы только съ ней переписаться. Если считаете это преступленіемъ, я кару приму, но писать къ женЪ буду такъ снова, какъ мнЪ удастся".

Инженера и др. за почту арестованныхъ, выпустили и не карали. Въ 1916—17 году шли письма, денежныя посылки и пакеты живЪе и правильнЪе, но съ посылками съЪстныхъ припасовъ отъ родныхъ къ намъ, вышла новая и пренепріятная бЪда, вызванная дороговизною и голодомъ: на почтЪ стали изъ пакетовъ выбирать сыръ, масло, солонину, колбасы, ветчину, хлЪбъ, крупу, сушеные фрукты и иное, — или все или до половины. Мы тамъ въ ТалергофЪ голодали, наши тянулись съ послЪдняго, чтобы намъ кое-что послать, a незванные благодЪтели безнаказанно наше добро похищали!

Наша команда часто списывала наши потери изъ посылокъ, но пользы отъ этого не было.

Посылки съЪстныхъ припасовъ въ 16 и 17 г. были намъ несказанно желанны, ибо тогда кантины хлЪба уже не продавали, a казарменнаго хлЪба давали намъ очень мало и то недоброкачественнаго кукурузно-ржаного, или ржано-ячменнаго, или ржаного съ примЪсью меленаго тополя или иного какого-то дерева.

Въ трактирахъ тотъ, у кого были деньги, могъ до половины 16-го года покупать съЪстные припасы всякіе и кусокъ хлЪба, но съ половины 16-го года и въ трактирахъ давали къ мясу только картошку, капусту или фасоль, хлЪба же не давали. Торты подавались всегда послЪ обЪда какъ пирожное, a хлЪба не было!

Съ осени 1916 по 7.5 1917 насталъ въ ТалергофЪ для безденежныхъ грозный голодъ. Потому и писали всЪ къ своимъ: „присылайте, Христа ради, что Ъсть", свои присылали, a посылки не доходили!

На Пасху 1916 г. прислала мнЪ жена окорокъ въ 5 клг., но я его не видЪлъ! О. Ковалю прислалъ кто-то 2 кгл. сушеныхъ бЪлыхъ грибовъ, но въ посылкЪ ихъ не было!

Отъ голода померло въ послЪднемъ году много нашего селянства; команда питала ихъ самими юшками (похлебками), мы не могли имъ дать Ъсть, ибо сами еле-еле жили, a своихъ такихъ у насъ не было, чтобы можно было отъ нихъ что-то получить, ибо большая часть Галичины и вся Буковина были снова русскими войсками заняты.

Голодающіе собирали всякіе кухонные отбросы на дворЪ и съЪдали ихъ жадно!

Во всемъ свЪтЪ, кажется, не умЪютъ святковать (праздновать) Рождество Христово и Пасху такъ величаво, какъ на Руси, a также и похороны въ восточно-греческомъ обрядЪ гораздо величественнЪе похоронъ у другихъ христіанъ.

Когда приходилось намъ святковать наши годичные великіе праздники въ ТалергофЪ, то невзирая на всякіе недостатки и трудности, мы старались все-таки соблюсти многое самое существенное въ нашихъ обычаяхъ обрядахъ по елику возможно, конечно.

Рождественскій праздникъ въ первомъ году былъ убогъ, но хлЪба и булокъ и мяса еще можно было достать, ну и торты были еще дешевы, то по возможности всЪ старались запастись ими, чтобы съ своими подЪлиться и порадовать другъ друга, но праздникъ Пасхи вышелъ несказанно скуднымъ и печальнымъ; для большинства было утЪшеніемъ одно Божіе слово по баракамъ и пЪніе „Христосъ воскресе!"

МнЪ пришлось служить пасхальную утреню и обЪдню въ пяти баракахъ и благословить тамъ пасхальныя брашна. Но увы! когда посмотрЪлъ я на кровати мужиковъ, гдЪ они положили свои пасхальныя яства, то невольно заплакалъ. У всЪхъ почти не было къ благословленію ничего больше какъ только кусокъ хлЪба и одно яйце!

О, какъ жаль было мнЪ нашего крестьянства, мужчинъ и женщинъ, и у нЪкоторыхъ и ихъ дЪтей! Но какой крЪпкій духъ былъ у нихъ! Они въ заключеніе неповинно взятые перенесли геройски все это горе.

Но въ 1916 на 1917 годахъ видЪлъ я уже гораздо большее обиліе пасхальныхъ яствъ; кому то поприсылали кое-что лучшее родные, иные, получивъ значительныя деньги за воловъ, коровъ и лошадей, взятыхъ у нихъ для войска, кое-чего купили себЪ, и, вотъ, было всЪмъ отраднЪе.

Въ 16 и 17 гг. вышли наши праздники почти величаво, ибо была уже церковь, a она была нашими не только по воскресеньямъ и праздникамъ, но и въ будни, утромъ и вечеромъ, по берега и за стЪнами, наполнена: въ богослуженіи и въ Божьемъ словЪ находили многіе отраду и утЪшеніе. Но были и такіе, которые не умЪли вести себя достойно, a лишь о томъ помышляли, чтобы Ъсть, пить, курить, въ карты играть, и безобразничать.

О, Господи! Горбатыхъ не выпрямитъ и могила, грЪшниковъ не исправятъ ни тюрьма, ни заточеніе, ни далекая чужбина, ни разлука со своими.

Облегчало сердечную боль осиротЪлыхъ родныхъ развЪ лишь то, что иногда оказывалось возможнымъ похоронить покойниковъ своими священниками, при полномъ отпЪваніи въ церкви и съ похороннымъ шествіемъ.

Насталъ 1917 годъ. Печали, оскорбленій, обидъ и униженій испытали мы немало. Много-премного насъ перебывало, одни прибывали, другіе выбывали, наконецъ осталось насъ тамъ еще около 3.000 чел., особенно стойкихъ русскихъ, нЬсколько сотъ поляковъ, столько же, кажется, румынъ и евреевъ. Изъ этихъ 3,000 была тамъ большая половина съ самого начала.

Во время всего нашего тамъ пребыванія произошли въ мірЪ великія перемЪны: папа одинъ умеръ, новый насталъ; нашъ епископъ Константинъ въ ПеремышлЪ упокоился, новаго еще не назначили; нашего митрополита Андрея вывезли на сЪверъ, a епископъ Григорій то управлялъ своею епархіею, то оставлялъ ее; нашъ цЪсарь Францъ-Іосифъ I умеръ, и сейчасъ же сталъ править новый императоръ Карлъ І, a война между тЪмъ охватила всю Европу и распространилась на Малую Азію, и лилась человЪческая кровь неповинно струями, рЪками, на сушЪ и на морЪ, оказалась вынужденною вмЪшаться въ войну и Америка, — она рЪшила за всякую цЪну подавить войну, и обо всемъ этомъ узнавали мы въ ТалергофЪ только случайно и съ опозданіемъ изъ газетъ, a какая была въ нихъ правда, извЪстно было всякому.

Однако, что узнали мы какъ правдивый и ужасный фактъ, это то, что судили нашихъ наилучшихъ патріотовъ два раза военные суды за шпіонство, за измЪну цЪсарю, и приговорили ихъ къ смерти!

Зимою 1917 г. явился къ намъ талергофскимъ священникамъ, делегатъ изъ ВЪны, митратъ. Собравъ насъ въ церкви, сказалъ намъ: „Можетъ быть и выйдете отсюда, но такими, какъ васъ вижу, нЪтъ. По какому праву отрастили вы себЪ бороды и усы? ПослЪ того, какъ ихъ сбреете, будутъ власти васъ иначе судить".

На это сказалъ о. Р. Ч.: "ВсЪ мы были безбородые, a насъ повезли сюда. Если мы отпустили здЪсь бороды, то не потому, чтобы уподобляться священникамъ въ Россіи, только нужды ради: насъ ведутъ караулы часто передъ судъ, для составленія всякихъ протоколовъ, такъ вотъ, мы съ бородами и въ штатскомъ платьЪ, чтобы не знала публика, кого солдаты ведутъ. Такого принятія мЪръ никто во зло вмЪнять намъ не можетъ".

Я сказалъ делегату: „Кто васъ къ намъ послалъ, не интересовался нашею и всЪхъ нашихъ вЪрныхъ долею, ни нашими душевными нуждами. Какія перемЪны произошли въ епархіяхъ, объ этомъ насъ никто не повЪдомилъ. О смерти еп. Константина консисторія намъ тоже не сообщила".

Делегатъ перерываетъ: „Объ этомъ могли вы узнать изъ газетъ".

Я: На газеты полагаться нельзя. Больше года газеты читать намъ было запрещено, a недавно принесли газеты, что митрополитъ умеръ. Опроверженія же въ нихъ небыло. Должны мы вЪрить, что митрополитъ умеръ? Почему духовныя власти оставили насъ на произволъ судьбы? A изъ-за такой мелочи, какъ бороды, васъ къ намъ посылаютъ! Если борода что-то страшное, то почему митрополитъ ходитъ съ бородою и такимъ вездЪ на портретахъ мы его видимъ?

ПослЪ этого делегатъ ушелъ.

И такъ томились мы дальше въ заточеніи, нашими духовными властями какъ-бы совсЪмъ забытые.

Но пошла молва, что молодой цЪсарь Карлъ хочетъ умилосердиться надъ нами.

Но что значитъ молва! Spes alit, но spes и falіt.

Около праздниковъ Пасхи сталъ бывать въ ТалергофЪ чиновникъ, баронъ Райнлендеръ;онъ сказалъ, что дЪйствительно мы выйдемъ изъ Талергофа, ибо дана почти всЪмъ амнистія, но не смогутъ поЪхать въ Галичину, ибо не всЪ уЪзды освобождены отъ непріятеля, и проходитъ еще чрезъ нЪкоторые уЪзды боевая линія. Вотъ, для насъ радостная вЪсть. Мы стали ходить всЪ къ барону, чтобы узнать о своей судьбЪ. Я пошелъ тоже и уладилъ дЪло за себя, за сына и за двухъ братьевъ.

Черезъ нЪсколько дней велЪли намъ приходить за маршрутами и легитимаціями, a на 7-ое мая назначенъ былъ выЪздъ.

ВсЪ мы интернованные зашевелились и радовались, что, наконецъ, оставляемъ мЪсто нашего заточенія. Но не всЪ радовались, ибо и не всЪ Ъхали въ Галичину, a многіе изъ тЪхъ нашихъ которые Ъхали въ Галичину, знали, что не найдутъ своей семьи, ибо семьи ихъ бЪженцами жили еще гдЪ-то въ РостовЪ на Дону или въ др. городахъ Россіи. Я и мой сынъ, мы радовались полностью, ибо мы Ъхали къ своимъ женамъ и дЪтямъ.

И 10-го мая были мы уже на мЪстЪ у своихъ. Слава Богу! "Кто терпенъ, той спасенъ!" Мы вытерпЪлисъ Божьей помощью всю горечь гоненія и интернированія, и вышли изъ Талергофа, не переписываясь въ „украинцы".

(См. также: „Автобіографія о. Г. А. Полянскаго" въ жур. "Наука" за II. и III. кварт. 1931 г.)

Описанныя въ Дневникахъ Куриллы (въ III вып. Талергофскаго Альха) и оо. Мащака и Полянскаго въ этомъ выпускЪ злоупотребленія въ кантинЪ Талергофскаго лагеря завершились интереснымъ эпилогомъ въ уголовномъ судЪ въ ГрацЪ. Ходъ и результаты относит. судебныхъ разбирательствъ представлены были въ грацкихъ нЪмецкихъ газетахъ.

Одинъ изъ б. талергофцевъ, бывшій управитель народной школы въ РаковцЪ, нынЪ въ отставкЪ, Матфей Феодоровичъ Квасникъ, прислалъ намъ любезно для использованія вырЪзку одного такого газетнаго сообщенія изъ залы суда въ ГрацЪ, именно изъ газ. Gratzer Tagblatt, кот. здЪсь и приводимъ:

Gerichtssaal, Graz, am 17 Juli 1916. Ausbeutung in einer Interniertenkantine!

Angeklagt sind die Kantinepachterm Julie v. Duval, die Unterpachterin: Veronika de Thoma, ihr Geschafsfuhrer Franz Maier, ferner die Bauerin Paula Kragl. Diese wurde aber freigesprochen, weil sich die Angabe, sie hatte Kartoffeln zu unzulassig hohen Preisen geliefert, als ungerechtfertigt erwies. Die de Thoma entschudgte sich damit, das sie an die Duval einen hohen Pacht zahlen muste und die Zufuhrkosten hoch waren. Auf den Vorhalt des Richters Landesgerichtsrates Dr. Plankensteiner, das sie trotzdem nicht so unverschamt hohe Preise verlangen durfte, erklarte sie das ihr die Weiber fur jedes Kilogram Kartoffeln, die Hand gekust hatten.

Richten Umso trauriger, wenn sie die Not der Internierten so ausnutzten.

Auch der Angeklagte Maier antwortete auf die Frage ob es wahr sei, das er fur einen Laib Brot zwei Kronen verlangte. Ja — die Internierten waren froh, wenn man ihnen welches verkaufte. Richter: Wer die Notlage armer Menschen so ausnutzt, gehort wirkuch an den nachsten Baum geknupft zu werden.

Das Brot war um 80 h eingekauft worden. Maier kaufte ferner Rum um l K 80 h fur den Litr und verkaufte ihn im kleinen um 12 K 80 h weiter, obwohl der Ausschank verboten war.

Der Richter erkennt bei Duval und Maier auf zu drei Wochen strengen Arrest, verscharft mit einem Fasttage in jeder Woche, gegen de Thoma auf 14 Tage strengen Arrest und 500 K Geldstrafe.

In der Urtheilsbegrundung hob er hervor, das die Angeklagten eintrachtig zusamengehalten haben, um die schamlose Ausbeutung der Internierten zu betreiben. Ein Preis von 2 K fur den Laib Brot steht bisher einzig da. Deshalb muste eine strenge Strafe verhangt werden.

Въ переводЪ:

На замЪчаніе судьи, совЪтника су-да д-ра Планкенштейнера, что все таки она не должна была требовать столь безстыдно высокихъ цЪнъ, она заявила, что женщины за каждый килограмъ картошки цЪловали бы ее въ ручку.

Судья: ТЪмъ печальнЪе что вы, пользуясь бЪдственнымъ положеніемъ интернованныхъ, такъ ихъ эксплоатировали.

Также обвивенный Майеръ, на вопросъ, правда-ли, что требовалъ за хлЪбецъ 2 кроны, отвЪтилъ: Да, интернованные радовались, когда вообще какой-нибудь имъ продавался.

Судья: Кто такъ использовываетъ бЪдственное положеніе несчастныхъ людей, дЪйствительно долженъ бы быть повЪшенъ на любомъ деревЪ.

Этотъ хлЪбъ покупался по 80 гел. за штуку.

ЗатЪмъ Майеръ покупалъ румъ по 1 кр. 80 гел, литръ, a продавалъ его по по 12 кр. 80 гел., хотя продажа на выносъ была запрещена.

Судья приговоридъ фонъ Дуваль и Майера къ 3-недЪльному строгому заключенію, обостреному однодневнымъ постомъ каждую недЪлю, a фонъ-Тома къ 14-дневному строгому аресту и пенЪ въ 500 кронъ.

Въ обоснованіи приговора подчеркнуто, что обвиненные дЪйствовали по сговору: чтобы сообща грабить интернованныхъ безстыднымъ образомъ. ЦЪна 2 кроны за хлЪбецъ — это что то доселЪ небывалое. Потому и приговоръ долженъ быть болЪе строгимъ.

---

О степени этой строгости въ данномъ случаЪ можно судить различно, но что эта строгость весьма и весьма запоздала, это ясно. Почти два года продолжалось этo — какъ судья самъ называетъ — безстыдное обираніе интернованныхъ арендаторами кантины съ дворянскими фамиліями (де, фонъ), пока австрійскія власти додумались привлечь ихъ къ этой „строгой" отвЪтственности.

Въ ДневникЪ о. I. Мащака особенно полностно и ярко представлены хлопоты, старанія, ходатайства и безпокойство талергофскихъ узниковъ, все время добивающихся у властей всевозможными путями и способами освобожденія изъ лагернаго ада, или по крайней мЪрЪ разслЪдованія и разбора ихъ (мнимаго) „дЪла". Но всЪ ихъ ходатайства, жалобы, прошенія, протесты и мольбы были напрасны и не удостаивались даже отвЪта. Въ полной неизвЪстности относительно своей дальнЪйшей судьбы, заключенные томились долгіе мЪсяцы и годы и бились и терзались догадками, чЪмъ все это и — что самое главное — когда кончится.

Между тЪмъ тифъ и другія заразительныя болЪзни косили заключенныхъ десятками, сотнями и тысячами, a несмотря на все это, количество узниковъ въ ТалергофЪ отнюдь не уменьшалось, но, напротивъ, все увеличивалось, ибо, по распоряженію властей, постоянно прибывали все новыя и новыя ихъ партіи (транспорты). Талергофскій лагерь сталъ, такимъ образомъ, какимъ-то не то пропускнымъ, не то сортировочнымъ пунктомъ по отправкЪ несчастныхъ, сгоняемыхъ со всего Прикарпатья русскихъ людей (за исключеніемъ немногихъ освобождаемыхъ или отправляемыхъ на конфинацію), преимущественно, въ гарнизонныя и другія тюрьмы и чаще всего на другой свЪтъ, на вЪчное упокоеніе „подъ соснами".

Прибывшая вь Талергофъ „украинская комиссія" д-ра Ганкевича освобождала „украинцевъ", находящихся въ ея партійномъ спискЪ, или же тЪхъ, кто рЪшился бы у ней записаться „украинцемъ". Кто не рЪшился отречься отъ своего русскаго имени и русской національности, остался въ Талергофскомъ аду до конца, т. е до роспуска этого лагеря весной 1917 г. Видно это особенно ясно изъ записокъ о. Генриха Полянскаго, который, вмЪстЪ со многими другими русскими узниками, оставался въ ТалергофЪ по 7-ое мая 1917 г.

ЧЪмъ руководились и что замышляли сдЪлать съ талергофцами высшія австр. рЪшающія сферы, оставалось для отрЪзанныхъ отъ внЪшняго міра нашихъ братьевъ и сестеръ страдальцевъ непроницаемой и мучительной тайной до конца ихъ заключенія.

НынЪ, однако, въ нашемъ распоряженіи находится подлинникъ одного такого тогдашняго оффиціальнаго австрійскаго документа, который эту тайну разоблачаетъ совершенно.

Въ этомъ документЪ, дЪйствительно какъ въ зеркалЪ, вЪрно отображается отношеніе австрійскихъ бюрократическихъ высотъ къ талергофскимъ мученикамъ и къ массовымъ арестованіямъ и расправамъ полиціи и солдатни съ невинными жертвами во всемъ Прикарпатьи.

Документъ этотъ тЪмъ паче важенъ и замЪчателенъ, что изданъ былъ тЪми самыми высокими властями, отъ которыхъ всЪ эти безчеловЪчныя мЪропріятія исходили, и притомъ былъ изданъ уже послЪ широчайшаго размаха ихъ палаческой дЪятельности, именно въ началЪ ноября 1914 г., т. е. когда и вдоволь насытились и полюбовались разстрЪлами и висЪлицами въ ГаличинЪ, БуковинЪ и Угорской Руси, и въ тоже время заняты были вопросомъ, что дЪлать со многими тысячами арестованныхъ и интернованныхъ, для которыхъ — какъ видно и изъ этого документа — рЪшительно не хватаетъ въ тюрьмахъ и лагеряхъ мЪста.

Приводимъ его здЪсь полностью и на нЪмецкомъ языкЪ и въ переводЪ:

Verschlus

Aus verschiedenen Klagen und Beschwerden, namentlich aus Eingaben des Prasidiums des Ruthenenklubs ist zu schliesen, dag sictrunter den aus Anlas der militarischen Operationen in Galizien und in der Bukowina wegen politischer Bedenklichkeit in Gewahrsam genommenen und nach dem Hinterlande zur Internierung gebrachten Personen („Russophilen") — da bei der Dringlichkeit der Masnahmen weitgehende Erhebungen gewohnlieh nicht durchfuhrbar waren — auch solche befinden, die nur infolge Misverstandnisse oder falscher Denunziationen mitbetroffen wurden.

Um nun die letzterwahnten Personen aus den Internierungsorten auszuscheiden, ist die sofortige Einleitung einer entsprechenden Aktion notwendig.

Dermalen befinden sich — soviel h. o. bekannt — internierte „Russophile"

Am Thalerhjfe bei Graz ..... ca. 5.700,

Theresienstadt in Bohmen ....... ca. 890,

Schwaz in Tirol .......... ca. 40,

Kufstein in Tirol .......... ca. 50,

Niederosterreich und Oberosterreich . . . ca. 20.

Da sich die meisten angeblichen Russophilen am Thalerhof befinden und auch die Abtransportierung der in anderen Internierungsorten befindlichen „Russophilen" nach diesem Orte in Aussicht genommen ist, wird eine Untersuchungskommission eingesetzt, deren Aufgabe es ist, in raschester und verlaslichster Weise festzustellen, welche von den aus Galizien, bezw. der Bukowina nach anderen Orten behufs Internierung unter dem Verdachte der russophilen Gesinnung gebrachten Personen aus der politischen Haft zu entlassen waren.

Uber die Entlassung selbst entscheidet die k. k. Statthalterei in Graz, an welche die Kommission ihre Antrage zu leiten hatte und an welche auch die Korrespondenz in dieser Angelegenheit zu richten ware.

Die Kommission hatte zu bestehen: Aus einem alteren Beamten der Statthalterei in Graz als Leiter, ferner aus dem militarischen Kommandanten des Internierungslagers am Thalerhof und einem vom Militarkommando in Graz zu bestimmenden Offizier fur den Justizdienst, dann aus zwei politischen, beziehungsweise Polizeibeamten der galizischen Statthalterei, die mit den Agenden der russophilen Bewegung vertraut sind. Der Kommission wird ein verlaslicher Vertrauensmann der ukrainichen Partei beigegeben, der die Kommission mit seiner Personalkenntnis zu unterstutzen, eventuell auch wegen der weiteren Behandlung und Unterbringung der Freigelassenen vermitteln soll.

Die notigen, die Zivilfunktionare betreffenden Personalverfugungen werden vom k. k. Ministerium des Innern getroffen.

Die Grundlage fur die Amtshandlungen der Kommission sollen insbesondere bilden:

1.) Die vom Prasidium der ukrainischen Partei vorgelegten Listen der verlaslichen Anhanger dieser Partei;

2.) die Feststellung, ob gegen die betreffenden Personen nicht noch eine gerichtliche Untersuchung im Zuge ist;

3.) die Feststellung, ob sie nicht in den Vormerkungen der Behorden als russophile Parteigaenger verzeichnet sind;

4.) die Feststellung, ob sie nicht wahrend ihrer Internierung zu misliebigen Wahrnehmungen in politischer Beziehung Anlas gegeben haben;

5.) eventuelle weitere Erhebungen, namentlich dann, wenn es sich um Personen handelt, die nicht ausgesprochene Anhanger der ukrainischen Partei sind, daher in den vorerwahnten Listen nicht vorkommen.

Wenn die sub 2, 3 und 4 erwahnten Voraussetzungen nicht zutreffen, und wenn sonst keine begrundete Zweifel vorliegen, so wird der Nachweis der Nichtzugehorigkeit zur russophilen Partei dann als erbracht anzusehen sein, wenn der betreffende Internierte in den erwahnten Listen des Prasidiums der ukrainischen Partei angefuhrt ist.

Aber auch bezuglich der ubrigen nicht in diesen Listen angefuhrten Internierten hatte die Kommission auf Qrund der vorzunehmenden Perlustrierung und namentlich auf Grund der einlangenden Gesuche und Beschwerden zu prufen, ob eine weitere Internierung dermalen noch notwendig erscheint und eine Entlassung ohne Gefahrdung der militarischen und gesamtstaatlichen Interessen erfolgen kann.

Bezuglich der bei den Landwehrgerichten noch in Gewahrsam befindlichen politisch Verdaechtigen hat inzwischen das k. k. Ministerium fur Landesverteidigung den abschriftlich mitfolgenden Erlas vom 3. November 1914, ZI. 9651-V an die Landwehrgerichte gerichtet.

Da jedoch einzelne der dort genannten Gerichte in Ungarn aufgestellt sind, wird es manchmal zweifelhaft sein, welcher osterreichischen politischen Behorde die aus gerichtlicher Haft entlassenen Personen zu uberstellen sind.

Fur diesen Fall wird verfugt, das — insoweit es sich um „Russophile" aus Galizien handelt — zunachst Listen der betreffenden gerichtlich nicht, bezw. nicht mehr verfolgten Personen samt den etwa vorhandenen Strafakten der Statthalterei in Graz ubersendet und jene Personen, die von den Gerichten nicht ohnedies direkt auf freien Fus gesetzt werden, vorlaufig auf kurze Zeit zuruckzuhalten waren, bis die Statthaltererei in Graz, welche in dieser Beziehung mit der grostmoglichsten Beschleunigung vorzugehen hat, auf Grund der Feststellung der Thalerhofer Untersuchungskomission den bezuglichen Landwehrgerichten die Verstaendigung zukommen last, ob die Freilassung auch aus der politischen Haft erfolgen kann oder nicht, Diejenigen Individuen, die fur weitere politische Internierung bestimmt erscheinen, sind dann nach Thalerhof zu instradieren; ihr Abtransport ist rechtzeitig der Statthalterei in Graz zu avisieren und Transporte uber 30 Mann auch der Zentraltransportleittmg in Wien anzumelden.

Bezuglich der etwa bei der Landwehrgerichts-Expositur Besztercze in Gewahrsam befindlichen Russophilen aus der Bukowina hatte sich diese Expositur mit der k. k. Landesregierung in der Bukowina in das Einvernehmen zu setzen.

Den auf freien Fus gesetzten Personen ist in allen Fallen von jener Behorde, in der die Internierung stattgefunden hat, eine Legitimation auszustellen, welche nebst der genauen Personsbeschreibung sowie die Unterschrift des Entlassenen die Bestaetigung enthalten soll, das der Beireffende als politisch unbedenklich aus der politischen, bezw. gerichtlichen Haft entlassen wird. Diese Legitimationen, welche in deutscher Sprache nebst einer polnischen und ruthenischen Ubersetzung zu verfassen waeren, haben den Zweck, den Freigelassenen vor etwaigen neuerlichen Masregelungen aus dem gleichen Anlasse, der zur ursprunglichen Internierung Anlas gab, zu schutzen.

Die Freigelassenen werden stets nach den gleichen Grundsaetzen wie die Fluchtlinge aus Galizien und der Bukowina zu behandeln sein.

Die in Osterreich entlassenen unbemittelten Ruthenen wurden sonach — soweit eine anderweitige Versorgung untunlich und soweit auch eine Unterbringung in Wolfsberg in Kaernten nicht mehr erfolgen kann — nach Bruck a. d. Leitha kommen.

Zugleich werden der k. k. Stalthalterei die vom Praesidiurn des Ruthenenklubs h. o. vorgelegten Listen der internierten ukrainischen Parteigaenger, fur deren politische Verlaesslichkeit das genannte Praesidium die vollste Garantie ubernimmt, zur weiteren Veranlassung ubermittelt.

Schleyer m. p. Fmlt.

Praesidium der k. k. steierm.

Statthalterei eingelangt am 10.November 1914, Pr. 2616/11.

№ 8896.

Изъ разныхъ жалобъ и протестовъ, въ частности же изъ заявленій президіума рутенскаго клуба явствуетъ, что между лицами, арестованными изъ-за военныхъ дЪйствій въ ГаличинЪ и БуковинЪ и эвакуированными для интернированія въ тылъ („руссофилами") — въ виду того, что по спЪшности мЪропріятій надлежащаго разслЪдованія производить было некогда — находятся и такія личности, кои попались только по недоразумЪнію или же ложнымъ доносамъ.

Съ цЪлью выдЪленія таковыхъ изъ мЪстъ заключенія необходимо начать соотвЪтствующія дЪйствія немедленно.

Въ настоящее время находятся — посколько здЪсь извЪстно — интернированные „руссофилы":

въ ТалергофЪ возлЪ Граца . . . . ок. 5.700 чел.

„ ТерезинЪ, въ Чехіи ...... „ 890 „

„ КуфштеинЪ, въ „ ...... „ 50 „

„ Нижней и Верхней Австріи ........ „ 20 „

КромЪ этихъ, кажется, находятся еще въ заключеніи также при отдЪльныхъ военно-ополченскихъ судахъ — въ частности венгерскихъ — такіе мнимые „руссофилы", противъ которыхъ судебное слЪдствіе уже пріостановлено или же за неимЪніемъ никакихъ положительныхъ данныхъ вообще не ведется и которые содержатся до сихъ поръ дальше въ заключеніи только по сомнительнымъ соображеніямъ относительно ихъ политическаго образа мыслей и, слЪдовательно, такъ же точно принадлежатъ къ той же категоріи политическихъ узниковъ.

Такъ какъ наибольшее число предполагаемыхъ руссофиловъ находится въ ТалергофЪ и имЪется въ виду также перевезеніе туда же и „руссофиловъ", интернированыхъ въ другихъ мЪстахъ, то назначается особая слЪдственная комиссія, заданіемъ которой будетъ установить скорЪйшимъ и надежнЪйшимъ образомъ, кого изъ лицъ, вывезенныхъ изъ Галичины и Буковины въ другія мЪста для интернированія по подозрЪнію въ руссофильскомъ образЪ мыслей, слЪдовало бы освободить изъ политическаго ареста.

О самомъ освобожденіи рЪшало бы имп. кор. намЪстничество въ ГрацЪ, къ которому комиссія должна бы направлять свои предложенія и къ которому должна бы также адресоваться вся переписка по этому дЪлу.

Комиссія дожна бы состоять изъ: старшаго чиновника грацкаго намЪстничества какъ руководителя (предсЪдательствующаго), затЪмъ изъ военныхъ комендантовъ Талергофскаго лагеря интернированныхъ и одного офицера-судьи (авдитора), котораго назначитъ военная команда въ ГрацЪ, затЪмъ изъ двухъ политическихъ, респ. же полицейскихъ чиновниковъ галиційскаго намЪстничества, свЪдущихъ въ проявленіяхъ руссофильскаго движенія. Къ комиссіи присоединяется надежное и довЪренное лицо (конфидентъ) украинской партіи, которое будетъ помагать комиссіи своими личными свЪдЪніями и оказывать свои посредническія услуги также въ дЪлЪ и на случай дальнЪйшаго поступленія и обращенія съ лицами уже освобожденными.

Надлежащія, гражданскихъ чиновъ и личнаго состава касающіяся распоряженія издастъ имп. кор. министерство внутреннихъ дЪлъ.

Основаніемъ для исполнительныхъ дЪйствій комиссіи должны служить въ частности:

1) Президіумомъ украинской партіи предложенные списки надежныхъ сторонниковъ этой партіи;

2) выясненіе вопроса, не ведется ли еще судебное слЪдствіе противъ относ. лицъ;

3) выясненіе, не представлены ли (аттестованы ли) эти лица въ актахъ (записяхъ) властей какъ сторонники руссофильской партіи;

4) выясненіе, не дали ли эти лица какого-нибудь повода къ отрицательнымъ замЪчаніямъ въ политическомъ отношеніи во время ихъ интернированія;

5) возможныя дальнЪйшія разслЪдованія, въ частности въ такихъ случаяхъ, когда дЪло будетъ касаться лицъ, которыя не являются открытыми сторонниками украинской партіи и потому въ вышеуказанныхъ спискахъ не значатся.

Если подъ 2) 3) и 4) приведенныя предпосылки не находятъ примЪненія и если, впрочемъ, никакихъ обоснованныхъ сомнЪній нЪтъ, можно непринадлежность къ руссофильской партіи считать доказанной, если относительный интернованный находится въ означенныхъ спискахъ украинской партіи.

Но также относительно прочихъ, въ этихъ спискахъ не названныхъ интернованныхъ должна бы комиссія на основаніи производимой провЪрки и въ частности на основаніи поступающихъ прошеній и жалобъ установить, является ли нынЪ дальнЪйшая ихъ интернація нужной и можетъ ли наступить ихъ освобожденіе безъ ущерба для военныхъ и вообще государственныхъ интересовъ.

Такъ или иначе нужныя разслЪдованія комиссія или же грацкое намЪстничестно должны производить путемъ прямого сношенія съ относительными политическими или полицейскими властями и незамедлительно. Опрошенныя вЪдомства должны немедленно и по правилу давать отвЪты по телеграфу, дабы сколько-нибудь невинно пострадавшія лица не содержались дальше въ заключеніи.

Что же касается интернованныхъ въ другихъ мЪстахъ, — не при военно-ополченскихъ судахъ — включенныхъ въ категорію политически подозрительныхъ руссофиловъ-русинъ, то прежде всего слЪдуетъ и подавно имЪющіеся подъ рукой ихъ списки безотлагательно переслать въ намЪстничество въ ГрацЪ, которое, поскольку это возможно, распорядитъ дальнЪйшее дЪлопроизводство черезъ комиссію или же вынесетъ постановленіе такъ точно, какъ если бы такія лица находились въ ТалергофЪ. Перевезеніе ихъ въ Талергофъ въ случаЪ, если ихъ освобожденіе не было уже раньше распоряжено, можетъ наступить только по особому указанію отсюда.

Относительно заключенныхъ при военно-ополченскихъ судахъ политически заподозрЪнныхъ имп. кор. министерство ополченія обратилось отношеніемъ отъ 3 ноября 1914 г.за № 9651 — V къ военноополченскимъ судамъ.

Въ виду того, однако, что таковые отдЪльные суды установлены въ Венгріи, иногда окажется сомнительнымъ, которой именно австрійской политической власти слЪдуетъ передать освобожденныхъ изъ судебнаго заключенія арестантовъ.

На такой случай дается распоряженіе, чтобы — поскольку дЪло въ галиційскихъ „руссофилахъ"— списки такихъ изъ нихъ, которые ни судебнымъ порядкомъ, ни вообще никакъ не преслЪдуются, были пересланы вмЪстЪ съ возможно имЪющимися слЪдственными актами намЪстничеству въ ГрацЪ, a лица, которыхъ эти суды все таки не выпустили на свободу, были покамЪстъ на короткое время задержаны, пока грацкое намЪстничество, которое въ этомъ отношеніи должно дЪйствовать возможно наиспЪшнЪе, не сообщитъ относ. военноополченскимъ судамъ на основаніи разслЪдованій талергофской слЪдственной комиссіи, могутъ ли эти лица быть освобождены также изъ-подъ политическаго ареста или нЪтъ.

ТЪ арестанты, которые кажутся подходящими для дальнЪйшей политической интернировки, должны быть доставлены въ Талергофъ. О ихъ предстоящемъ перевезеніи должно быть заблаговременно предъупреждено грацкое намЪстничество, a o транспортЪ партій по свыше 30 человЪкъ слЪдуетъ докладывать также центральному эвакуаціонному вЪдомству во ВЪнЪ.

Относительно находящихся въ заключеніи при военной судебно-ополченской экспозитурЪ въ БестерчЪ буковинскихъ руссофиловъ должна эта экспозитура войти въ сношенія съ политическими властями въ БуковинЪ.

Съ освобожденными слЪдуетъ всегда обращаться такъ точно, какъ съ бЪженцами изъ Галичины и Буковины.

Въ австрійской половинЪ освобожденные и неимущіе русины должны затЪмъ — поскольку поселеніе и устроеніе ихъ такъ или иначе въ ВольфсбергЪ въ Каринтіи уже невозможно — направляться въ Брукъ на р. ЛейтЪ.

Одновременно у венгерскаго кор. министерства внутреннихъ дЪлъ испрашивается согласіе на подобное же третированіе освобожденныхъ венгерскими ополченскими судами лицъ какъ и другихъ бЪженцевъ изъ Галичины и Буковины.

Одновременно имп. кор. намЪстничеству препровождаются предложенные здЪшнимъ президіумомъ рутенскаго клуба списки интернованныхъ сторонниковъ украинской партіи, за политическую благонадежность которыхъ названный президіумъ совершенно ручается, на дальнЪйшее распоряженіе.

Отправляется имп. кор. намЪстничеству въ ГрацЪ, въ копіяхъ для свЪдЪнія намЪстничествамъ во ВЪнЪ, ЛинцЪ и Бялой, краевому (буковинскому) правительству въ ДорнЪ ВатрЪ, староствамъ въ ЛитмерицЪ, КуфштейнЪ и ШвацЪ, имп. кор. военному суду въ МункачЪ, имп. кор. ополченскимъ судамъ и ихъ экспозитурамъ въ ИглЪ, Мармарошъ-СиготЪ и БестерчЪ, военнымъ командамъ въ ГрацЪ, ЛитмерицЪ, МункачЪ, Пошоны 2 и КраковЪ, имп. кор. министерству внутр. дЪлъ, имп. кор. ополченскому мин-ву, ц. к. президіуму совЪта министровъ и венгерскому кор. министерству внутр. дЪлъ.

Шлейеpъ, соб. р., фельдмаршаллейтнантъ.

Президіумъ имп. кор. Стирійскаго намЪстничества, вошло 10-го ноября 1914 г., Пр. 2616|11.

Комментаріи излишни. Критика и объясненіе этого документа, впрочемъ, принадлежатъ исторіи. ЗдЪсь же теперь остается только указать на вытекавшіе изъ него неизбЪжно и обусловленные имъ факты. Итакъ:

Во вступленіи признается фактъ, что арестованы были и содержатся въ заключеніи многіе „руссофилы" только „по недоразумЪнію или же ложнымъ доносамъ".

Въ комиссіи, заданіемъ которой будутъ постановленія объ освобожденіи или дальнЪйшемъ содержаніи въ заключеніи отдЪльныхъ „руссофиловъ", должно служить своими личными свЪдЪніями, надежное и довЪренное лицо (конфидентъ) украинской партіи. О вывезенныхъ же изъ Галичины и Буковины узникахъ выразительно сказано, что арестованы и интернованы они „по подозрЪнію въ руссофильскомъ образЪ мыслей".

Пункты 1—5 документа показываютъ, что немедленно освобождались изъ заключенія сторонники „украинской" партіи, фигурирующіе въ спискахъ, предложенныхъ президіумомъ этой партіи, но что безусловно содержались дальше въ тюрьмахъ и лагеряхъ заключенные сторонники „руссофильской" партіи.

Названные „украинскіе" конфиденты оказываютъ свои услуги, какъ видимъ, также „въ дЪлЪ и на случай дальнЪйшаго поступленія и обращенія съ лицами уже освобожденными" (и находящимися уже на конфинаціи — добавимъ на основаніи данныхъ матеріаловъ). И дЪйствительно они, эти конфиденты, слЪдили и доносили и на конфинованныхъ и освобожденныхъ русскихъ.

Изъ документа видно, что то „безголовье", которое царитъ все время въ талергофскомъ лагерЪ изъ-за все прибывающихъ новыхъ транспортовъ, для которыхъ тамъ не было ни мЪста, ни бараковъ, ни одежды, ни пищи, выходило изъ относительныхъ распоряженій высшихъ властей.

[*) Начало см. Тал. Альм,, I. вып., стр. 33.]

Наше путешествіе въ Талергофъ длилось съ понедЪльника до пятницы вечеромъ.

ПослЪ оставленія вагоновъ пошли мы ускореннымъ шагомъ на талергофскую равнину. Многіе изъ насъ падали отъ усталости a задніе ряды проходили по упавшимъ, ибо никому не разрЪшалось посторониться изъ колонны, въ какую кто былъ опредЪленъ. Въ случаЪ несоблюденія этого приказа ударъ прикладомъ сшибалъ нарушителя этого порядка съ ногъ и провинившійся попадалъ подъ ноги слЪдовавшихъ за нимъ. Подобный случай произошелъ со свящ. Чубатымъ изъ Жукова.

Двое сутокъ провели мы подъ голымъ небомъ. Не разрЪшалось разговаривать, ни двигаться съ мЪста. Люди лишались чувствъ, и падали отъ голода и жажды. Я лично какъ то голода совершенно не ощущалъ, не смотря на то, что ничего не Ълъ, я забылъ о голодЪ, но страшно томился жаждой, такъ что предполагалъ уже близкую смерть.

НЪкоторое время спустя я былъ посланъ за водой вмЪстЪ со свящ. о. Хилякомъ, кажется лемкомъ по происхожденію. Онъ то и дЪло съ непонятнымъ для меня упорствомъ доказывалъ солдату, что мы невиновные. Однако солдатъ съ не меньшимъ упорствомъ подгонялъ насъ прикладомъ въ теченіи нЪсколькихъ часовъ, выкрикивая: „Roscha" (rascher-скорЪе).

Воду носили мы въ ушатЪ. Мой коллега былъ высокаго роста, я низкаго, вслЪдствіе чего ушатъ постоянно накренивался въ сторону и вода выливалась черезъ край, Это приводило въ ярость сопровождавшаго насъ солдата и онъ за убытокъ воды поминутно потчивалъ насъ прикладомъ винтовки.

Не помню сколько разъ мы обернули съ этой водой; вконцЪ концовъ я отъ изнеможенія упалъ на лЪстницЪ. Тутъ нашъ конвоиръ понялъ несуразность своего усердія и уволилъ насъ отъ дальнЪйшаго водоношенія.

Однажды были вызваны 195 человЪкъ и отправлены въ Градецъ на допросъ и судъ. Тамъ былъ я посаженъ въ камеру вмЪстЪ съ священниками: старенькимъ Билинкевичемъ, изъ Бурштинскаго района, Чубатымъ изъ Жукова, Томовичемъ, Пилипцемъ, двумя молодыми Дуркотами и двумя словинскими священниками — всего 18 челов. Толъко 27 го октябряя былъ оправданъ (freigesprochen, aber nich freigelassen — оправданъ, но не освобожденъ), и переданъ подъ надзоръ гражданскихъ властей, но фактически былъ я обратно водворенъ въ Талергофъ, въ баракъ №-6, гдЪ я прожилъ до весны 1915 года.

Дальше жилъ я три года въ ГрадцЪ, a весной 1918 года благолучно вернулся домой.

[*) Другія сообщенія объ арестованіяхъ и пр. см. Талергоф. Альм. I. вып. стр. 125-131.]

ПослЪ мытарствъ въ галицкихъ тюрьмахъ, мы очутилисьвъ ТалергофЪ.

На второй или третій день послЪ пріЪзда дали мнЪ и свящ. o. І. Ольшанскому изъ Хирова работу: велЪли чистить лопатами отхожія мЪста, устроенныя на ладъ походныхъ военныхъ отхожихъ.

Жизнь въ палаткахъ и ангарахъ, надЪюсь, опишутъ другіе, я вспомню лишь нЪсколькими словами о своихъ родныхъ и близкихъ.

ВмЪстЪ со мной арестовали въ ГуменцЪ моего шурина Фому Петр. Витошинскаго, старшаго жел.-дор. ревизора вь СтаниславовЪ. Изъ Гуменца былъ онъ вывезенъ въ станиславовскій острогъ Дуброву, a оттуда доставленъ въ Талергофъ раньше меня, и былъ назначенъ надсмотрщикомъ въ 4 омъ баракЪ. ЗатЪмъ оклеветанный однимъ полякомъ, былъ посаженъ полковникомъ Штадлеромъ въ одиночную камеру на недЪлю.

Не знаю, много ли найдется такихъ семействъ, которьія пострадали бы столько во время всемірной войны сколько мы. Въ ТалергофЪ было насъ четыре брата: Іоаннъ Шемердякъ изъ Гуменца, Василій изъ Стараго Самбора, Феодоръ Шемердякъ, съ двумя сыновьями, и Петръ Шемердякъ, съ сыновьями, Григоріемъ и Львомъ, и отчимомъ, Дмитріемъ Волчикомъ изъ Стараго Самбора.

Феодоръ Шемердякъ и Дм. Волчикъ умерли въ ТалергофЪ. Семья Василія Шемердяка, состоявшая изъ четырехъ лицъ, опасаясь участи постигшей ихъ отца, отступила съ русскими войсками и пропала безъ вЪсти, a сынъ его Владиміръ, погибъ добровольцемъ въ арміи Колчака. Самъ отецъ Василій, вернувшись прибитый горемъ изъ Талергофа, умеръ въ 1919 году.

Пятый братъ, Андрей Шемердякъ, вернувшійся изъ Кіева, былъ посаженъ мЪстными мазепинцами въ Перемышльскую тюрьму.

Когда я вернулся изъ Талергофа, не засталъ дома никого изъ своихъ родныхъ. Мои также бЪжали въ Россію, откуда вернулись въ 1918 году, за исключеніемъ двухъ сыновей, студентовъ Осипа и Евгенія. Первый погибъ въ арміи Врангеля, второй въ арміи Колчака.

[*) См. объ арестованіяхъ Талергоф. Альм. I. вып. стр. 129-131.]

ПослЪ четырехнедЪльнаго карантина мой отецъ, Іосифъ Бачинскій, былъ помЪщенъ въ Талергофскихъ баракахъ. Тамъ встрЪтился онъ съ г-жей Байко, д-ромъ Цюкомъ, г, МудрЪемъ - всЪ изъ Самбора — и съ свящ. о. КуцЪемъ изъ ЛЪнины.

Пока были деньги, отцу жилось сносно. Позже его положеніе сильно осложнилось. Харчи ухудшились качественно и количественно, a съ сокращеніемъ до мииимума казеннаго продовольственнаго пайка, пришлось посылать ему изъ дому посылки.

Въ ТалергофЪ промучился отецъ два года. Стараніями родныхъ былъ онъ освобожденъ 27 апрЪля 1917 года.

Отецъ вернулся домой совершенно больной. Перенесенныя имъ физическія и моральныя страданія свели его въ могилу 7 апрЪля 1919 года.

8 сентября, остановился нашъ эшелонъ въ Вадовицахъ. Изъ поЪзда, привЪтствуемые яростными криками мЪстныхъ жителей, собравшихся на вокзалЪ, подъ тучей бросаемыхъ на насъ камней, мы были отправлены въ вадовицкую тюрьму. При входЪ въ нее тюремный сторожъ, стоя въ дверяхъ, билъ каждаго интернированнаго, входящяго въ тюрьму, по головЪ. Въ тюрьмЪ построили всЪхъ въ коридорЪ и подали воду.

Вдругъ выступаетъ передъ нами фельдфебель-украинофилъ съ назидательной рЪчью и, ругая насъ измЪнниками и виновниками войны, указываетъ на кучу патроновъ, лежавшихъ въ коридорЪ, которые по его словамъ были назначены для нашего разстрЪла. Онъ обратился съ призывомъ къ находившимся съ нами крестьянамъ, разсказать во время слЪдствія все, о чемъ говорили имъ въ церкви бунтовщики священники.

Только 12 сентября эшелонъ выЪхалъ изъ Вадовицъ и направился на западъ.

Было насъ всего четыреста человЪкъ, по большей части изъ Сяноцкаго, Стрыйскаго и Дрогобычскаго уЪздовъ.

Везли насъ двумя поЪздами, изъ которыхъ одинъ направился въ Вольфсбергъ, въ Каринтіи. Тутъ мы простояли двое сутокъ въ какомъ-то старинномъ зданіи, по слухамъ, бывшемъ іезуитскомъ монастырЪ, a оттуда мы были отосланы въ Талергофъ.

Въ ТалергофЪ были мы размЪщены въ палаткахъ по 30 человЪкъ въ каждой.

По истеченіи мЪсяца прибыла въ Талергофъ свЪжая партія арестованныхъ изъ Старосамборскаго и Турчанскаго уЪздовъ, a среди нихъ моя жена, дочь Ярослава и второй сынъ, Левъ. Они бы ли арестованы по доносу войта с. Вел.-ЛЪнины, Андрея Бучковича, и писаря-украинофила Ивана Герича; остальные мои дЪти, одно 8-ми, другое 10-ти лЪтъ, были оставлены дома на произволъ судьбы.

ВсЪ мы переболЪли въ ТалергофЪ, гдЪ младшій сынъ, Левъ, умеръ и тамъ же похороненъ.

Въ ТалергофЪ жили мы не лучше и не хуже другихъ русскихъ галичанъ Перенесли тотъ же голодъ и холодъ и тифъ, тЪ же солдаты и офицеры издЪвались надъ нами, и были мы свидЪтелями общаго горя и недоли нашихъ земляковъ.

УЪзжая изъ Талергофа, мы оставили изъ нашихъ односельчанъ подъ талергофскими „соснами": Костика Солована, его сына Ивана, Юрія Вирстюка. Никиту Нагорняка, Прокофія Ерійчука, Николая Болетинюка, М. Гуньку, Григорія и Николая Кобевокъ. ВсЪ умерли отъ тифа.

Двумя словами слЪдовало бы вспомнить и о нашихъ предателяхъ, которые дали первый толчокъ къ арестамъ залучанъ. Жандармъ Пушкарь понесъ жестокую смерть изъ рукъ петлюровцевъ, a Димитрій Гоянъ кончилъ на висЪлицЪ.

[*) Начало сообщенія см. Талергоф. Альм, l вып., стр. 147-5.]

Мы прибыли въ ВЪну въ товарныхъ вагонахъ, a затЪмъ были отправлены въ пассажирскомъ поЪздЪ на станцiю Herzogenburg, возлЪ St.Poelten. ПослЪ сортировки молодые были помЪщены въ Walpersdorf, a старихи и женщины въ Wiliensthal.

Двадцать пять дней ждали мы дальнЪйшей отправки, a въ ТалергофЪ очутились мы 2-го октября.

Тяжело приходилось мнЪ въ ТалергофЪ съ четырьмя дЪтьми, въ лЪтней одеждЪ, безъ гроша въ карманЪ.

Трудно было дождаться разслЪдованія дЪла и суда, ибо въ первую очередь пропускались украинофилы, по ошибкЪ заподозрЪнные въ русскости, a также тЪ, кто страха ради отреклись отъ своихъ убЪжденій и вписались на мазепинскую листу. Меня съ дЪтьми заподозрили въ шпіонствЪ, доказательствомъ сего должны были быть частыя посЪщенія дЪтьми Галича.

Тамъ прожилъ я съ дЪтьми, въ семьЪ зятя до осени 1917года, a по полученіи разрЪшенія, вернулся въ Галичину.

Въ Талергофъ прибылъ я изъ Терезина 7-го мая 1915 года.

Тутъ жизнь моя перемЪнилась къ лучшему, по крайней мЪрЪ въ томъ отношеніи, что я очутился среди своихъ людей, подъ опекой сына и друзей. Но увы! Здоровье моего сына Юліана, подорванное непосильными лишеніями, свело его въ могилу октября 13-го дня 1915 г. Похороненъ мой сынъ „подъ соснами", въ могилЪ №-1421. Тяжелой была наша разлука.

Въ ТалергофЪ узналъ я впервые о принудительномъ введеніи Грегоріанскаго календаря въ Станиславовской епархіи.

Вспомню еще о другомъ сынЪ, Амвросіи Іос. КустыновичЪ, нынЪ желЪзно-дорожномъ контролерЪ въ Kiralyhaza, въ Чехословакіи. Въ 1915 году былъ онъ арестованъ и посаженъ въ Teufelsthurm во ВЪнЪ, какъ заподозрЪнный въ шпіонствЪ. ПослЪ оправданія, былъ онъ отправленъ на русскій фронтъ и тамъ вскорЪ тяжело раненъ. ЗатЪмъ, послЪ излеченія, побывалъ на италіанскомъ фронтЪ, откуда благополучно вернулся домой.

[*) Начало сообщенія, именно объ арестованіи и путешествіи въ Унгварь см. Талергоф. Альм. 1. вып., стор. 154-5.]

Путешествіе изъ Ужгорода (Унгвара) въ Талергофъ продолжалось цЪлую недЪлю.

Въ первый день получили мы на обЪдъ по одному яичку, на второй день по два яичка, a пять сутокъ Ъхали безъ пищи и воды. Въ вагонахъ Ъхали стоя, въ убійственномъ воздухЪ и смертельномъ изнеможеніи.

Въ Талергофъ прибыли мы ночью. Когда высЪли изъ вагоновъ, окружили насъ солдаты съ фонариками и, построивъ въ четверки, погнали въ талергофскіе бараки.

Какой-то интернированный старикъ послЪ двухъ шаговъ упалъ замертво на дорогЪ. Прискочившій солдатъ толкнулъ его ногою, приказывая встать и идти съ другими, но разглядЪвъ бездыханный, холодЪющій трупъ, выкрикивая проклятія, отступилъ отъ покойника.

Утромъ получили мы котелки, кофе и хлЪбь, въ полдень обЪдъ, a вечеромъ кофе безъ хлЪба. Такъ жилось два съ половиной мЪсяца.

Днемъ и ночью лежали мы вь страшной грязи на стертой соломЪ. Въ баракахъ, въ которыхъ мы размЪстились, хранились раньше аэропланы.

Въ новыхъ баракахъ, куда мы были переведены уже зимой, было хуже. ВЪтеръ и дождь проникали сквозь щели въ помЪщеніе, замороживая узниковъ, одЪтыхъ по большей части въ лЪтнюю одежду. Въ баракахъ развелось такое множество насЪкомыхъ, что лагерь былъ похожъ на большой муравейникъ. Одного больного нашли однажды подъ утро мертвымъ. Его обсЪли вши сплошною массою, даже ротъ былъ полонъ насЪкомыхъ.

Массовыя заболЪванія тифомъ уносили ежедневно по нЪсколько десятковъ жертвъ, которыя отвозились интерниро ванными на кладбище „подъ соснами". Начиная съ марта мЪсяца, ухудшилась пища, за то санитарныя условія перемЪнились къ лучшему. Были получены бЪлье и верхняя одежда. Одежда отдавалась еженедЪльно къ дезинфекціи и мы сами купались въ банЪ. Каждую недЪлю замЪтно уменьшалось количество паразитовъ, а тЪмъ самымъ и узники чувствовали себя лучше. Подъ конецъ выдавался хлЪбъ съ отрубями. Такъ про жили мы въ нуждЪ до конца августа.

Въ августЪ былъ я отправленъ въ Гминдъ. Изъ Гминда однихъ пускали на свободу, другихъ высылали обратно въ Талергофъ

Я прожилъ въ ГминдЪ еще три съ половиной мЪсяца, а затЪмъ благополучно вернулся домой

Повидимому, это одинъ изъ экземпляровъ, тогда строго секретно разосланныхъ имп. и кор. военно-охраннымъ вЪдомствомъ всЪмъ подлежащимъ и въ концЪ текста означеннымъ властямъ.

Въ значителъно уменьшенномъ видЪ тутъ помЪщено клише съ 3 частей документа, именно: противъ I. начало его (1-ая стр), закон. сл..... „Russophile"; противъ II, съ 3-ей стр. 5. пунктъ инструкціи комиссіи и законч. сл.... nicht in diesen Listen ange-;—и противъ III конецъ текста со словъ: zugleich werden.., до конца.

Родился 10-го августа 1857 г. въ селЪ ПасЪчной, возлЪ Станиславова.

Происходя изь извЪстной русской и патріотической священнической семьи Соневицкихъ, образованный и воспитанный въ русскомъ духЪ, долгое время до войны трудился успЪшно какъ просвЪтитель и воспитатель прежде всего и особенно своихъ прихожанъ въ селахъ Станиславовской епархіи.

Арестованъ былъ австр. жандармами на приходствЪ 21-го августа 1914 г., по доносу мЪстнаго „украинца" Ивана Ганчарика, перевезенъ въ Станиславовъ и посаженъ тамъ подъ арестъ въ гарнизонномъ арестномъ домЪ, въ которомъ просидЪлъ 10 дней.

СтрашнЪйшими и опаснЪйшими особенно были переходы арестованныхъ партіями, подъ конвоемъ, въ тюрьму и изъ тюрьмы на желЪзнодорожную станцію, ибо одичалая толпа бросалась на арестованныхъ, метала въ нихъ камнями и чЪмъ попало, всe порываясь всЪхъ ихъ убить, a желЪзнодорожники, какъ послЪдніе уличники, крича, ругали ихъ всевозможными непечатными прозвищами и бранью.

ВмЪстЪ съ другими узниками былъ вывезенъ 1-го сентября 1914 г. въ Талергофъ. Первые 4 сутокъ пробылъ тамъ подъ открытымъ небомъ, на голой землЪ, перенося днемъ жару, ночью холодъ, жажду и голодъ и сплошныя надругательства и насильства стражи. Потомъ былъ помЪщенъ въ пустомъ, т. е. лишенномъ какой бы то ни было домашней утвари, гангарЪ, въ которомъ находился до конца октября, сидя или лежа на истертой и протухлой соломЪ.

Только въ концЪ февраля 1915 г. былъ освобожденъ изъ Талергофа и 1 марта переЪхалъ въ ВЪну, гдЪ и жилъ дальше подъ полицейскимъ надзоромъ.

ПослЪ войны вернулся на свой приходъ въ Тудоровъ, гдЪ душпастырствуетъ и нынЪ.

(Объ арестованіи его старшаго брата, также священника, настоятеля при-хода въ СкоповкЪ, толмачскаго уЪзда, см. Талергофскій Альманахъ I. выпускъ, стр. 151).

Много досадовалъ онъ (капралъ) на италіанцевъ (тогда еще не было войны съ Италіей). Утверждалъ, что какъ только окончится эта война, австрійцы тотчасъ справятся съ Италіей.

Намъ сказали, что обратились въ министерство съ запросомъ, куда насъ отправить, и мы должны ждать до полученія отвЪта.

Въ Керешъ-Мезе — говорилъ — повЪсили мы пятерыхъ.

Разсказывалъ, что одинъ Геровскій теперь состоитъ управителемъ Галичины, a другой состоитъ полномочникомъ при генералЪ. На его вопросъ, какъ вели себя казаки въ ГаличинЪ, я отвЪтилъ, что такъ, какъ вездЪ, что были они и въ Мармарошъ-СигетЪ, и навЪрно онъ ихъ видЪлъ. На это онъ сказалъ, что тогда его не было въ Мармарошь-СигетЪ, ибо русскіе наложили на его толову 20.000 кор. такъ какъ это онъ далъ починъ къ процесу Геровскихъ. Пришло мнЪ на умъ, не Дулишковичъ ли это (извЪстный изъ процесса Бендасюка и тов. во ЛьвовЪ), однако его интеллигенція не показывала этого, ни его наружность. Дулишковичъ былъ красивъ и щеголь, какъ я слышалъ отъ видЪвшихъ его во ЛьвовЪ.

Къ стр. 57 I. тома Талергоф. Альманаха.

Между дЪлами жолковскаго уЪзда читаемъ тамъ, что въ с. ЛиповицЪ жандармъ застрЪлилъ крестянина. Это случилось въ 1914 г. въ с. ЛиповицЪ долинскаго уЪзда, a не жолковскаго. Убитый крестьянинъ назывался Степанъ Сеневъ, жандармъ называется Григорій Лацекъ и живетъ какъ пенсіонистъ въ ДолинЪ.

Къ стр. 141 II. тома Талергоф. Альманаха.

Внизу вмЪсто с. Петрова Воля должно быть: с. Петруша Воля.

Предлежащей запискЪ о ТалергофЪ не лишнимъ будетъ, быть можетъ, предпослать краткую замЪтку о моихъ переживаніяхъ и положеніи до арестованія меня въ началЪ войны въ 1914 г.

Въ 1894 г. сталъ я настоятелемъ прихода въ г. КосовЪ (на ПокутьЪ), гдЪ и засталъ еще въ 80-ые годы радикалами посЪянный и сильные корни уже впустившій бурьянъ безбожія, особенно въ средЪ мЪщанства.

Пришлось съ этимъ зломъ энергично бороться и, конечно, подвергаться злостнымъ и оскорбительнымъ нападкамъ со стороны агитаторовъ-радикаловъ. На почвЪ этой борьбы въ мЪщанствЪ возникли два враждебныхъ другъ другу стана: одинъ продолжавшій стоять за церковь, Русь, завЪты предковъ и историческія традиціи, другой — за безбожіе, „украину безъ хлопа, попа и пана", безсовЪстную демагогію и игру на низменныхъ инстинктахъ.

Первый сосредоточивался съ 900-хъ гг. въ основанныхъ мною и адвокатомъ бл. п. д-ромъ Романомъ Юліан. Алексевичемъ русскихъ организаціяхъ: читальнЪ О-ва им. М. Качковскаго и кредитномъ О-вЪ, другой — въ мЪстномъ "Народномъ ДомЪ" и „БесідЪ".

Когда же въ іюлЪ 1914 г. была объявлена мобилизація и пошли одновременно массовыя арестованія русскихъ, этотъ жандармскій комендантъ хвастливо увЪрялъ своихъ единомышленниковъ радикаловъ: „Ажъ теперь попа посбудетесь. Долго я слушалъ его наставленія, иногда и полчаса длившіяся, а теперь я ему скажу всего только три слова: православіе, цареславіе и москалефильство, и - будетъ по немъ".

И когда затЪмъ въ августЪ почти всЪ въ косовскомъ уЪздЪ русскіе были арестованы, въ ихъ числЪ и сыновья и зять священника, этотъ комендантъ обратился къ старостЪ уЪзда съ просьбой о разрЪшеніи арестовать и священника. Но староста г. Вичковскій, знавшій ближе священника, не нашелъ возможнымъ и не видЪлъ никакой причины для арестованія и разрЪшенія на него не далъ. Въ концЪ августа, однако, комендантъ выступилъ со своимъ наглымъ домагательствомъ снова и закончилъ такой угрозой: Jesli pan starosta nie kaze ksiedza aresztowac, to ja go aresztuje na swoja odpowiedzialnosc, a pana staroste przedstawi przed komenda, jako obronce moskalofila". (Если вы, г. староста, не прикажете священника арестовать, то я арестую его на мою отвЪтственность, a васъ представлю командЪ, какъ защитника москвофила). Староста сдался, согласился и — я былъ арестованъ.

Ho стapocтa не скрывалъ того, что никакой вины за мной нЪтъ, что арестованъ я безпричинно, и что въ этомъ противозаконномъ актЪ онъ уступилъ подъ давленіемъ и угрозой коменданта. Вышедши изъ канцеляріи староства и встрЪтивъ меня, староста пригласилъ меня къ себЪ и сказалъ:

Арестованъ былъ я 1-го сентября, раннимъ утромъ. По распоряженію старосты извощикъ заЪхалъ передъ мой домъ въ 4ч. утра. Одинъ старшій, корректный жандармъ разбудилъ меня, велЪлъ мнЪ одЪться и сейчасъ же садиться съ нимъ на извощика, чтобы выЪхать изъ Косова, пока еще люди спятъ, и такимъ образомъ не дать одичалой черни случая и возможности проявить свои хулиганскія выходки. Я былъ доставленъ въ тюрьму въ КоломыЪ, гдЪ засталъ уже арестованными очень много русскихъ людей изъ всего округа. НЪсколько дней спустя мы были вывезены въ Угорщину, въ Шатмаръ-Немети, позже въ Мискольчъ, въ военную тюрьму, a въ первые дни ноября въ Талергофъ.

Въ талергофскомъ лагерЪ особенно зимой съ 1914 на 1915 г.,, наша жизнь была до послЪдней крайности невыносима и опасна.

Однажды вечеромъ шелъ я спокойно по серединЪ дороги между нашими бараками. Расхаживавшій тамъ, до зубовъ вооруженный постовой солдатъ вдругъ крикнулъ: стой! — и въ тотъ же моментъ съ протянутымъ штыкомъ бросился на меня, намЪриваясь проколоть меня. Я инстинктивно отскочилъ въ сторону и только благодаря этому прыжку спасъ себя отъ изувЪченія или отъ смерти — солдатъ штыкомъ не досталъ меня.

Случай этотъ наглядно показавшій, какъ ни во что ставится лагерной стражей человЪческая жизнь узниковъ, особенно глубоко и на всю жизнь врЪзался мнЪ въ память.

Потребовалъ высшей платы и отъ меня, но, когда я ему сказалъ, что у меня больше нЪтъ, поторговавшись немного, удовлетворился и суммой 50 кронъ. Я ему ее уплатилъ и въ результатЪ перешелъ на положеніе конфинованнаго и въ качествЪ такового поселился въ м. Пассайль за Грацемъ (въ Стиріи).

Тамъ пребывалъ я круглый годъ и затЪмъ вернулся въКосовъ, на свой приходъ.

Въ КосовЪ за время войны многое измЪнилось. Также измЪнилось, и къ лучшему, отношеніе прихожанъ ко мнЪ. Многіе изъ нихъ, бывшихъ солдатъ австрійской арміи, попали въ плЪнъ въ Россію, пожили въ ней и поЪздили продолжительное время, ознакомились ближе съ жизнью, бытомъ, обычаями русскаго народа, въ результатЪ этого ознакомленія измЪнили свои прежніе руссоЪдные взгляды и убЪжденія и вернулись на родину другими, болЪе культурными людьми. Немало нашлось между ними и такихъ, которые не только навсегда разстались съ „украинскимъ" радикализмомъ, но и стали убЪжденными, искренними русскими патріотами.

Недостатокъ пропитанія и невозможныя санитарныя условія были причиной почти поголовнаго заболЪванія тифомъ интернированныхъ талергофцевъ.

Австрійскія власти злонамЪренно предоставили насъ въ ТалергофЪ самимъ себЪ, позаботившись единственно объ окруженіи сильной охраной внЪшнихъ загражденій Талергофскаго лагеря. Десятки ежедневныхъ смертныхъ случаевъ были обычнымъ явленіемъ въ лагерЪ.

И я заболЪлъ тифомъ. Теченія своей болЪзни я не помню, a изъ разсказовъ знакомыхъ я узналъ, что я былъ уже положенъ могильщиками въ гробъ для отправки на кладбище, и только слЪпой случай спасъ меня отъ погребенія заживо. Могильщикамъ хотЪлось воспользоваться моей жилеткой. Снимая съ меня таковую, одинъ изъ могильщиковъ сильно рванулъ жилеткою и отъ толчка я пробудился отъ омертвенія и открылъ одинъ глазъ. Счастье хотЪло, что возлЪ гроба стояли мои знакомые; увидЪвъ, что я еще живъ, знакомые подняли крикъ, a сконфуженные могильщики не замедлили отнести меня въ жилеткЪ обратно въ лагерь, восполъзовавшись только нЪсколькими сотнями коронъ, припрятанными въ карманЪ жилетки.

Вспоминая незабытый Талергофъ, не стану описывать ни тЪхъ лишеній, которыя пришлось претерпЪть въ продолженіи долгихъ дней моего заключенія, ни надругательствъ уличной толпы и власть имущихъ надъ беззащитными. ВкратцЪ только упомяну имена тЪхъ товарищей недоли, съ которыми вмЪстЪ страдалъ. Я ободрялъ себя тЪмъ, что наше несчастье будетъ искуплено радостью оставшихся дома родныхъ, радостью освобожденія русскаго Прикарпатья уже наступавшей арміею Державной Руси.

Въ послЪднихъ дняхъ августа отправлены были мы изъ Львовской тюрьмы въ Талергофъ, но уже черезъ десять дней перевели меня съ партіей въ 200 человЪкъ въ военную тюрьму въ Градцъ. ПослЪ 6-тимЪсячнаго заключенія отставили меня въ ВЪну, гдЪ уже сидЪли г.г. Марковъ, Буликъ, Черлюнчакевичъ, Куриловичъ, свящ. Винницкій. Поименованныя лица сидЪли въ такъ зв. дьявольской башнЪ, гдЪ и я былъ помЪщенъ, какъ разбойникь, въ темной и холодной камерЪ. ЗдЪсь провелъ я другихъ пять мЪсяцевъ.

Въ первыхъ числахъ іюля 1915 г. перевели меня въ общую камеру, между воровъ и дезертировъ, гдЪ просидЪлъ круглый годъ, a послЪ, по настойчивой просьбЪ земляковъ, перешелъ съ разрЪшенія начальства, по полученіи обвинительнаго акта, въ общую камеру во второмъ этажЪ.

ЗдЪсь встрЪтился я съ д-ромъ Буликомъ, Цуркановичемъ, свяшенниками Богатырцемъ, Мащакомъ, Станчакомъ, Раставецкимъ, Дуркотомъ, Гнатишакомъ, Сеникомъ, Винницкимъ и г. г. Мохнацкимъ, Трохановскимъ, Громосякомъ, Миляничемъ, Вислоцкимъ, Андрейкомъ, д-рами Гасаемъ, Секаломъ, Цюкомъ, свящ. о. о. Прислопскимъ и Гадюкомъ.

ПослЪдовавшая вскорЪ послЪ приговора амнистія освободила насъ отъ страшнаго, незаслуженнаго наказанія, и мы были отправлены на итальянскій фронтъ защищать австрійскихъ палачей.

ПослЪ полуторалЪтняго пребыванія на фронтЪ я вернулся счастливо къ своей семьЪ, въ Знесенье, возлЪ Львова.

Въ такомъ положеніи находились мы, безъ пищи и воды, въ теченіи 22 часовъ и только 27 сентября, въ 5 час. пополудни, нашъ поЪздъ двинулся дальше, a 28 сентября, въ 7 часовъ утра, мы очутились въ ТалергофЪ.

По пути изъ Кросна, въ ГаличинЪ, и до Талергофа, въ Штиріи, встрЪчавшее насъ населеніе было къ намъ враждебно настроено. Только въ Силезіи и Моравіи населеніе охотно продавало намъ съЪстные продукты. Крестьяне, какъ болЪе практичные, съумЪли припрятать часть своихъ денегъ во время арестованія, потому и сейчасъ могли воспользоваться продаваемымъ продовольствіемъ, интеллигенція же, вполнЪ довЪряя тюремной администраціи, сдала всЪ свои наличныя таковой на храненіе и въ результатЪ осталась безъ гроша въ карманЪ и, конечно, потеряла возможность запасаться пищей по пути слЪдованія.

Въ ТалергофЪ были мы размЪщены по большимъ ангарамъ. Казенная пища, въ началЪ весьма непривлекательная и въ недостаточномъ количествЪ, пополнялась нами позже покупками на собственный счетъ. Именно деньги, отобранныя у насъ въ моментъ арестованія, были намъ тутъ возвращены.

Ha другой день послЪ пріЪзда въ Талергофъ скончался въ сосЪднемъ отдЪленіи за стЪной благочинный о. КушнЪръ. Онъ былъ первымъ, котораго хоронили въ деревянномъ гpoбЪ, сколоченномъ на скорую руку изъ тонкихъ досокъ.

На тяжелыя физическія работы наряжались въ первую очередь священники. Конвойные узнавали ихъ по бритымъ бородамъ, потому каждый изъ насъ для предохраненія отращивалъ усы и бороду.

СвЪжіе эшелоны прибывали въ Талергофъ почти ежедневно. Нашъ транспортъ нашелся уже въ болЪе благопріятныхъ условіяхъ. Къ моменту его прибытія была уже построена часть бараковъ; прибывавшіе раньше нашего были принуждены по нЪсколько сутокъ ночевать на дворЪ въ слякоти и холодЪ, не смЪя переступить обставленную штыками границу.

Интернированные были совершенно изолированы отъ внЪшняго міра. Г-жЪ Прислопской, нарочно пріЪхавшей изъ Галичичы, не было разрЪшено повидаться съ отцомъ, г-жЪ Шандровской не разрЪшено принять участіе въ похоронахъ мужа. Письма изъ лагеря не высылались, присылаемыя въ лагерь не доручались. Мое заказное письмо, сданное въ лагерномъ почтовомъ отдЪленіи, было мною обратно получено по истеченіи 7 недЪль съ примЪчаніемъ: wegen Kriegslage unbestellbar, zurueck. (По обстоятельствамъ военнаго времени недоставимо - обратно).

Въ ТалергофЪ находились люди разныхъ сословій и возрастовъ. Были тамъ священники, пралаты, адвокаты, судьи, доктора, преподаватели, частные и государсгвенные чиновники, учителя, крестьяне, мЪщане, псаломщики, писатели, студенты, актеры, военные судьи, военные священники — всЪ русскіе галичане, за исключеніемъ незначительнаго процента румынъ, цыганъ, евреевъ, поляковъ, мазепинцевъ и 3 блудницъ изъ Перемышля. Не было польскихъ ксендзовъ. Впрочемъ уже 10 декабря явился одинъ въ Талергофъ; это былъ россійско-подданый графъ, ксендзъ Замойскій.

По возрасту Талергофская публика была также весьма разнообразна, начиная почти столЪтними стариками (пралатъ Дольницкій 94 л.) и кончая грудными младенцами.

Въ отхожіе мЪста интернированные сопровождались конвоемъ. Не было тутъ различія между мужчинами и женщинами. Естественныя потребности отправлялись по командЪ, a не успЪвавшихъ справляться прокалывали штыками. Такимъ образомъ были заколоты 2 человЪка, a 17 ранены, между ними одинъ адвокатъ. Интернированные украинофилы находились подъ опекой адвоката Ганкевича, зятя извЪстнаго довЪреннаго австрійскаго правительства, Костя Левицкаго. И дЪйствительно скоро они были освобождены и оставили лагерь.

Не предвидя конца страданіямъ, нЪсколько человЪкъ изъ нашей среды рЪшили подать прошеніе папскому нунцію въ ВЪнЪ и имп. Францу Іосифу о нашемъ положеніи и объ ускореніи разсмотрЪнія дЪла талергофцевъ. Отъ папскаго нунція не послЪдавало никакихъ надеждъ относительно нашего освобожденія. Тамъ были заняты въ то время (пишу на основаніи тогдашнихъ слуховъ) пропажей важныхъ римскихъ документовъ по установленію въ г. ЛуцкЪ уніатскаго епископства.

Бумага прсланная нами въ надворную канцелярію, возъимЪла нЪкоторое дЪйствіе. Администрація прекратила из-дЪвательства, a полковникъ Стадлеръ вызывалъ даже къ себЪ на авдіенцію подписавшихъ бумагу.

На 12 декабря былъ назначенъ допросъ всЪхъ, кто былъ старше 60 лЪтъ, a 14 декабря я былъ признанъ невиновнымъ. Получивъ 17 декабря паспортъ съ отмЪткой „von Galizien und Bukowina fernzuhalten" (держать подальше отъ Галичины и Буковины) я былъ окончательно освобожденъ и поселился на жительство въ ГрадецЪ, a домой вернулся въ мая мЪсяцЪ 1917 г.

Думками сягаю

B двайцятіі роковини

Мук рідного краю.

I своіми думоньками

Стрілою літаю

Над тобою мій ти любий,

Дорогий мій раю.

I.

Наче в вирій відлетіли,

Так крильцями злолотіли

Моі думи-ластівки.

Й через время двайцятьлітне

Пролетіли гей би вітер

Крізь осикові листки.

I пропали як дим в полю,

Як човен у чорнім морю,

B моіи любій вітчині

I в грізних войни об'ятях,

B крови, в слезах і в проклятях,

Страшних, як Антихрист в сні.

Думки вперед, я за ними

Пориваюсь й — мов дитина

На відпусті — одурів;

Бо ногою нігде стати,

Всюда трупи, кров, гранати -

Брат на брата озвірів.

Від Бродщини по Карпати

Гук армат і взрив гранатів

I свист куль і бряск штиків, —

Руска земля дрожит-стогне,

Сотні тисяч трупів горне —

Своіх синів й ворогів.

Колиж я глип, — a за фронтом

Женут товпу під екскортов —

Стариків, дітей, жінок.

Женут, мов несамовитих,

Окровавлених, побитих —

B мені дух вмер і замовк.

Дивлюсь, a ім з очей сльози,

3 побоів кров по дорозі

Тече цюрком. Боже мій!

Що за люди? Що зробили,

Що так страшно іх побили,

За який злочин-розбій?

Ідут діди, сини, внуки,

Шнури в'ілись всім у руки,

A матерям із дітьми

Руки мліют, ноги хлянут,

Ледви лізут, гей би пяні,

Обливаючись слізми.

Селяне, інтелігенти,

Женщина і мущина, —

Bсi повязані, закуті,

3 горя до землі пригнуті,

Мов підкошена трава.

B гущу товпи я поглянув

Йдут і наші пониквяне :

Сохор Степан, Батенчук

Максим й Прокіп Андрусишин —

Старесенький похилившись -

I Кирило Горпинюк.

Bсi, як та мала дитина,

Хиба Богу духа винні,

Більш нікому ні на крок.

„Боже, буди покровитель"

Співав гречкосій-кормитель,

Тепер ведут на шнурок.

II.

Пройшла товпа, аж курява

Дорогою стала.

A по боках жалом змія

Ескорта сичала.

Австріяцкіі жандарми,

Запінені німці

Мадяри і яничари —

Брати-перекінці.

„Распни, распни ! То шпіони!

Здрадники держави!

Они рублі, телефони

Московскіі мали!"

„То зрадники-москвофіли.

Австрію продали."

Й з звірским реготом на гилі

Вербів підтягали

Галицкого селянина,

Політика-шпіона,

Що й не знав, що то за річи

Рублі, телефони.

Він знав тілько, що він Русин

Й за Русь-свою маму

Збитий, кровью об'юшений

Для себе рив яму.

Хто щасливий був у долі,

Ставили до гліду —

Від сальв кінчив без мук болів

Годину послідну.

Закипіла й бризнула кров

3 мужика-шпіона

На австрійску подлу фану,

Безчесну корону.

Свідком смерти лишилася

Могила і верба,

Душа-ж Русина безсмертна

Взлетіла до неба.

A багнети, кольби, шнури,

Муки, кров, і слези

B оден вічний слави вінец

На Русь святу сплелись.

III.

Від Бродщини по Карпати

Понад гук страшних гранатів,

Шрапнель йойкіт, пожар хат.

Скрежет зубів, зойк ранених,

"Ура" борців закалених,

Понад рев в огню звірят

Чий то голос і плач чути?

Так печальний і так смутний,

A все пекло то глушит.

То Мати - Русь свята плаче

По могилоньках дитячих,

B судорогах вся дрожит.

Поранена і без сили

Від могили до могили

Потік сліз гірких пливе.

Із розпуки ломит руки:

"3а що мучили звірюки

Дитя мое дороге?"

B Талергофі під соснами

Крестом встала над синами

Плакала в день і в ночі.

I так жалібно ридала,

Що із могил повставали

Єі синів тисячі.

„Чого плачеш, рідна Мамо.

Тут над нами, над вмерцями,

B чужині, в краю проклять?

Іди Русе-Мать єдина,

Роди нові поколіня

Від Бродщини до Карпат!"

Пониква, 10 липня 1934 р.