«Тайна мучеников в чем? Они – боялись. Но Бог был в них, и Он давал им силы терпеть… А некоторые – отрекались»
(проповедь отца Андрея 15 сентября 2019 года)
Христос Воскресе!
Я хочу вам сказать несколько слов сегодня о мученике Маманте, память которого совершается Церковью сегодня. Во-первых, слово «мамАнт» – это не то, о чем можно легко подумать. Это не тот лохматый слон доисторический, которого рисуют в учебниках по биологии. Это слово происходит от слова «мама». Первое слово, которое он сказал было «мама», и его назвали Мамас. То есть он по-гречески никакой не мамонт. Через «А» — на самом деле. Есть фамилия такая. У нас есть известный тележурналист Аркадий Мамонтов. Значит, в корнях где-то в его роду был кто-то Мамант, крещенный в это имя, и потом уже Мамонтовы появились такие.
В принципе, мы все МамАнтовы в отношении некоем. Потому что первое слово у нас, как правило, у всех бывает «Мама». Правда в одном из советских фильмов молодая мама говорит своей начальнице: «Мой сынок заговорил!» Та: «И какое слово сказал? Наверное, мама?» – «Нет. Дай!» То есть – люди меняются. И не всегда к лучшему. Иногда первым словом бывает не мама, а – дай. Но, если вашим первым словом было – мама, – то вы тоже Маманты. В хорошем смысле этого слова.
Что важно: мама его, Руфина, – святая и папа его, Феодот, – святой. Они были патрициями, и за имя Иисуса Христа были подвергнуты тюремному заточению. Сидели в тюрьме и готовились к мучениям. И отец его молился и говорил: «Господи, я мучений не вынесу». Человеку легко сделать больно. Нежный организм человеческий. У него столько всяких нежных мест; и можно столько всякого железа и огня к нему применить, что любой кремень задрожит.
Вот он и говорил: «Я не вынесу. Мучений я не перетерплю. И отрекаться от Тебя не хочу. Забери мою душу раньше». И Господь забрал его душу до страданий. Он умер в темнице, не дождавшись колеса, огня, меча, расплавленного олова и так далее…
А жена его была на сносях. Имела как раз мальчика во чреве. Того самого – Мамаса. И она – раз такое дело – говорит: «И меня забери!» И ее Бог забрал.
Когда человек просит смерти, Бог ему часто ее дает. Иногда – не дает. Потому что – не готов человек. Ему нужно еще погреметь в жизни, как медному котелку. А тех, которые готовы, – забирает их Господь. Нужно просить в таких случаях. Видите! – забирает!
Она (Руфина) перед смертью разродилась живым ребенком, которого забрала на воспитание его тетка. Он сказал первое слово – мама. Она назвала его – «Мамас».
И так он вошел в историю Церкви.
Я не буду вам рассказывать всю его историю. А история его, в принципе, очень короткая. В свежем юношеском возрасте он был подвергнут истязаниям за Христа. Проявил великое мужество. До это еще совершил много чудес. Был усечен. Закончил жизнь свою. И был почитаем. И сейчас почитаем Церковью. По-моему (по-моему!) мощи его находятся на Кипре (если мне не изменяет память). На Кипре. Да. Один из святых Киприотского святого списка. Но страдал он не на Кипре. Он страдал в Малой Азии.
Много разных вещей я вам хочу сегодня сказать.
Во-первых, у нас может создаться такая картина (благодаря великомученику Георгию, Варваре, Екатерине и всем остальным страдальцам), что история Церкви была сплошной историей побед.
Их звали на суд. Что-то там говорили… «Отрекайся!.. – Не отрекусь!.. – А мы – тебя!.. – А мне все равно!..» Короче: его на лоскуты порвали, а ему не больно. И так далее…
Может создаться такая иллюзия. На самом деле – история Церкви гораздо грязнее и драматичнее… И – тяжелее… Как жизнь человека. В ней были истории отпадений, истории предательств. Были истории, когда человек изменял Христу, а потом – возвращался. Или: стоял, стоял, танцевал, танцевал; а потом – не поклонился. Всю жизнь – терпел. А потом – раз! – и не дотерпел. Почему в Евангелие и говорится: «Претерпевый ДО КОНЦА спасен будет» (Мф.10,22). Еще и до конца нужно дотерпеть.
Ведь все ж терпят в жизни. Но – некоторые не до конца. Терпел, терпел и… «А!! Не буду!..» А через секунду пришло спасение. Пришло, …но не к тебе.
Как сорок мучеников Севастийских. Яркий пример.
Такая история мученичества в первые столетия Церкви… Да и потом – например, история Балканских народов под турками – там столько этих жутких историй – когда людей заставляли отрекаться хитростью. Как они потом – возвращались. Как они готовились к мученичеству. Как они – боялись. Как они – уходили. Потом-таки страдали. Там очень много трагедий. Очень много драматургии. Настоящей такой, человеческой, драматургии.
И вот в этой истории родители – Феодот и Руфина… Люди прекрасно знали, что: «Если меня начнут кромсать на части, я – не вытерплю!» Они знали, что их ждет.
Вот и я себе думаю: «А я, что ли, вытерплю?..»
В таких случаях человек может просить себе смерти заранее, потому что – есть предел человеческому терпению. Есть такие вещи, которые человек не выдержит. Один терпит долго голод. А другой, например, день не поест – он готов не знаю на что. Другой терпит другое. Чем хочешь можно мучить человека. Люди, повторяю, очень изощренные в пытках.
Вот вам такой интересный пример.
Что еще можно сказать о мучениках? Из того, что у меня в памяти всплывает. Из таких особых историй.
Были такие два мученика Никифор и Саприкий. Они оба сидели в темнице за Христа и оба терпели побои. И обоих ждал меч. И они умудрились поссориться в тюрьме. (…) А когда они шли на страдания один другому говорит: «Ты прости меня. Нас сейчас смерть ждет». А второй: «Не прощу!» (То есть, добавил к одной дурости вторую дурость). Тот, который попросил прощения положил голову на плаху, перекрестился, говорит: «Господи, прими мою душу!» И – ушел. А тот, который не простил, пошел, и перед плахой ноги у него ослабели, и он задрожал. Испугался: «Я принесу любую жертву. Только меня не убивайте». Отказался.
У мученичества есть нравственные основания. До конца терпит тот, кто имеет чистую душу. (…)
С одной стороны – да. Но с другой стороны меня всегда за душу берет святой Вонифатий. Житие его очень целомудренно, так кратко, так боком говорит: «Он был зельний пьяница и развратник преизрядный». Там так кратко говорится. (…) Ничего, в общем, хорошего. Только одно хорошее было в нем…
Служил он у одной богатой госпожи. (…) Жил с ней в блудном сожительстве. (…) Кстати, по римским законам это страшный позор, когда госпожа смешивается с рабами или слугами. (…) Не сколько они чистоту блюли, сколько честь свою пытались сохранить.
Она была христианкой. А он имел такой добрый обычай – обходить по вечерам городок свой, и, если какого-то нищего видел, вел его к себе. Кормил, одевал, давал ему помыться и что-то еще такое давал. Любил нищих человек!! И это его потом спасло.
Богу нужно зацепиться за что-то в человеке. (Бывает, что в человеке не за что зацепиться, а в Вонифатии было за что). (…)
Должен быть уголок души, не затоптанный грехом. Тогда Духу Святому есть где приземлиться. Это, если угодно, как «Ноевый» голубь. (…) Духу Святому, которого голубь символизирует, ему нужна какая-то небольшая сухая территория, на которую можно ножки опустить. Если в человеке нету этого, он не может иметь веры. (…)
Вот этот Вонифатий… Гуляка, пьяница, весельчак. А его хозяйка, с которой он живет (она – христианка) ему говорит: «Там на востоке мучают сейчас братьев наших за Христа. Поезжай. (…) Привези-ка нам истерзанное тело кого-нибудь за Христа пострадавшего» (…) Говорит: «Будем делать так: раз мы с тобой грешники – будем какого-нибудь мученика прославлять. А мученик будет за нас молиться.
И он поехал. (…) И пошел на площадь, как раз там тогда мучали христиан. И восторжествовала в нем душа при этом страдании. И Вонифатий сам захотел быть мучеником. «Я тоже христианин!!» И вот его убили.
А друзья его все кабаки обошли в поисках. (…) Нигде нет. Пришли на площадь и нашли этого страдальца – с отсеченной головой. (…) Взяли на руку его главу, и он улыбнулся, и из отсеченной раны потекла кровь с молоком смешанная.
Они привезли его обратно. (…) Хозяйка построила для него храм небольшой. Там восемь лет в девстве прожила, молясь за грехи свои. И там же душу свою отдала.
Вот – удивительное житие. Понимаете!
Есть такая иллюзия, что нужно быть святым с детства. У нас в житиях педалируется такой момент: «Он с детства в игрушки не играл. С детьми не веселился. Ходил, …молился. И потом …пошел святым».
Это хорошо, конечно. Но я много раз от грешников слышал. «Где здесь мне взять пример? Тут такие люди кругом описываются в ваших книжках. Они с детства были святые и потом пошли на небо. И там им хорошо. А я с детства – грешник. До старости. Мне с кого пример брать?» Вот я вам говорю. Есть множество примеров – когда люди были совершенно нехорошие, скажем, с детства. Грязные… ну – как мы с вами. Безобразники. Безумцы. Греховодники. А потом превратились в святых людей.
Вот и эта история мучеников. Феодот и Руфина боялись страдать. Даже не думайте себе, что мученикам не было больно; что им было не страшно. Страшно было! Ну как – не страшно? Это ж не киборги какие-то. Это ж не человек-паук. Spider-Man. Это не герои. Это простые люди из плоти и крови.
Меня с юности потрясло, когда я прочитал, житие святой Перпетуи. Молодая девушка, (…) молодая совершенно девушка. Патрицианка. Из рода патрициев. Недавно родила ребеночка. Ее за Христа сажают в тюрьму и носят ей покормить. Два-три-четыре раза в день носят ей малыша кормить. В тюрьму. И, когда замок лязгает, (…) она вся вздрагивает. И стражник говорит ей: «Когда ты слышишь звяканье щеколды в замке, ты – дрожишь. Как же ты задрожишь тогда, когда перед тобой положат секиру, пилу? Разожгут огонь? Дыбу поставят? Это будет для тебя. Как же ты там задрожишь?» А она говорит ему (слышите?): «Там будет другой, который во мне будет терпеть вместо меня».
Тайна мучеников в чем? Они имели такую любовь к Иисусу Христу, такую веру в Него, что они – боялись и знали, что им больно будет. Но они говорили: «Господи, за Тебя. Будь со мной. Будь во мне!» И они шли туда, преодолевая страх. Он был в них. И Он давал им силы терпеть. Вот поэтому – они вытерпливали все. …А некоторые – отрекались.
Чтобы пойти на мученичество надо было всех простить. Георгий – он сам пошел. Но прежде, чем пойти, он все свое имение раздал нищим. Как пишется в канонах: «Намазался милостыней»…
Борцы, когда раньше боролись, намазывались маслом. Скользкими становились. Такая раньше была борьба. И сейчас на Востоке есть такая борьба. (…)
«Намазался милостыней…» Для того, чтобы не бояться смерти, намазался милостыней. По-гречески: Милость – элеос. (Созвучно – одно слово) Это и масло, и милость – одновременно. Для того, чтобы душу закалить и смерти не бояться, он все-все-все свое пораздавал. Обнищал Христа Ради. А потом уже: «Вот я – христианин. Теперь меня мучьте». И терпел до конца.
Есть многие тайны (мученичества). Нужно всех простить. Нужно все раздать. Нужно никого не осуждать. Нужно Христа любить. Чтобы Он был с тобою. Если чего-то не хватает – люди ломаются. Был такой Папа Римский. Марцеллин. Папы Римские в первые три столетия – это были живые мученики. Когда выбирали нового Папу – на него смотрели и плакали. Это сегодня, когда выбирают Патриарха или Папу – на него смотрят и радуются. Это великая власть. А раньше, когда выбирали нового Папу, на него смотрели как на покойника живого. Знали, что годика через два (через один, через полгодика – мало времени ты побудешь папой), через пару лет тебя возьмут за белы рученьки и начнут над тобой издеваться. Начнут тебя мучать бедного. Начнут из тебя кровь по каплям выкачивать. Там же этих мучеников было на папском престоле – множество. В первые столетия.
И был такой Папа Марцеллин, которого взяли за Христа и говорят: «Принеси жертву идолу!» И он – принес. Можете себе представить? Патриарх! Человек святой! Испугался смерти и принес жертву идолу. Потом ушел плакать. Потом начал рыдать. Потом пришел к собранию епископов и говорит: «Что мне делать?» А они говорят: «Мы тебя не судим. Вспомни, что и Петр отрекся. Но поступай, как знаешь». И он пошел обратно к тем, которые мучали его и сказал: «Плюю на ваших идолов. Делайте со мной, что хотите!» И замучили человека. И пытали. И издевались. И – замучили. Он кровью смыл свой позор. Но от позора начального не избавился. Потому что – человек великий – отказался.
У нас может создаться (иллюзия) – благодаря, например, семнадцатому веку, когда писались такие порочные жития. Наш святой Димитрий Ростовский переписывал же многие жития из польских книг. Из других книг католических писателей. И там очень много восторженности. Во всех житиях, которые ты читаешь примерно одна такая картина.
Судья говорит: «Ты – кто?» «Я – христианин!!» «Отречешься? – Никогда!! – Принесешь жертву нашим богам? – Плюю на ваших богов!! – Смотри, мы будем тебя сейчас жестоко мучать! – А мне все равно!..»
И начинается… начинают его резать, вешать, опалять свечами. А он – терпит. Поет псалмы. В конце концов его убивают. Костры гаснут. Звери уходят. Дождь льется. Идолы сокрушаются. Чудес полно. И – все хорошо.
Такие жития почитаешь – и думаешь – «Я сам хочу быть мучеником! Если это все так, то я тоже хочу!» Вот был Святой Вениамин, новомученик наш Петроградский по фамилии – Казанский… Его застрелили большевики… Расстреляли человека. Это был умнейший, добрейший, благочестивейший архиерей. Трудно таких найти даже и сегодня. Например, его любой рабочий в любом квартале Петербурга мог позвать покрестить своего ребенка. И он, митрополит, с чемоданчиком требным, в ряске бедненькой, по лужам прыгая (по этим закопченным грязным районам, по трущобам Петроградским) бежал в любую хату и там совершал крещение, отпевание, соборование, причащение.
Где, кто сейчас ходит из наших? Извините меня. Простите меня, грешного. Но кто пойдет в рабочий квартал, в какую-то хату бедную дите какое-то золотушное крестить? Нет такого. Не видал я. Хотя …видал. Вру. Видал! Но очень редко. Даже наши люди и не будут просить – высокого. К попам идут – потому что высоких не допросишься.
Так вот этого святого человека большевики убили. А он писал в тюрьме: «Я с детства читал жития святых и хотел пострадать ради Христа. Потому что там такое мужество, такая красота, такое торжество. Как жалко – думал я в детстве – что нет сегодня Диоклетиана, нет сегодня Нерона, нет сегодня Трояна, нет идолов всяких. Некому нас мучить. Кругом христианство. Церкви стоят. Колокола звонят. Некому нас мучать. Никто же нас не мучает. А я так хотел пострадать. И вот – «оно» – пришло. И пришло совсем не такое, как я читал. Все – сурово. Все – конкретно. Комиссары в пыльных шлемах. Застенки КГБ-истские. Тогдашние. НКВД-шные. Зубы на полу. Кровища по стенам. Лампочка на столе. Меняющиеся конвейером допрашивающие следователи. Сошедшие с ума люди в застенках. Все совсем по-другому. Никакого торжества. Никакой благодати. Никакой особенной красоты. Но – терпи, дорогой! Вот это и есть твое страдание».
Он до конца потерпел. Его ни за что – буквально – приговорили к расстрелу. Он поднялся на суде, перекрестился. «Слава Богу за все. Что бы вы не сказали: я все равно скажу: Слава Богу. Отпустите – Слава Богу! Расстреляете – Слава Богу!» Он до конца пошел. Но он отмечал в своих письмах, в своих дневниках, что: «Все – по-другому. По-другому все!»
Вот и мы должны понимать, что все – по-другому. Там было место и страху. И – слезам. Там было место, когда человек говорил: «А я – не вытерплю. Господи, Иисусе. Я – не вытерплю. (Как Феодот и Руфина). Вот начнут ногти защемлять дверью, ну, может быть, потерплю полчаса, час. Начнут глаз чайной ложкой вынимать – может еще потерплю. А начнут палец по одному отрезать – по фаланге – может быть, я тогда уже и сдамся».
Человек был такой – Иаков Персянин. Я его очень люблю. Я про него уже рассказывал. Как его мучали персы. Ему резали сначала пальцы на правой руке – по одному. Потом – пальцы на левой руке – по одному. Потом – пальцы на ногах. На правой. Потом – на левой. Потом – кисть правую. Потом – кисть левую. Потом до щиколотки ногу. Потом – вторую. Потом – до локтя. Как обрубка. Его обрубали, как дерево обрезает садовник. Он на каждый отрезанный палец молитву читал: «Ну иди, мизинчик, к Христу. Потом на страшном встретимся». Потом второму пальцу: «Ну ты, родной, иди к нему. Братик твой уже отрезанный…» И так он читал, читал, читал молитвы. А когда ему начали уже пилит правое плечо (оба плеча отрезали) он говорит: «Больше не могу. Ну, не могу больше!» Они ему: «Слышишь, мы тебе говорили, что не вытерпишь!» Он: «Господи, ну не могу больше! Что ж это такое?» Кровью истек и… «Прими дух!»
Это страшно. А наши жития все это представляют как какое-то торжество.
Я это вам говорю не для того, чтобы вас перепугать или разрушить ваши иллюзии. Мы не знаем будущего. Будут нас мучать или не будут – кто его знает. Но, если будут, мы может быть будем молиться как Федот и Руфина: «Забери мою душу раньше. Потому что – начнут издеваться – не знаю, какого Лазаря я запою».
Слышите?.. Ну или как-то по-другому будет.
Но – мученики – это великие друзья наши. Они претерпели страшные вещи. Это забывать нельзя и замыливать нельзя какими-то лубочными картинками. Потому что там стоит такая страшная реальность. Я об этом хотел бы и мог бы долго говорить.
Вот еще что я вам скажу. Святой Василий Великий (Наш с вами покровитель. Наш начальник. Наш святой. Имя которого мы поминаем. Носим на себе. Мы – гимназия Василия Великого) молился со своими христианами на месте погребения мученика Маманта. У него есть даже «Слово похвальное мученику Маманту». Сегодняшнему. И он там говорит потрясающие вещи. Он говорит собравшимся христианам: «Что я вам скажу? Вот лежит тело святого мученика. Что я вам скажу про него? Вы же все знаете его? – Да, знаем. Вы же любите его? – Да, любим. Теперь каждый из вас пусть расскажет друг другу, что вам сделал мученик». «Потому что я – говорит Василий – знаю, что некоторым он являлся во сне. А некоторым – наяву. Некоторым он вернул из мертвых умерших детей. некоторым вернул из плена пропавших родственников. Некоторых исцелил от страшной болезни, которую не лечат врачи. Некоторых на море спас. И каждый из вас; те, кто собрались здесь (они часто по ночам собирались, совершали ночные службы возле мощей святых мучеников); каждый из вас знает что-то такое про него, чего не знаю я. Вот вы и расскажите друг другу, кому, когда и как являлся мученик».
(Я понял из этого слова, что святой Мамант являлся людям и во сне и наяву) (…)
И там длинный перечень чудес, которые совершенно очевидно совершены были. В большом множестве. Он говорит: «Вот это все друг другу расскажите и это будет похвальный венок Святому Маманту».
Это не он один только такой. Такой же Димитрий Солунский. Такой же Георгий Победоносец. Такой же и Иаков Персянин Разсеченный. Такой же и мученик Вит, которого сербы чтут. Такой же и мученик, скажем, Мина Александрийский. Я, когда-то в Египте был, что-то там все мужики – Мина. Мина, …Мина, …Мина…Через два на третьего мужики – Мина. Христиане. Почему, думаю? Оказывается. Мученик Мина там творит чудеса каждый день. Они говорят: «Наши святые разговаривают. Они являются им». И наши святые – К Нектарию Эгинскому часто приходил высокий красивый человек в форме морского офицера. Его спросили: «А кто это?» Он: «Это святой Мина. Скажу вам по секрету – Мина ко мне приходит. Я ему молюсь – он приходит. Я его прошу о чем-то. Он все делает!»
Так и египтяне говорили мне. Копты говорили. Христиане. «Если Вы любите Мину, просите у него все. Он все даст». «А откуда вы знаете?» – «Мы знаем. Мы просим. Он все дает. Все. Вообще – все!! Ну все!! – буквально. Мина все может!»
Эта любовь к святым страдальцам, к этим мученикам Господним – это вообще такая тайна. Они, действительно, могут воскресить мертвых. И любого исцелить. Любого параличного, любого сумасшедшего. Любого грешника избавить. Они все могут. Потому что – они свою кровь за Христа вылили. Они свои утробы не пожалели. Их порассекали на части. Из них все повываливалось. Но они говорили: «Это Тебе – Господи!»
Как святой Димитрий Ростовский писал жития святых. Это труд великий, на самом деле. Святой Димитрий – это такой великий человек. Он писал-писал… однажды задремал, и ему явился какой-то человек под утро; как в тонком сне. Говорит: «Я – святой Орест!» Димитрий думал, что он из таких пяточисленных – есть такие Авксентий. Орест, Мардарий. Тот говорит: «Нет, нет – я не из тех. Я другой Орест. Ты про меня писал. Но ты не все написал!» Поднимает одежду: «Вот здесь мне раскаленной кочергой ребра прожгли до самой внутренности. За Иисуса Христа. У тебя не написано. Потом поднимает в другом месте одежду: «А вот здесь мне косой сухожилие перерезали под коленами за Иисуса Христа. У тебя тоже не написано. Допиши». И – исчезает.
Понимаете? Они – живые. Им за Иисуса глаза повыкалывали, зубы повыбивали, языки поотрезали. А они это все Ему. Говорили: «Тебе, Господи. Для Тебя, Господи. На, Господи!» А некоторые – дрожали. Некоторые – отрекались. А потом – обратно шли.
По-всякому было. Было очень! по-всякому.
Вот я с любовью и трепетом хочу об этом говорить. Потому что я хочу, чтобы вы чувствовали, что это наши друзья. И очень близкие. Они – очень близкие к Христу. А Христос для нас – все. Это для нас и – хлеб. И – вода. И – жизнь. И – смерть. И – после смерти жизнь. Это и утешение, и радость, и сила наша.
Христос – все для нас. А ближе всего к Христу после матери – это святые мученики.
У нас в Москве есть люди, которые за Христа страдали. Если бы мы были чуть-чуть больше ревностными, мы бы там чаще были. Например, в Сретенском монастыре лежит святой Иларион – архиепископ Верейский, который за Христа терпел и темницы, и узы, и заточения, и биения, и – голод, и с зэками сожительство в камерах вонючих. Все это он претерпел за Господа. И потом скончался в одном из тюремных заключений. Это великий страдалец за Господа Иисуса Христа. Мученик Господний. Священномученик. Архиепископ. У нас есть на Лыщиковой горе Покровский храм в Москве, на Яузе. Там лежит тело священноисповедника Романа. Фамилия Медведь у него. Он был флотским священником на Балтике. Потом эти восставшие братишки, матросики, его чуть не убили. Пришлось скрываться. В Москве жил. Проповедовал. Учил. По тюрьмам сидел. Били. Мучали человека. И он страдальческую жизнь прожил. Там его святое тело лежит. Нетленные мощи. И так, если поискать…наша бедная русская земля – она вся-вся покрыта этими святыми гробами. Этими людьми, которые вовеки живут. Как говорится в Писании: «Праведники вовеки живут и в Господе мзда их» (Книга премудростей Соломона).
Наша, пастырская задача – чтобы люди шли к этим гробам. Потому что – когда мы идем к гробу святого – это выглядит так, как будто бы живой идет к гробу. На самом деле получается, наоборот: гроб идет к живому. Это мы – гробы. Это мы – живые покойники. Это мы завонялись уже от грехов своих, от глупостей своих. И мы идем к живому человеку, который Христу угодил и за Христа пострадал. Поэтому, наша священническая задача, сделать так, чтобы везде, где есть новомученики наши, (новомученики!!) которые стали ими буквально лет семьдесят назад. Еще живы участники событий. Пятьдесят, …семьдесят, …шестьдесят, …восемьдесят. Сорок, может быть, лет назад пострадали за Господа Иисуса Христа. У нас их очень много, и наш народ их очень плохо знает. Вот – критическая вещь. Это просто катастрофа. У нас в каждом городе, куда ни приедь, есть святой гроб, в котором лежит святое тело, которое измучили и истерзали за имя Сладчайшего Иисуса. И люди о них не знают. Николая Чудотворца – знают. И со всеми бедами к Николаю идут. «Николай, помогай! Николай – давай!» Николай – то. Николай – се. А эти святые, которые вчера буквально жили. За Христа пострадали. О них – не знают.
В древней Церкви было не так. Капля крови, где за Христа упала, туда человек приходил, на коленки вставал и там молился. И где, если только что сожгли человека – там пепел собирали. Растерзал зверь человека – окровавленную одежду собирали. И хранили это все – потому что знали: это – драгоценность.
Наш народ сегодня этого не знает. Он позабыл. «К Николаю!.. К Николаю!.. К Николаю!.. К Николаю!..» Думаешь: «Господи, Николай Святый, да вразуми ж ты их. Скажи нам: «Что вы у меня просите? Вот просите у этих. К ним идите».
Слышите? Находите места упокоения святых новомучеников и исповедников нашей русской Церкви страдальцев недавних времен. И идите к ним как к живым. Потому что – это гвардия Господа Иисуса Христа. Это гвардейцы. Это телохранители Господни. Это, если угодно, преторианская гвардия нашего императора. Наш император – Христос. А это Его преторианцы. Они самые близкие к Нему. Они готовы за Него умереть. «Я умру за тебя, император!» – Так говорил любой воин, любящий своего царя. Вот мученики – они такие. «Не дам, чтоб Тебя убили. Умру за Тебя, Господи!» И умирали за Него. Вот наши друзья.
Сегодня – Мамант. Пишется в кондаке: «Жезлом, от Бога тебе данным. Маманте, упаси стадо свое на пажитях живоносных. Зверей диких укроти. Потому что – все в бедах и страданиях тебя, крепкого заступника, знают».
А мы до сегодняшнего дня не знали, что он – крепкий заступник. Какой-то Мамант. Мы думали, что мамонт – это лохматый слон, который рисуется в учебнике биологии. Нет. Мамант – святой мученик. Мощи лежат на Кипре. Вот вы сегодня услышали – знайте. Будет у вас зуб болеть – помолитесь Маманту – проверьте. Будет начальник на вас наезжать на работе – помолитесь Маманту – проверьте. Будет у тебя на душе непонятно что – помолись этому заступнику – проверь. Проверь! Господь так говорит: «Проверьте Меня. Если вы не верите – проверьте Меня. Потому что Я – Бог близкий. Я не Бог далекий. Я Бог близкий. Позови меня – Я услышу тебя. Я тут же тебя услышу. Проверь Меня!»
Проверяйте Господа. – Проверили? Убедились? – Будьте верными навсегда.
Святые мученики – это слава Церкви. Это наши очень близкие друзья. Прошу вас. Читайте. Узнавайте. Поклоняйтесь. Коленки преклоняйте. Лобзайте их святые тела. И совершайте всякую память. То, что в ваших силах. Потому что – мы этим спасемся. В том числе – этим. Конечно, и – братолюбием. Конечно, и – милостыней. Конечно – и Псалтирью Святой. Конечно – и Литургией. Без нее ничего не бывает. Конечно – этим всем вместе. Но и мучениками – тоже. Это – очень красиво.
Святый Мучениче Мамасе, моли Бога о нас, всех. Аминь. Христос Воскресе.
Источник: https://tsargrad.tv
