[an error occurred while processing this directive] [an error occurred while processing this directive]
На главную страницу

СЛОВО ЦЕРКВИ

СвященноначалиеМонастыри и епархииМирянеНаследники Царства

РАССЫЛКА
Русское Воскресение

Обновления сайта "Стояние за Истину" 
и других страниц 
и разделов сервера "Русское Воскресение", выходит еженедельно


БАННЕРЫ
православных сайтов

СЧЕТЧИКИ

Rambler's Top100
TopList
liveinternet.ru: показано число просмотров и посетителей за 24 часа
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU

Поиск

Искомое.ru

Украинские БАННЕРЫ

Поиск




uaportal.com

Украина Православная. Официальный сайт Украинской Православной Церкви.

Редкие украинские исторические документы.

Каталог Православное Христианство.Ру

Reklama:

Духовные беседы и наставления старца Антония

Версия для печати

Часть 1

Как спастись.

Поручение владыки требовало отъезда из города. За один день не управился, пришлось и на второй выехать. Потом - отчет, опять к владыке. Одним словом, утром третьего дня мне меньше всего хотелось садиться за руль машины и куда-то ехать, даже к отцу Антонию. Я уж и повод придумал, как оправдаться перед ним, но из головы не выходили слова: "Не откладывай приезд на дольше!". Ладно, поеду.

Встретившая меня женщина была явно чем-то встревожена. На мой немой вопрос глазами, ответила:

"Батюшка занемог, но Вас ждет". О, Господи, как же я еще мог сомневаться - ехать или не ехать!

Старец едва смог чуть приподняться. Притом лицо его было удивительно покойно и благостно.

"Слушай, отче святый, что скажу. Ты обязательно что-то будешь писать про меня, грешного. Для этого и беседы с тобой веду. Случится это, хоть сейчас, хоть позже, имя изменить и о месте захоронения - ни слова. Я уже распорядился, где могилу рыть".

"Батюшка, - начал я, - рано вы об этом заговариваете..."

"Отец Александр, не трать попусту время, не так много его у меня осталось. Слушай да запоминай, может что-то пригодится для спасения.

Преддверие пришествия антихристова - хаос в жизни почти всех стран. В процветании будут те, кто, в силу исповедуемой религии ждет пришествия лжемессии. Прежде всего, это иудеи и мусульмане. За ними те протестанты, кто, отрицая Божество Господа нашего Иисуса Христа, проповедуют царство Божие на земле. Усиление их влияния уже сейчас видно, дальше будет пуще. Главное сейчас для них - овладеть землей. Тайно будет скупаться все - и леса, и поля, и реки. Сибирь падет под китайца, может, и больше вырвут". "Так, где же спасаться удобнее?" - перебиваю я старца. "А где Господь укажет. Важно - спасаться, а не разговоры вести о спасении. Суть "чудес" антихриста будет в их обольстительности. То есть, притягивающими будут эти лжечудеса, завораживающими. Поэтому, и смотреть на них и грех, и смертельная опасность. Нужно прятаться и прятать взор. Но и это еще не все. Смысл пришествия его ведь, опять-таки, абсолютная справедливость. Пришел Спаситель не во Свое Имя, но во Имя Отца - не приняли, более того, распяли. И сейчас суть поносят и распинают, отрицая Его Божество и извращая Его учение. Этот придет - яко бог, не бог, но как бог, и его примут, признают богом за лживые чудеса, прельстивые деяния. То есть за то, что будет приятно и привлекательно для людей. Обольстительно, так более вместительно нам доносит язык славянский, церковный. Почему и сказано, что неоправдится всяк живый - не будет сему оправдания. Это сейчас так говорливы псевдоучителя. Тогда же, когда деяния и слова оных пройдут проверку Истиной, будет видна вся лживость. Но примут антихриста в каждом храме на земле, и будут поклоняться ему как богу. Вдумайся, отче честный, не он себя богом объявит, но чудесами льстивыми добьется того, что будут поклоняться ему как богу! Вот в чем ужас, вот в чем отсутствие малейшего повода для оправдания! А кто будут те, кто приимет его - люди, для которых сейчас Евангелие кончается на Тайной вечери. К Голгофе же они глухи. Крестные страдания - это для Него, это все там - в Иерусалиме 2000 лет назад.

Знаешь, когда ЧК забирала нас, мы были как овцы, не хочу сказать агнцы, чтобы даже так не сравнивать себя со Спасителем. Мы тихо шли на бойню, просто трудно было представить себе, что возможно подобное беззаконие. А ведь знали же, кто они. Сколько пророчествовали старцы об этих временах, о власти слуг тьмы. Но сидели и ждали - кто следующий. Многие ведь попались, в эти тенета лести. Как велики и умны были и архиепископ Илларион, мой учитель, и митрополит Сергий, и многие другие. Но ошиблись в том, что с бесами и слугами их можно договориться. Мнили, что, сохранив внешность, содержимое само собой останется. Ан нет, только видно это стало много позже. То же и сейчас есть, но более будет через время.

"Простите, отец Антоний, а как же слова Апостола о власти, о подчинении ей?" - опять перебиваю я.

"И-и-эх, душа моя, - сказал старец, - а Апостол Петр, не бежал ли он из Рима, когда его встретил Спаситель? А того же Апостола Павла, не спасали ли в корзине, спуская со стены? Причем же здесь принятие реалий и противоборство сатанизму? Что тебе-то примеры приводить - возьми ты великомученицу Екатерину, иль того же великомученика Георгия. Подчинение возможно только в делах, касающихся светской власти - должность свою править, вооруженных бунтов не творить. Да, и то, как сказать. Братья Маккавеи - добрый пример применения силы против оскорбляющих Бога и Божье. Пойти путем глупого смирения, так и начнешь задавать вопросы о прославлении во святых и Александра Невского, победоносца, и Димитрия, погубителя нечестивых татар на поле Куликовом. Вопросы-то вопросами, а прославил - Господь! Я, когда такие "блаженные" вопросы слышу, вспоминаю житие святителя Василия Великого и преподобного Иова, Почаевского чудотворца. Коль страшное время для их жизни отвел Господь, ну и что, разве не молился св. Василий о погибели императора Юлиана, я вижу, что ты хочешь сказать, дескать, Юлиан был отступником, но ведь императором и императором законным, заметь! Не от желания ли удобств наши молитвы о сатанинских "властех"?! И ведь Господь подтвердил правильность подхода св. Василия - Юлиан погиб не от земного оружия, но был сражен копием небесного воина. А преп. Иов, шел ли он на сговор с поляками? Нет, он с ними и их приспешниками боролся всячески, даже судов не чурался праведник! А ты - власть!

Дело Божье с умом должно твориться. Если бы в отношениях властных начальник - подчиненный было только всевластие одного и глубокое смирение другого, то не было бы необходимости и в Соборности Церкви. Но если бы не Соборность, не осталась бы Церковь и Православной, - сколько раз хранителями истины оказывались одиночки, в то время как высшее священноначалие - еретики?! Что уж говорить о светской власти - митрополит Филипп и патриарх Никон тому яркие примеры. И эти праведники, алкавшие правды, прославлены во святых: Св. Василий Великий, Св. Григорий Богослов, преп. Максим Исповедник, преп. Иосиф Волоцкий, да разве всех перечесть. Но тут тоже помнить надо, что, борясь за чистоту веры, они, Святые Отцы, сами были ревностными исполнителями заповедей Божьих.

Смиренное же подчинение любой власти удобно тому, кого отнюдь не прельщает жизнь по Слову. Ибо путь исповедничества, если и бывает кое-где устлан розами, но неизменно, вслед за "Осанна...", прозвучит "Распни, распни его". Это, неудобство и будет поводом для самооправдания и принятия антихриста - знания есть, а разум грехами стерся. Дескать, всякая власть, от Бога, будем и антихристу подчиняться, что ж сделаешь. А то еще и добавят - на все воля Божья. Потому и говорится, что воссядет нечестивый в каждом храме, ни слова о том, кто в нем службы правил прежде. Помни пример великого старца, Саровского чудотворца, сколько икон у него было - одна, книг - с десяток, а стяжал великую славу и не от людей, но от Бога. Сейчас же у всех в домах иконостасы, книг - полные полки, да делания разумного нет! Все слушают, да мало кто внимает, отче".

"Да, уж, - подумал я, - и в мои огород камень, какую радость приносит библиотека в полторы тысячи томов!"

"Еще раз тебе говорю, не разговоры о спасении, но действия к спасению нужны как сейчас, так и тогда, чуть позже. Время оправдываться прошло, если когда и было. Только спасение, все этому должно быть подчинено. Дал Господь время спокойное и для приобретения разума, и для слышания слова Божьего, и, самое главное, для возможности стяжать благодать Божью перед страшными годами. Кто использует это во благо, а кто для потворствования своим похотям. Первые обрящут, а вторые, то что и было расточат! Как и сказано, что у имущего прибавится, а у неимущего - отымется. Бди!"

На этом наша беседа и закончилась. Еще несколько раз посещал я старца. С любовью он назидал, много рассказывал о своем детстве, но все это было уже личностным, т.е. касалось сугубо меня и моей семьи. Общих вопросов спасения в последнее время он уже не касался.

Последняя встреча..

После воскресной службы ко мне подошла незнакомая женщина и сказала, что меня ждет отец Антоний. И немедленно. Но кроме службы были требы, ждали меня прихожане с вопросами, одним словом, отлучиться было трудно.

Примерно через пару часов я подъезжал к дому старца. Встретили меня сразу несколько человек с очень встревоженными лицами, явно отцу Антонию было плохо. Меня провели в его келью, в которой находилось несколько стареньких священников, одни - из белых, на несколько - монахов. Видимо, старца соборовали и Причастили Святых Даров.

Меня батюшка узнал, улыбнулся и сказал: "Все штукатуришь, отче?!" Дело в том, что в это время я занимался оштукатуриванием и окраской храма.

"Да нет, отче, - ответил я, - служба, требы".

Едва заметным движением, руки он пригласил меня присесть возле кровати. Отцы расступились и тут же стали переходить в дальний угол, к столу, дабы не мешать разговору.

"Все, дорогой, призывает меня Господь. Это последняя на земле наша встреча. Отец Александр, думаю, не откажешь старику, отслужи панихиду о упокоении в моем домашнем храме. Где - тебе покажут. Захочешь, я сказал людям, отслужишь и Литургию, но если сам захочешь", - повторил он.

"Отец Антоний, - комок подкатил к горлу, - да что же это, этого не может быть!". Мне была просто противна мысль о возможности расставания со старцем. Только-только ощутив всю сладость духовного наставничества, я его терял.

"Отче, мы же с тобой несли людям главную реальность поднебесного мира, это то, что рожденный грех порождает смерть. И что эту смерть уничтожил Спаситель. Так что же ты хочешь, дорогой?! Смерть - это не есть, прости, существительное, смерть - это прилагательное, прилагательное к греховной жизни. Мы все, дети Отца Небесного, не рождены к смерти, но к вечности! О чём страждешь ты, душа моя, все и за все, слава Богу!"

По прошествии несколько дней, я служил Литургию домашнем храме отца Антония. Душа трепетала: вот Антиминс, он еще Николаевский, тут же серебряный Евхаристический набор, вино. Нет, это не "Кагор", это было вино для Евхаристии, присланное с Афона. Отец Антоний весьма отрицательно относился к службе на кагоре, не без основания считая его не соответствующим требованиям "Известия учительного".

Потом, панихида на могиле. "Со святыми упокой...".


Часть II


События и люди.

Так получилось, что после происшедшего в Верхнедонском, я забыл о дивном старце. Все шло как-то не так, от идиллии созданной в воображении перед хиротонией - пастырь на селе, тома перечитываемых книг святых отцов, опыты аскетизма, свои труды, от всего этого остались, как говорят, рожки да ножки. Но об этом лучше и не вспоминать.

Прошло время, служил я уже на другой епархии благочинным Н-го округа. Округ сложный из-за отсутствия достаточного количества духовенства. Очень большой - порядка пяти районов, но приезжали и считали себя прихожанами верующие и за пару сотен километру из других округов. И вот однажды к нам во время отдыха после службы подъехали люди - просьба освятить несколько домов километров за сто пятьдесят от моего прихода. Стал отказываться - устал после службы возможны осложнения с их местным духовенством. Но в глазах у людей была такая просьба, что пришлось отбросить надежды на отдых и идти переоблачаться.

Когда были отправлены требы, на обратном пути нам стали рассказывать истории об их необычном священнике - истопнике из кочегарки отце Антонии. Всю обратную дорогу мы проговорили о нем. Собственно говорили они, а мы с матушкой только спрашивали, если что-то было непонятным. Рассказывали люди простые поэтому и повествование их отличалось чистотой, и образностью - как священник Антоний служил тайные Литургии, отпевал усопших, крестил, наставлял, венчал и т.п.

Рассказ этот в своей простоте просто завораживал. Невозможно было не погрузиться в перипетии всех жизненных искушений этого человека. Удивляло, пожалуй, одно - как он смог стать, если и не всегда любимым, то, во всяком случае, всегда уважаемым и верующими, и неверующими.

Мы сразу поняли, о ком ведется речь - не каждый день встречаешь праведника, и отнюдь не каждое место их рождает. Рассказ людей был напоен любовью и уважением. Священник-кочегар как некая гранитная глыба высился среди суеты и мелочности окружающего его мира? И именно эта целостность, монолитность характера так привлекала души людей к нему.

Не знаю, поймете ли вы меня, но как раз эта не поддающаяся сомнению ревность в исповедании Право­славия, праведность духа и вызывала наибольшие сомнения - все мы дети своего времени. А время наше - время сомнений, утери уважительного отношения к человеку, как к носителю образа и подобия Творца. Время греха, время постоянных духовных падений. Оправдание даже верующий человек ищет в одном - все вокруг грешат. Вероятно, именно это и было поводом относиться к отцу Антонию с некоторым предубеждением. Может даже не столько с предубеждением, сколько с осторожностью. Хотя и появилось в тот момент желание еще раз воочию увидеть живую легенду - отца Антония.

Встречи.

Прошло время, и мы встретились. Я не буду пытаться восстановить хронологию, последовательность встреч - в книге о пророчествах достаточно ясно все сказано. Важно, что встреча состоялась. Была возможность не только спокойно рассмотреть старца, его келию, но и вести неторопливый разговор. Обаяние личности подвижника было так велико, что сомнения в пользе такой беседы быстро отпали.

Ко времени встречи со старцем у меня накопилось множество вопросов, и все они начинались со слова: «Почему?...» Улучшив момент, я высказал ему свои недоумения. Думаю, если бы в тот момент не прозвучал вразумительный ответ, то не состоялись бы и последующие длительные беседы.

Слова старца потрясли своей простотой и ясностью «Отче, а за чем тебе нужны ответы?! Ответ ли на эти вопросы спасет тебя, или твой ответ на вопрос Бога о содеянных грехах, отец Александр?! Милый ты мой отбрось все и перестань мучаться! Не во благо это. Вспомни святых подвижников первых времен христианства - они не хотели и слушать о мире, а не то, чтобы увлекаться рассматриванием язв его, потому и спасались

И вопросы твои, уж прости отче, лучше изменить: после слова «почему...» ставить не «то и то плохое происходит», а «почему мы грешим? почему мы сотворяем неугодное Богу?»».

Старец откинулся на подушки, глаза были полузакрыты, а длинные тонкие пальцы равномерно перебирали потертые четки. От постоянного употребления они казались уже не вязанными, а точеными из какой-то черной кости.

Залог спасения.

Я хотел тихонько удалиться, но старенький гнутый стул скрипнул, и отец Антоний открыл глаза:

«Убегаешь?! Чай, не обидел тебя, отче? Останься побудь - ты ведь не очень доволен ответом, а надо разобраться. Не хочу оставлять тебя недоуменным.

Кажется, все просто, ты сам, мню, не раз говорил в проповедях о подобном. Трудно другое, трудно принять это сердцем, душой, трудно веру свою выразить делами. Вот сидели мы и тянули «лямку» лагерной жизни. Не год, не два, даже не десять. И знаешь, довольно много духовенства выживало и думаю, что во многом благодаря стяжанию умиротворенности, отрешенности от зла царившего вокруг. Сказали - сделал, и сделал хорошо, наказали - спаси Господи. Отобрали уголовники хлеб - Господь пропитает, а обидевших мя, прости, Господи, не ведают бо что творят! И все с молитвой, все от души. Но вот пошли в лагеря «строители коммунизма». С возму­щением в душе они писали во все органы письма о совершенной в отношении их ошибке, что-то говорили о справедливости и пр. Ломались, и ломались очень быстро.

Вот и теперь мир все силы бросил в сей час на то, чтобы отвлечь человека от главного - спасения. Самое страшное, что для этого используются темными силами и вроде бы благие цели и намерения. Кажется, каким благом было бы соединение всех православных церквей, русских, по-сути. И тут враг не дремлет. И увлекаются люди в «борьбу за истину»! Все, для спасения места уже нет! Все что-то доказывают, все сказанное подтверждают цитатами, какими-то подобными случаями из истории Византии и Руси... А где спасение?! Где борьба со своими страстями, со своим грехом?!

Вот как-то приехали ко мне люди, не первый раз приехали, называют себя духовными чадами моими. Увещевания слушают, да не слышат, а, значит, и не выполняют. Настаивая на своих правах духовных чад, они, не взирая на людей, собравшихся у кельи, и на то, что у меня была вдова, с которой мы молились и плакали об ее заблудшем сыне, вошли ко мне. Послушать - исповедники веры, щит и меч Церкви воинствующей. Но все это - в страсти, вне себя, в некоем исступлении.

Выслушал их, рассадил по стульям и стал принимать братию свою смиренную, жизнью и миром униженную. Молились и плакали с ними. Я грешный не давал советов, старался, чтоб человек сам услышал голос Господа своего. Склонил выю на исполнение святой Его воли.

Так прошло несколько часов. Недоумение сменилось у моих «чад» размышлением. Потом - молитвой, а там и слезы потекли. В конце концов ‑ стали просить прощения и благодарить за науку! А наука-то какая - мир вам,- как сказал Спаситель! Мир в душе, как залог ее спасения. Мира нет - нет и спасения. А мир - это стремление ко спасению, отрешение от всего того, что не имеет к этому никакого отношения?

Вот твои «почему». Да, это существует, да, это весьма и весьма смущает. Но ты же не думаешь целыми днями над тем, почему на небе тучи, и не светит солнце? Так отче? Да, холодная погода летом - это не свойственно. Но подходит осень - и это уже естественно. Кому придет в голову ругать ноябрь за холод и промозглость?! Мил ты мой человек, отец Александр, да разве мы можем знать ‑ что сейчас на духовном дворе, то ли ноябрь, то ли декабрь?! Должно знать только то, что будет еще холоднее, будет еще большая нравственная стужа, будет… А то, что сейчас происходит - воспринимай за теплый день, за сияние солнышка. На вопросы же свои ответ получишь, только они, эти ответы, будут тебе уже не нужны...».

В силу ли своего характера, или наболевшего, я не унимался и опять спросил старца: «Ну, и все же, отец Антоний, как быть, как поступать мне, священнику?». Ответ был на первый взгляд прост, но думаю я над ним и по сию пору: «А не поступаться, батюшка! Ты же говорил в Верхнедонском, мне сказывали, что Бог и в городе, и в пустыне Один и Тот же. Захочет - даст, захочет - нет! Не поступайся, вот тебе и ответ. Нет в природе, сотворенной Господом, примера, когда можно было бы столкнуться с нечистотой и не понести на себе печати этой грязи. Говорил мне один ученый человек, что когда выходят люди из джунглей, они несут на себе запах тления. Какие бы сапоги ты не одел, но, пройдя по скотному двору, и им выпачкаешься, и запах дурной приобретешь. Сторонись греховного навоза, отче!

Вот сейчас говорят - все сотворено Господом. Да, только продукты тления не суть сотворенные, но являются результатом грехопадения - смерть едим, смертью и оканчиваем. А продукты этого соприкосновения со смертью - жизнь, только не для нас, а для растений. Господь даже это обращает к нашему благу. Нам же о смерти напоминает лишь запах животных отходов.

Оставь ты свои «почему», отче, ты ведь знаешь, хоть понаслышке, от. Алексия. Праведник! Молитвенность, исповедничество, постничество, любовь... Какой был человек! Я с ним в лагерях познакомился, да какой там познакомился - сошлись мы с ним, как две части одной разбитой вещи. Потомственный священник, потомственный! Что-то века до XIII он всех предков своих знал, все несли крест Христов. Наградной наперсный крест принимал он из рук самого императора-мученика. Страстотерпец и к руке у батюшки приложился - любил царь Николай благословение брать у простого, не столичного духовенства. А тот молодой еще, да стушевался, ну, на колени перед императором! А может, душа почувствовала, что рядом с мучеником обретается.

Так вот, пришел Алексий из лагерей. Казалось все - и судимость сняли, и времена полегче, хоть как-то люди жить стали, а не бороться. ан, нет - не принимают его на епархии. Мой сразу сказал: «Не возьму, своих проблем хватает», - правда дал денег на первое время. Другие же ходят кругами: ни да, ни нет. И вот один архиерей стал с ним разговаривать. Долго они сидели, часа два, если не больше. Я ждал Алексия в приемной, а приемная - коридор, ни табурета, ни лавочки, ноги-то у меня слабые, извелся весь. Не знаю, о чем уж шел у них разговор, но вышел он - как говорится, никакой. Была бы кровь, наверное, был бы красным. Я Алексия таким не видел, даже в лагерях. «Что такое, - спрашиваю, - что ты разошелся?». А он и отвечает, лучше б уж молчал, право слово, до сих пор его слова сверлят мозг: «Я ему говорю, простите, дескать, великодушно владыко, а Страшного суда не боитесь?» А он мне: «То ли будет, толи нет, а пожить и тут хочется!»».

Но я не к тому, отче, я к тому, что через полчаса, час отошел отец Алексий, и по-прежнему перебирал свои четки в руках. Мню, что молитва была в том числе, и за сомневающегося архиерея. Алексий больше к этой теме не возвращался, а я - не спрашивал. Все вместе, бывшие лагерники, мы помогали ему, как кто мог. Где-то в середине шестидесятых он таки устроился на епархию Хотя и тут ему пришлось на приходе претерпел негаразды, да ты и сам это знаешь. И все же батюшка служил без всяких «почему». Не наше это дело - «почему» выпытывать. Если бы лошадь, вол, а теперь - машина, спрашивали «почему», вряд ли бы что-то с места сдвинулось. Человек богообразен, не машина и не животное. Но эти «почему» и его могут низвести до ада!»

Старец - молился, я молчал. А что можно было сказать - даже чтоб просто «переварить» услышанное необходимо было время.

Истина и человеческие мудрования.

Молчание затянулось. Старец, закрыв глаза, шептал молитвы, перебирая четки. Я уже готов был и удалиться, но по опыту знал, что отец Антоний отнюдь не в дреме, а просто мне дает время для раздумий и молится, молится и о моем вразумлении.

«Видишь ли, дорогой отец Александр, - не открывая глаз, продолжил отец Антоний, - самое трудное для человека - это восприятие истины. Человеку проще принять какую-то точку зрения, или просто обсудить ее, обговорить, но только, если в ней заложен элемент человеческого же заблуждения. Ко мне тут довольно часто приходят и артисты, и ученые. Пытаясь говорить об Евангелии, они вначале переводят разговор на сравнения с изобретениями человеков - кораном, буддистскими писаниями, и только тогда разговор начинается, вроде бы как о Евангелии. Вначале желание низведения Истины до человеческих мудрствований, а потом ‑ разговор. И оно-то понятно - как можно обсуждать Истину?! Истина требует, или призывает к поступкам в соответствии с Собой, соответствующим Себе. А вот тут и возникают все основные трудности для нас. Поговорить-то мы можем, а вот исполнять - с этим уже сложнее. Вот и придумываются теории о том, что все религии, фило­софские течения, это как луг с разными цветами. Все должны существовать, все украшают жизнь, без этого многообразия мир обнищает.

Хитрый пример, и возразить сразу что-то трудно. Но может эти цветы не пример воплощения человеческих суемудрений, может это пример просиявших праведников к святой Истине подвизавшихся, как мыслишь? Тогда понятно становится и другое - почему при уничтожении цветов и трав, луг сразу зарастает сорняками. И не лебедой какой-нибудь, а все ядовитыми колючками!

Ревность, тобою высказываемая, нужна только в деле спасения; своего, если речь ведем о мирянине, и паствы, если говорим о пастыре. Я тебя понимаю, увы, все не так, как нам бы хотелось. Но подойди с другой стороны - вот Ветхозаветная Церковь. Казалось бы, и дух Истины в последнее время там отсутствовал, чего стоят одни только учения саддукейские?! Ан нет! Для Христа все возможно и Он оживотворяет мертвое. Но не приняв Его, оживший было мертвец опять почил...

Впрочем... - старец как-то вдруг встрепенулся, - Нет, иудаизм почил только духовно, а так не почил, он переродился едва ли не в сатанизм! Большая беда православным будет от него. И от него и от мусульманства. Это как две ноги грядущего антихриста, сейчас они вроде бы, как и спорят, порой даже дерутся. Но когда ребенок учится ходить - тоже нога за ногу заплетается, хотя этот страшный демон уже не дитя.

Вот его ноги - иудаизм и мусульманство на глазах всего мира перечат друг другу, но это они только нас вводят в заблуждение. И ты смотри, отче, как хитро враг действует - иудаизм проповедует свободу, полную свободу от заповедей Божьих, правда не для самих иудо-евреев, а для нас всех, гоев, выходцев из язычников. А мусульманство - наоборот, кажущиеся строгости, законы и о морали что-то там говорят... Но ждут они одного и того же, и с приходом антихристовым быстро между собой договорятся. Да, тяжко вам будет, а я не доживу..

Детей жалко... Они, рожденные в похоти, без благословения и воцерковления, суть - каиниты. Сколько их пойдет на удовлетворение низменных потреб при­спешников антихристовых! Вначале они будут исполь­зовать для утехи своей их тела, но дойдет дело и до блюд из них. Впрочем, и сейчас крещеные младенцы право­славные закалываются для жутких обрядов.

Как спасаться.

Антихрист же и слуги его будут собирательны во всех своих негодных делах. Нет такого греха на земле, кроме Богоубийства, который бы они не повторили - все будет! В том числе - и поедание себе подобных. Все будет, все.

Труднее сказать чего не будет, какая только мерзость не будет ними производиться. Что поделаешь - дыхание ада... Все греховные поступки, творимые заблудшими людьми на протяжении семи тысяч лет, все будут воспроизведены за 3,5 года правления антихриста. Все! И это будет делаться не только по тому, что сын греха есть воплощенный грех, но и чтобы увлечь всех, у кого хоть какая-то в душе червоточина есть. Есть то, за что хоть как-то можно зацепить, и зацепится, дабы увлечь в омут ада. Только тот, кто сейчас в пустыне, он и сможет спастись.

Да ты не смотри так удивленно, отче! - старец приоткрыл глаза, - Речь не о песках, а о пустыне! А пустыня она для каждого может быть в разном месте. Но для всех она в состоянии души.. Помнишь того монаха, который обижался на братию, входил в гнев и покидал очередной монастырь? Но, даже обретя полное отшель­ничество, он не перестал гневаться, теперь уже на вещи. Поэтому я и говорю, что обрести пустыню можно и в лесу, и в большом городе, а можно не иметь ее и в настоящей пустыне. Но без обретения пустыни - не спастись!

Хотя и понятно, что вернулся наш монах не в город, а в монастырь. Город - не лучшее место для спасения даже для мирянина, а уж для монаха тем паче. А большой город и для жизни не годится - растлевает, ибо исполнен соблазна, нечистот и духовных, и телесных. Где гордыня взлелеяла дерзкую мысль построить башню до небес? В самом большом городе того времени, Вавилоне. Где растление дошло до такого безумия, что переполнило чашу терпения Господа? В двух больших городах, Содоме и Гоморре.

Поэтому надо отрешаться от внешнего мира. И тут дело не в том, конечно же, чтобы не видеть ближних, закрывать глаза на скорби и беды ближних наших. Нет, нужно не видеть чужой грех. Это позволит не впадать в осуждение, высокомерие о своих поступках, гордыню. Кроме того, и самому лучше будет уберечься от падения. И второе, отбрасывать прилоги вражеские, стремиться не обращать на них внимания. Это еще труднее, но только исполнение всего этого и удалит нас в пустыню. Пустыню - как место, где нет ничего притягивающего взгляд, нет зримого соблазна для чувств человеческих. Кроме мыслей. Их-то, как игривых и неистовых лошадей, и надо обуздывать.

Увы, отче, сам знаешь, нет сейчас Фив, нет Синая времен Лествичника, нет и Нитрии. В Нитрии, по различным оценкам, было до 300 тыс. подвижников.

Нет и пустынь, как мест особого уединения, единения молитвенного с Богом. Поэтому пустыню обрящешь только в душе, и только в ее отрешенности от мирских соблазнов, от мирского рассеяния, внимания чужом греху. Ведь когда человек внимает чужому греху, так или иначе, но он повторяет этот грех, пусть даже мысленно, но повторяет. Кем-то сотворенное рождается заново и, может быть, даже в большем неистовстве страсти. «Не судите, да не судими будете», - не стоит понимать только как ограничение на злоречие. Отнюдь. Высота Евангельских слов теряется где-то в Небесах, как нечто недоступное для полного разумения оскверненного грехом человеческого разума. Призыв к отказу видения чужих грехов, это и отеческий совет не идти стопам согрешившего.

Обсуждая чужое падение, мы сами падает, ибо смакуем грех нашего знаемого, представляя грехопадение возрождая его в мыслях своих. В этом и сила бесовская кинематографа. Как оценивают величину таланта постановщиков этого исчадия ада - по производимому впечатлению на желающих оскверниться потреблением продукта лицедейства: заставят их смеяться или плакать - хорошо. Рыдать и хохотать начнут - еще лучше. А ведь это ни что иное, как способ заманить смотрящего в другую жизнь, где на первом месте восседает грех!

Вот тебе и пустыня. Сто лет проведи в песках, а пустыню можешь и не обрести. И в столице, «аще хощеши», можешь ее стяжать, хотя путь и будет более тернистым. Призыв же бежать в пустыню для спасения в последние времена так и следует понимать, как даже не бегство, но удаление от всего того, что предлагает нам для соблазна мир, в том числе, и прежде всего, от открытия всевозможных чужих грехов.

Я сознательно не говорю, отец Александр, познания. Нет! Чтобы заразиться простудой, отнюдь не обязательно пить чай с больным из одной чашки - достаточно поговорить с ним на близком расстоянии. Так и с грехом, человек может и не участвовать в оргиях согрешающих, но одно слышание о грехопадениях, подробности в совершении греха, уже поведет человека по пути нечестивых. И даже если не вызовет желания повторить, то одно вспамятование греха будет осквернять и разлагать душу человеков. Вспомни праматерь, змий ее именно словом соблазнил на грех.

А для исправления в последние времена уже времени не будет. Тут: да - да, нет - нет! Увы, это не тысячу лет назад, когда можно было полжизни грешить, а остав­шуюся половину - каяться. Поэтому в последние времена, где только можно, будет вестись разговор о чужих грехах, будут смаковаться подробности грехопадений.

В прочем, уже даже не грехопадений, ибо это и падением не будет считаться, а только одной из форм проявления свободы. Кто-то будет защищать блуд, содомию, обжорство, кто-то будет все это ругать, видимо обличать. Но суть-то не в этом, цель всего этого адского театра - заставить людей обсуждать грех, причем, самые низменные формы его, вот что важно для соблазнителей. Они будут стремиться провести людей сквозь грязь, мерзость пусть и чужого, но греха. Уже и сейчас это есть, но дальше будет пуще. А имея в доме этих двоих соблазнителей - радио и телевизор, просто не скроешься от предлагаемых духовных нечистот.

Так праматерь наша Ева вначале просто рассматривала запрещенные к еде плоды и соблазнилась: видом. Потом же стала искать оправдание претворению греха в жизнь и рассуждала так: «Дай-ка, попробую я: плодов, говорит же змий, что будет только лучше!» Адам, увидя, что жена жива, также соблазнился и ослушание воле Божией. Что из этого вышло, все м знаем, но в поступках своих мало чем отличаемся от прародителей. Вот и думает человек: «Все говорят, что это хорошо, а я еще сих поступков не познавал. Надо попробовать, или хотя бы посмотреть на других!» Да включил телевизор, а там до воплощения греха действием уже рукой подать.

Внимать же надо Евангелию и истинному толкователю его, превносителю духа евангельского в мир Святой Православной Церкви. Православие - идеально, ибо это Истина, это знание, данное людям Богом о Себе. Православие не может нести на себе родимых пятен язычества, человеческих мудрований, потому что это уже будет не Православие, а противление ему - протестантство. Люди, называющие себя православными, могут иметь и имеют множество родимых, переданных от давних пращуров, пятен язычества. Но именно эти-то люди и составляют всю полноту церковную, поэтому враг и стремится соделать в их душах еще большее число пятен от грехов, дабы опорочить святость Православия Боговедения, Богопознания. Выставляя напоказ согрешения православных - соблазнять этим маловеров и просто людей, не стойких в истине.

Только пустыня. Только она может стать надежным убежищем для мятущейся души человека конечного времени. Вот ты, отче, рассказывал о бездомных на своем приходе. А веди они православный образ жизни - исповедовались, причащались - вот тебе и спасение в самые страшные времена! Можно выжить? - можно! Даже не понимая этого, люди отвергли блага этой бесовской «цивилизации» (вот уж не люблю этого слова). Для них нет сомнения, выражаемого в «почему», они принимают все так, как оно есть: дождь - это дождь, а не плохая погода. Мороз - значит мороз: теплее оденься и не хули Бога недовольством за посланную стужу. Потому и Отец наш Небесный их питает и одевает, согревает и балует - по простоте их, непосредственности.

Мы же постоянно придумываем для себя массу вопросов, на которые либо вообще нет ответа, либо ответ на них для нас не полезен, не спасителен. Ум не должен отвлекать, мешать единению души с Богом, ни что не должно нас извлекать из пустыни.

Я не случайно сказал тебе - извлекать. Отвлекать - это одно, извлекать - совсем другое. Отвлечь можно от какого-то, пусть даже доброго дела, но чего-то временно творимого, скажем, от молитвы. «Я вот вижу по твоим четкам, только не обижайся, дорогой отец Александр, что часто тебя хозяйственные дела да инно что отвлекают от молитвы, а?»

Я даже сравнивать не стал четки отца Антония и свои. Его буквально костяные от постоянного перебора и молитвы, а у меня на руке новенькие, не так давно купленные в Троице. Были домашние, повседневные, так сказать, но выезжая куда-то, всегда старался брать новые.

Старец, видать, понял те аргументы, которыми я руководствовался, беря в руку четки не вседневные.

«А знаешь, в первую войну фронтовые офицеры даже из знатных высокопоставленных семей не здорово любили, чтоб денщики и сапоги особо начищали, чтоб отличаться от тыловых щеголей. Но даже начищенные фронтовые не меняли на другие, на которых не было стольких набивок, натертостей от стремян, в общем, всего того, что выделяло истинного воина от ряженного в военного.

Четки - не сапоги, и подвижнику гордиться ними не след - ни новыми, ни потертыми. Но последние, намоленные, они обязывают и призывают к молитве. Это некий мостик между простым принесением молитвы, от которого можно отвлечь, к постоянному молитвенному состоянию, непрекращающейся беседе с Богом. Но кольми паче извлечь - это уже действо сопротив самой основы жизни. Уже от состояния молитвенности отвлечь невозможно, можно только «извлечь», извлечь из жизни, чтобы поместить в смерть».

«Отец Антоний, но если говорить об извлечении из жизни к смерти, почему, как вы говорили, будет это извлечение и буквальным, т.е. извлечением из жизни земной. Собственно, уничтожением этой земной жизни» - спросил я.

«А ты вернись на начало, не заходи с конца. Что сказал Господь Адаму в ответ на совершенное противление установленному порядку:

«...Проклята земля за тебя; со скорбью в сердце будешь питаться от нея во все дни жизни твоей. Терние и волчцы произрастит она тебе...»(Быт. 3; 17, 18.) Земля наказывается за грех вместе с Адамом, с тем, кто совершил грех. Лишается некоей первоприродной благодати обильности плодоношения.

На первый взгляд - явная несправедливость. А глянь-ка ты, отче, с другой стороны. Хороший царь правит страной, и держава его благополучна, благословенна. Приходит нечестивец - весь народ страдает. Человек же - венец всего творения. Вот от его-то похоти и рождается грех, а грехом - смерть. И смерть эта входит не только во всех человеков, но и во всю жизнь. Во всем грех и его спутница - смерть. Причем заметь, что Апостолы не говорят об этом, как о чем-то прошедшем, нет! Пра­ведный Иаков сказал нам это, не оставляя никакого сомнения: «Сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1; 15.) Не родил, но рождает! Апостол Павел, великий про­светитель язычников, говорит немножко в иной окраске: «Возмездие за грех смерть...». Но смотри, смысл-то тот же. Дальше Апостол продолжает: «А дар Божий - жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем». (Рим. 6;23). Но дар этот, жизнь, оказывается нам и не нужен.

За один грех уже была проклята земля, лишилась дара родить только жизнь. Господь называет ее после падения прародителей прахом, землю, которая была прекрасна после сотворения, и Сам Творец сказал: «Хорошо».

Грехи жителей двух городов были причиной того, что земля, на которой они стояли, обращается в мертвое море, мертвое! Водоем, в котором нет жизни! Столько было греха, что это вызвало абсолютную смерть. Некоторые «паломники» наши в Израиль (они ведь в Израиль едут, а не на Святую Землю, поэтому иудеи эти туры организовывают с большой охотой) все благо­словение берут купаться в Мертвом море и подлечиться грязями. Лечить следствие собственных грехов - болезни, воплощенным в грязь и мертвую воду грехом ветхо­заветных нечестивцев!

А ты, мил человек, думаешь, что сегодня греха меньше?! Да паче прежнего вдесятеро, в сто раз больше этой дьявольщины. Именно дьявольщины, ибо, словами Апостола же, «кто делает грех, тот от диавола». А значит и больше на земле смерти. Больше смерти, я бы сказал, ‑ непоправимой. Смерти безъисходной, ибо нет времени для вымаливания душ, попавших в ад. Поэтому и с землей будут происходить явления непоправимых трагедий.

Вся жизнь последнего времени - это одна сплошная беда и боль. И здесь не столь важно, кто именно винен в той или иной, отнюдь. Сама греховная жизнь - уже катастрофа. Чем больше «цивилизовано» место прожи­вания людей, тем больше произойдет ужасов от технических и природных апокалипсических негораздов. Видел я современный Содом - Нью-Йорк в огне, печь адская, развалины и неисчислимые жертвы. Но жертвы ли?! Жертва всегда чиста, там же гибли оскверненные, не сохранившие своей чистоты, отвергшие Истину и ввергшие себя в пучину человеческих, считай, бесовских суемудрений. Они, пытающиеся создать новое подобие Вавилонской башни, этакого процветающего государства без Бога, вне Его закона, и будут первыми жертвами его. Жертвами своих правителей, к тому же. В качестве одной из ступеней к мировому господству власти принесут на алтарь Ваалов жизни своих соотечественников. Эти власти, состоящие из людей, исповедующих выродившийся в сатанизм иудаизм, в ожидании лже-мессии, антихриста, пойдут на все, чтобы вызвать войны и трагедии мирового значения.

Но огонь и разрушения от него еще не конец, а только начало. Ибо первоначальный огонь и разрушение вавилонских башен нового времени взрывом - дело рук человеческих, хоть и по попущению Божию. Это злодеяние, как особо тяжкий грех, вызовет и природные негоразды. Взрыв в море произведет огромную волну, которая зальет новозаветный Содом. Гоморра же будет уже вскоре подвергаться разрушениям от страшных морских бурь, от воды».

«Подождите, отец Антоний, вы говорите о гибели от воды, а как же обещание Бога не насылать новый потоп?!» - перебиваю я старца.

«А при чем тут потоп? - удивленно возражает он, - душа моя, разве не было возможности у ветхозаветных греховодников спастись? Была! Даже строителям ковчега Ной предлагал вместо платы взойти с ним ко спасению. Не захотели, отвергли. Но сейчас и не потоп главное. Что тянет людей в эти исчадия ада - современные города? Неумеренность. А кроме неумеренности еще то, от чего предостерегал и Спаситель, и Апостолы - страсть рассеянности. Разве я сказал слово о возможном потопе? Не будет общего наводнения. Паче того скажу, вода не главное. А главное в том, что грех будет разрушать землю и все стихии ее дадут людям ощутить ужас отторжения благословения Божия.

Но рассеянность, пожалуй, все же главное. Все сейчас в этом мире настроено против предупреждения Спаси­теля: «Бдите!». Мы не внимаем ни словам Писания, ни Святоотеческим увещеваниям. Знаешь, отче, мне привозят люди много, много книг современных богословов. Скорее, авторов, говорящих на православную тему. Скажу тебе как на духу - большая часть из них пожигается. Прошу чад почитать ту, или иную, а спасения то в них нет!».

«Отец Антоний?!» - воскликнул, не удержавшись, с удивлением я.

«Нет, отче, нет! Это, дорогой мой, то, что в университетах называлось критикой. Что только не критикуют - и протестантизм, и оккультизм, и шаманизм и что-то еще неудобовоспринимаемое! Что-то кто-то в исступлении доказывает, что-то проповедует, убеждает, но на сколько это связано со спасением?! Не связано и далеко от него. На столько далеко, что трудно и понять. А понять трудно потому, что все люди сегодня, так или иначе, но живут в современном мире с его дьявольскими законами. Точнее, по этим законам.

Закон Божий и закон человеческий.

Расскажу тебе один случай, свидетелем которому пришлось быть. В лагерях погибал священник, совсем превратился в «доходягу». Он был такой высокий, нескладный, робкий, слабый здоровьем. Быстро дошел иеромонах до того состояния, когда и ноги-то пере­ставлять стало трудно. А норму ни кто не уменьшал, наоборот, старались нагрузить несчастного без меры. Как за него не вступались, но все без толку, ни на легкие работы, ни, тем более, в лазарет беднягу не переводили. Все объясняли тяжестями построения социализма, индустриализацией, коллективизацией... Кроме того, необходимостью служителям культа искупать свою вину, перед пролетариатом.

Подученные лагерным начальством уголовники, поначалу также страшно докучали всем нам, особенно отбиранием и без того скудной пищи. Впрочем, и пищей-то это трудно было назвать. Но батюшка жил. Казалось, вопреки всем законам природы - он жил! Хотя как раз он-то и жил по законам природы, но только не в законах земного бытия смерти. С полной верой принимая советы находившихся там старцев, он даже благословлял преступников, отбиравших еду, и они на отобранном у него скудном пайке набирали вес! Скоро всем в лагере было известно, что лучше съесть сухарик из рук молодого «попа» с благословением, чем лишний полный паек, краденный, или выигранный в карты у такого же заключенного.

Потом произошло следующее. Батюшка, едва дошедший до лесосгона, стал свидетелем жесточайших мук уголовника от случившегося заворота кишок. Бедняга умудрился, отобрав ли, украв ли, но съесть просто не мыслимое для лагерника количество пищи. Страдания были ужасны, и несчастный умолял охрану хотя бы из одного сострадания пристрелить его.

Уголовники подошли к батюшке и стали просить его о помощи. Священник взял в руку снег, благословил его, коротко помолился, и дал болящему. Тот, было, воспринял происходящее за насмешку, но уговоры стоявших рядом уголовников возымели свое дело. Умирающий открыл рот и проглотил кусочек благо­словленного снега. И, о чудо! Буквально через несколько секунд преступнику стало легче, а по прошествии получаса уголовник уже встал на ноги.

Я уж не буду говорить, что после этого уголовники нас не трогали, даже где-то опекали. Дело не в этом. Человек жил по законам Божьим, и, естественно, они восторжествовали над законами мира сего».

«Отец Антоний, - перебиваю старца, - я уже слышал этот рассказ, и говорили, что это были вы!».

«А это так важно?! Люди всякого наговорят, были бы желающие выслушать. Какая разница в том, кто это был, важно другое - живущий по законам Божьим всегда побеждает и бесовские наваждения, и суемудрения человеческие. Вот смотри, сейчас все кому ни лень ищут виновных в негораздах своей жизни: волхователей, колдунов и чародеев. Они - «причина всех бед», они - «источник всех проблем» людских. И книги пишут по этому поводу, и лекции читают... Причем на страницах книг, в словах лекций (мне тут как-то кассеты крутили) царят две крайности - первая такая: колдунов, как людей общающихся с духами злобы нет и быть не может; вторая: вера в существование колдунов и полное их всесилие. Но ведь даже Апостольские правила говорят о наличии; гадателей, волхователей, облакоотгнателей и преду­сматривают суровые наказания за подобное нечестие. А открой ты Деяния, мало там описаний борьбы Апостолов со слугами духов злобы и победы над ними?! А Жития святых? Но вопрос-то в другом, разве мешало наличие языческого нечестия становлению Церкви? Нет. И на жизнь каждого последователя Христа влияла степень ревности его к исполнению заповеданного Спасителем, а отнюдь не «наговоры».

Нет, отче, в том случае, о котором я тебе рассказал, важно не кто победил, важно - как. А победа возможна только исполнением закона Божьего, закона любви, при полном попрании законов падшего человечества, законов смерти. Один святой древности рассказывал, что принял крещение после того, как в чужом городе их, воинов-новобранцев, христиане накормили, не спрашивая о вероисповедании.

Предуготавливать же тело и душу к законопослушанию следует постом и молитвой, кто поспорит со Спасителем? Слава Богу, открыто до этого еще не дошло - это начнется чуть позже. Пост и молитва - вот лучшие друзья на пути спасения, ибо пост усмиряет разжение плоти, ее жажду неумеренности в похоти, а молитва усмиряет ту же плоть в желании рассеянности и соединяет ее с Богом. Все, что вне этого - перекладины на лестнице в ад. Впрочем, и лестницы-то нет, а есть страшное падение в кромешную мглу.:

Старец, под духовным водительством которого я был почти десять лет, не уставал повторять слова одного святого подвижника: «Лучше дело без слов, чем слова без дела». Помнишь слова псалма: «Грешнику рече Бог: векую ты поведавши оправдания Моя, и восприемлиши завет Мой усты твоими; ты же возненавидел еси наказание, и отвергл еси словеса Моя вспять» (Пс.49; 16-18)5. Если судить по словам, наше время - время одних праведников. Кто ж закончив даже какую-нибудь «энскую» духовную школу будет рассказывать то, что обличило бы его как грешника? Миряне уже спорят с духовенством, слова святоотеческие нанизывая, как та белка грибы на ветки.

А катастрофы продолжаются, и непросто про­должаются, но увеличивается их количество со страшной быстротою. Так где же праведники?! Ведь мы исповедуем неизменность Бога и верим Святому Письму, в котором описано, как Господь миловал города и народы ради избранных Своих. Значит, нет тех, ради которых стоило бы Божьей волей остановить разрушение, сотворенное грехами слуг диавола. Все борются с чем угодно, только не со своим грехом и не со своими страстями.

Сколько было Апостолов и верных учеников - сто, двести, пускай триста человек. Горстка исповедующих в вере и верой Господа Иисуса Христа. А обратили к вере весь мир. Вдумайся, отче, жрецы бесовские имели какой огромный опыт общения с нечистой силой, и «чудеса» творили, которым люди верили. Рассказывали о прошлом и предрекали будущее. А против всей этой нечисти выступила горстка малограмотных в большинстве своем «галилеян». Но выступила с той верой, при которой и горе прикажи, - передвинется! Христос - Воскрес! Это они несли людям, но и сами, прежде всего, жили в со­ответствии с этой Истиной. «Вера без дел мертва есть».

Смотри, Саровский чудотворец, он как бы смеется над неумеренностью мира и делами обличает ее - мир стремиться к наполнению чрева яствами, а он ест траву.

В миру счастьем является возможность безделья - он трудится в поте лица своего, а плоды труда дарит ближним. Мир занят стяжательством, как будто надеясь на вечное пребывание свое на земле, а он ставит в келье гроб! Тысячи и тысячи ученых уже вскоре будут мудрить над тем, как бы без Бога да с хлебушком быть. А он показывает всем нам безмерную глупость такой вави­лонской мысли, - молитесь, и все будете иметь, сохранив верность, чистоту!».

Мне было страшно. Он говорил так, как будто видел воочию и прошлое, и будущее. Это было какое-то окно в человеческую душу и во все творимое адом ради погубления ее. Спорить было просто невозможно - любое возражение находило ответ и ответ Евангельский и святоотеческий. Поражало и другое - все, что говорил отец Антоний, не было спрятано где-то далеко в глубинах богословия. Нет, все это было на поверхности, приво­димые ним цитаты читаны-перечитаны. Увы - не поняты! Точнее, толкование их было использовано на потребу своих слабостей, чтоб не сказать страстей. И в этом-то и был весь ужас - знал, верил, но не исполнял. Хотя, какая это вера, бесы верят и хотя бы трепещут, а мы?!

Чаепитие.

Между тем в комнату вошла женщина и напомнила отцу Антонию, что пора пить чай, а мне предложила к ним присоединиться. Старец благословил, и вскоре внесли большой старинный русский самовар. К самовару сошлись все домашние. Была непринужденная об­становка, женщины копошились возле стола. Когда все было предуготовлено, отец Антоний, встав возле кровати, прочитал молитву и благословил. Чай он пил уже в кровати, полулежа.

Перед этим ему принесли маленькую чашечку какого-то травяного отвара. Поймав мой, несколько удивленный взгляд, он сказал: «Травка, отче, это жизнь, это то, что Господь дал человеку во здравие, в подкрепление немощи нашей. Нет хвори телесной, которую бы не осилила былина земная. А чай вот - дело спорное. Во многих монастырях со строгими уставами запрещали его откушивать, тем паче - с сахаром! Бдели отцы».

У самого отца Антония на блюдечке лежал малю­сенький кусочек колотого рафинада.

«Я в лагерях поистине возлюбил чаепитие, - продолжал старец. - Нет, не сам чай, - откуда ему там было взяться! На праздники что-то подобное давали, да и уголовники под конец нет-нет, и угостят. Но не к этому душа рвалась, а к чаепитию, как в нашем родительском доме. Чтоб за самоваром весь дом собирался - и хозяева, и братья Христовы меньшие. Чтобы текла мирная беседа, от которой душа оттаивает, а в голове разуму прибавляется».

После чаепития было чтение Евангелия, Страстей Господних. Читал стоя молодой человек, старец молился, и лишь изредка вырывались из его уст слова: «Как Он страдал!».

Отец Антоний всегда, когда упоминалось, или сам упоминал имя Господнее, крестился, приподнимаясь на кровати. Когда же слова касались пусть даже косвенно, страданий Спасителя, он крестился трижды, тихонько шепча или Иисусову молитву, или приговаривая: «Как Он страдал!» Как правило, из глаз его в это время капали слезы.

После прочтения опять потекла неторопливая беседа. Я боялся, что в силу возраста, отец Антоний потеряет нить повествования, но он продолжал как будто и не отвле­кался на разговор о чем-то другом.

«Так вот, душа моя, все сейчас находится в когтистых лапах рассеянности. Жизнь частная в большом городе начинается только с темнотой, при которой и малое искушение превращается в страсть. Какое уж тут: «Бдите!». Напротив, вся жизнь «окультуренная» адом направлена на то, чтобы заглушить даже слабые голоски совести, голоса еще не окончательно погибших душ. И что эта «культура» несет? Идеи «нравственной свободы» суть - культы Ваала и Астарты, культы пьянства, разврата, обжорства или культы человеческого тела… Никто ничего нового предложить не может - либо языческая рассеянность и неумеренность, либо Божественная бдительность и осмотрительность в потреблении».

Жизнь, основанная на потреблении.

«Помню, в годы тотального искоренения религии при Хрущеве, нас собрали на «промывку мозгов» райисполком. Состав «приглашенных» был весьма показателен - духовенство, причем, в основном сельское. Вероятно, по мысли организаторов, оно больше всего нуждалось в подобном просвещении.

Были также районные лекторы по атеизму и, естественно, парторги разных организаций. Лектор с весьма серьезным набором званий, при регалиях, из Москвы, читал лекцию на своеобразную тему. Названия не помню, но суть такая: все стоны попов на опасность духовного разложения молодежи - ерунда, это лишь способ одурманить народные массы и использовать их в своекорыстных интересах. Но поразительна была даже не столько тема этой лекции, сколько удивляли доказательства, приводимые присяжным столичным болтуном. Они сводились к цитатам из письменных источников древних цивилизаций - и вавилонских, египетских и пр. пр. Подлинность цитируемых свидетельств сомнений не вызывала, и положение автора, и качество материалов, ссылки на солидных исследователей древностей... Суть всего сказанного сводилась к одному ‑ все древние авторы сетовали на развращение молодежи. А вот вывод московского гостя от приводимого был неожиданен, - если всегда все сетовали на развращенность нравов, а мы, люди, живем, значит, и нравственные законы являются выдумкой. Всегда было плохое, но оно не может довлеть над жизнью.

Мне бы сидеть и молиться, а я, грешный, не выдержал, поднял руку для вопроса. Говорю: «Так речь-то идет о народах вымерших, после них и земли не осталось, только одна пустыня! Вот вам и результат разложения». Что тут поднялось! Уж не рад был и сказанному, чуть под белы руки не вывели».

Отец Антоний улыбался, погрузившись в старые воспоминания. А я смотрел на умиротворенное лицо столетнего старца и не мог представить его на том заседании парт- рай- и прочих истов. Да еще устроившим такой скандал на лекции подобного «высокого» уровня. Человек, не знакомый с условиями существования Церкви, духовенства в тот период, не сможет и пред­ставить себе все мужество бывшего лагерника, пусть и со снятой судимостью, осмелившегося на подобную реплику! Ведь это было время тотальных подписок на «лояль­ность» властям, проповеди заранее священниками подавались в письменном виде благочинным и контролировались уполномоченными. Ну и батюшка!

«А ты не удивляйся, отче, - поняв мою мысль, продолжал старец, - нельзя было молчать. Тогда уже пошло это движение покорности властям во всем - и в духовном, и в светском. Слова Спасителя: «Кесарево кесарю, а Богу Божье» извратили полностью, сотворив «Кесарю все». Лишь бы только не трогали, да приходом городским благословили. С бывших польских, ныне советских, окатоличенных земель вереницей потянулись соискатели сана священника. Тлетворное воздействие католического духа обрядности, иезуитской хитрости, лжи уже начало разлагать Церковь, которая только только вышла из периода прямого мученичества и исповедничества.

И нужно было поддержать верных, дать им точку опоры. Пусть утвердятся один, два - но православных не тронутых духом тления, и это счастье, и это возможность вывести на путь спасения кого-то из мирян».

Отец Антоний замолчал. Я внимал его молчанию. Хотелось слушать и слышать слова старца, понять его мысли, понять все так, как он понимал. Конечно, это было желание неисполнимое, но, даже осознавая это, не пропадало желание напитаться плодами духовных трудов его.

Когда он молчал, у меня было ощущение сродни ощущению человека, мучимого жаждой, сидящего возле источника чистой воды и не имеющего возможность удовлетворить свою жажду. До сих пор не могу отделаться от угрызений совести: мог спросить, мог узнать больше, но не сделал этого. Человеку, вероятно, свойственно это ощущение призрачной вечности, неизменности. Оставляя «на потом» дело спасения, мы оставляем «на завтра» и возможность общения с людьми, не задумываясь о временности земного бытия.

И тогда, находясь возле старца, не приходила даже на ум возможность потери этого источника живой воды Так, вероятно, думал и Адам в раю. Потерю можно ощутить только после свершившегося факта. Какой ребенок может понять потерю родителя?! Это невозможно, это выше сил человеческих. Жаль, чтобы не сказать печаль. Печаль от нашего нежелания вос­принимать Божественное, находящееся вне зоны чело­веческого разума.

Священник Александр Краснов, публикация - "Украина Шенгенская"

Часть 3




Читайте также:

[an error occurred while processing this directive]

Украинская баннерная сеть
Написать письмо ->

Дизайн  © Православное сетевое братство "Русское Воскресение"