Царьград продолжает серию авторских публикаций известного московского пастыря и проповедника, настоятеля храма Всемилостивого Спаса бывшего Скорбященского монастыря протоиерея Александра Ильяшенко
Конечно, все знают библейскую заповедь «Не убий», которая, казалось бы, воспрещает брать в руки оружие. Однако Господь дал нам и другую заповедь: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15. 12,13).
Воин-христианин берёт оружие не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы защищать тех, кто бессилен перед лицом грозной опасности и не может себя защитить. Воин идет умирать, чтобы другие жили. Это подвиг. Об этом говорили и святые отцы и учителя Церкви, например Афанасий Великий в своём послании к Аммуну монаху, вошедшему в «Книгу правил»:
Ибо и в других случаях жизни обретаем различие, бывающее по некоторым обстоятельствам, например: не позволительно убивать; но убивать врагов на поле брани, и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные в брани, и воздвигаются им памятники, возвещающие превосходные их деяния.
Церковь высоко чтит воинский подвиг, поэтому так много святых среди воинов: Георгий Победоносец, Димитрий Солунский, Феодор Стратилат, князь Александр Невский, князь Дмитрий Донской, адмирал Феодор Ушаков… Защищать свою Родину – святой долг каждого воина.
Георгий Победоносец. Фото: Igor Sinitsyn/Globallookpress
Однако нельзя забывать, что, как писал русский эмигрантский военный писатель и мыслитель Алексей Лазаревич Мариюшкин (Марюшкин) в своей работе «Помни войну»:
Война явление страшное, но еще более страшное явление – это поражение, и пока человечеством не найдены решения для предотвращения войн, надо напрягать все усилия, чтобы это поражение не случилось. Поэтому государству необходима здоровая армия, надежно обеспеченная, национально воспитанная и прекрасно обученная, вот почему важно использование всякого опыта, дабы его не покупать, когда случится, ценой крови.
Безусловно, «война явление страшное», поэтому недопустимо говорить, мол, «если надо, повторим». Это свидетельствует лишь о легкомыслии тех, кто произносит эти слова, относящиеся к другой эпохе и к другому поколению, действительно, прошедшему «полсвета» и отстоявшему свою Родину в тяжелейшей войне.
Библия – всеобъемлющая книга, в ней много говорится о воинском служении. В Книге Чисел мы видим описание формирования армии израильского народа:
И сказал Господь Моисею в пустыне Синайской, говоря: исчислите все общество сынов Израилевых по родам их, по семействам их, по числу имен, всех мужеского пола поголовно: от двадцати лет и выше, всех годных для войны у Израиля, по ополчениям их исчислите их – ты и Аарон; с вами должны быть из каждого колена по одному человеку, который в роде своем есть главный.
(Числа 1:1-4).
Говоря современным языком, этими словами устанавливается призывной возраст, а также армейская иерархия:
И сказал Господь Моисею, говоря: только колена Левиина не вноси в перепись, и не исчисляй их вместе с сынами Израиля; но поручи левитам скинию откровения и служат при ней, и около скинии пусть ставят стан свой; и когда надобно переносить скинию, пусть поднимают ее левиты, и когда надобно остановиться скинии, пусть ставят ее левиты, а если приступит кто посторонний, предан будет смерти, а Сыны Израилевы должны становиться каждый в стане своем и каждый при своем знамени, по ополчениям своим; а левиты должны ставить стан около скинии откровения, чтобы не было гнева на общество сынов Израилевых, и будут левиты стоять на страже у скинии откровения. И сделали сыны Израилевы; как повелел Господь Моисею.
(Числа 1:48-54).
Левитам, то есть священству, повелевается заботиться о походном храме, они освобождаются от собственно воинского служения, хотя и принимают непосредственное участие в военных походах. Знамя как принадлежность воинского подразделения также является Божественным установлением. И в наше время знамя части несет некое сакральное значение: если часть понесла значительные потери, но сохранила знамя – она отправляется на пополнение, если утратила – расформировывается.
Нашу Родину защищают не только солдаты, но и Русская Православная Церковь
Одним из явных признаков, по которому можно судить о праведности или несправедливости воюющих, являются методы ведения войны, а также отношение к пленным и мирному населению противника. Даже защищаясь от нападения, можно одновременно творить всяческое зло и в силу этого по своему духовному и моральному состоянию оказаться не выше захватчика. Война должна вестись с гневом праведным, а не с жаждой мести, насилием, злобой, алчностью. На вопрос воинов, которые спросили: «А нам что делать?» великий пророк Иоанн Креститель ответил: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием» (Лк. 3:14).
Русские десантники 2 августа празднуют не только День ВДВ, но и память Пророка Божия Илии, Небесного…
Оценку войны как высокого подвига или, напротив, жестокого насилия можно сделать, исходя из анализа нравственного состояния воюющих. «Не радуйся смерти человека, хотя бы он был самый враждебный тебе: помни, что все мы умрем», – говорит Священное Писание (Сир. 8:8). Гуманное отношение к раненым и пленным у христиан основывается на словах апостола Павла: «Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим. 12:20-21).
Обратимся к опыту наших недавних предков, которые ставили себе задачей воплотить эти высокие требования в жизнь, учили им своих солдат и создавали российское христолюбивое воинство. Первый к чьему опыту можно обратиться – это А.В. Суворов. Во времена Суворова бой был рукопашным, казалось бы, более жестоким, чем когда противники не видят друг друга, но тогда люди не ожесточались. Почему? О сохранении души солдата от ожесточения, конечно, много думал прославленный полководец.
Протоиерей Андрей Ткачев о последних словах фельдмаршала Александра Суворова
Вот что мы можем почерпнуть из его богатейшего наследия: «Обывателя не обижай, он нас кормит и поит; солдат не разбойник». Александр Васильевич был глубоко верующим православным христианином и, конечно прекрасно знал Священное Писание, поэтому он и употребил то же слово «не обижай», что и Иоанн Креститель. Вот еще пример: «В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать».
Российское христолюбивое воинство всегда отличалось не только милосердием, но и исключительным благородством. Нравственное влияние Суворова сказывалось на всех, и на солдатах, и на генералах, которые имели счастье служить под его командованием. Так, ученик Суворова, знаменитый полководец князь Багратион, говорил: «Офицерский корпус, чувствующий высоту своего назначения, никогда не потерпит в обществе своем товарища, унижающего честь подчиненного».
В этой статье доктор экономических наук, ученый, писатель-публицист Валентин Катасонов продолжает…
Несмотря на исключительную важность воинского служения в обществе к нему относятся, да и относились неоднозначно. Это противоречивое отношение побудило известного русского философа и поэта Владимира Сергеевича Соловьева в самом начале ХХ века посвятить этой проблеме произведение под названием «Три разговора». Соловьев ставит и решает ряд глубоких проблем настолько успешно, что его произведение звучит удивительно современно и не утратило своей актуальности. Необходимость воинского служения он обосновывает, опираясь на нравственный опыт боевого генерала, который в период русско-турецкой войны 1877-1878 годов был офицером на Кавказском фронте. Ниже представлен рассказ генерала с некоторыми незначительными сокращениями.
В.С. Соловьёв. Фото: pravoslavie.ru
* * *
Происшествие в русско-турецкую войну 1877-1878 гг.
(Из книги В. С. Соловьева «Три разговора». Печатается в сокращении)
…Во всей моей жизни был только один случай, который и мелким назвать нельзя, а главное, я наверное знаю, что тут уже никаких сомнительных побуждений не было, а владела мною только одна добрая сила. Единственный раз в жизни я испытал полное моральное удовлетворение и даже в некотором роде экстаз, так что действовал я тут без всяких размышлений и колебаний, и осталось это дело до сих пор, да, конечно, и навеки останется, самым лучшим, самым чистым моим воспоминанием. Ну-с, и было это мое единственное доброе дело – убийством, и убийством немалым, ибо убил я тогда в какие-нибудь четверть часа гораздо более тысячи человек…
Не руками моими я убивал, не моими грешными руками, а из шести чистых непорочных стальных орудий, самою добродетельною картечью… Не стану же я называть добрым делом простое истребление тысячи людей, будь они немцы или венгерцы, или турки. А тут было дело совсем особенное. Я и теперь не могу равнодушно рассказывать, так оно мне душу выворотило.
Я был на левом фланге и командовал передовым разведочным отрядом. Были у меня нижегородские драгуны, три сотни кубанцев и батарея конной артиллерии. – Страна невеселая – еще в горах ничего, красиво, а внизу только и видишь, что пустые, выжженные села да потоптанные поля. Вот раз спускаемся мы в долину, и на карте значится, что большое армянское село. Ну, конечно, села никакого, а было действительно порядочное, и еще недавно: дым виден за много верст. А я свой отряд стянул, потому что, по слухам, можно было наткнуться на сильную кавалерийскую часть. Я ехал с драгунами, казаки впереди. Только вблизи села дорога поворот делает. Смотрю, казаки подъехали и остановились как вкопанные – не двигаются.
Русско-турецкая война. Фото: mageBROKER /Globallookpress
Я поскакал вперед; прежде чем увидел, по смраду жаренного мяса догадался: башибузуки свою кухню оставили. Огромный обоз с беглыми армянами не успел спастись, тут они его захватили и хозяйничали. Под телегами огонь развели, а армян, того головой, того ногами, того спиной или животом привязали к телеге, на огонь свесили и потихоньку поджаривали. Женщины с отрезанными грудями, животы вспороты. Уже всех подробностей рассказывать не стану. Только одно вот и теперь у меня в глазах стоит.
Женщина навзничь на земле за шею и плечи к тележной оси привязана, чтобы не могла головы повернуть, – лежит не обожженная и не ободранная, а только с искривленным лицом – явно от ужаса померла, – а перед нею высокий шест в землю вбит, а на нем младенец голый привязан – ее сын, наверное, – весь почерневший и с выкатившимися глазами, а подле и решетка с потухшими углями валяется.
Тут на меня сначала какая-то смертельная тоска нашла, на мир Божий смотреть противно, и действую как будто машинально. Скомандовал рысью вперед, въехали мы в сожженное село – чисто, ни кола, ни двора. Вдруг, видим, из сухого колодца чучело какое-то карабкается… Вылез замазанный, ободранный, упал на землю ничком, причитает что-то по-армянски.
Подняли его, расспросили: оказался армянин из другого села; малый толковый. Был по торговым делам в этом селе, когда жители собрались бежать. Только что они потянулись, как нагрянули башибузуки, – множество, говорит, сорок тысяч. Ну, ему, конечно, не до счету было. Притаился в колодце. Слышал вопли, да и так знал, чем кончилось. Потом, слышит, башибузуки вернулись и на другую дорогу переехали. Это они, говорит, наверное, в наше село идут и с нашими то же делать будут. Ревет, руки ломает.
Тут со мною какое-то просветление сделалось. Сердце будто растаяло, и мир Божий точно мне опять улыбнулся. Спрашиваю армянина, давно ли черти отсюда ушли? По его соображению – часа три.
– А много ли до вашего села конного пути?
– Пять часов с лишком.
– Ну, в два часика никак не догонишь. Ах, ты, Господи! А другая-то дорога есть к вам, короче?
– Есть, есть. – А сам весь встрепенулся. – Есть дорога через ущелья. Совсем короткая. Немногие и знают ее.
– Конному пройти можно?
– Можно.
– А орудиям?
– Трудно будет. А можно.
Велел я дать армянину лошадь, и со всем отрядом – за ним в ущелье. Как уж мы там в горах карабкались – я и не заметил хорошенько. Опять машинальность нашла; но только в душе легкость какая-то точно на крыльях лечу, и уверенность полная: знаю, что нужно делать, и чувствую, что будет сделано.
Стали мы выходить из последнего ущелья, после которого наша дорога на большую переходила, – вижу, армянин скачет назад, машет руками: тут, мол, они! Подъехал я к передовому разъезду, навел трубку: точно – конницы видимо-невидимо; ну не сорок тысяч, конечно, а тысячи три-четыре, если не все пять. Увидали чертовы дети казаков – поворотили нам навстречу – мы-то им в левый фланг из ущелья выходили. Стали из ружей палить в казаков. Ведь так и жарят, азиатские чудища, из европейских ружей, точно люди! То там, то тут казак с лошади свалится. Старший из сотенных командиров подъезжает ко мне:
– Прикажите атаковать, ваше превосходительство! Что ж они анафемы, нас, как перепелок, подстреливать будут, пока орудия-то устанавливают. Мы их и сами разнесем.
– Потерпите, голубчики, чуточку, говорю. Разогнать-то, говорю, вы их разгоните, а какая ж в том сладость? Мне Бог велит прикончить их, а не разогнать.
Ну, двум сотенным командирам приказал, наступая врассыпную, начать с чертями перестрелку, а потом, ввязавшись в дело, отходить на орудия. Одну сотню оставил маскировать орудия, а нижегородцев поставил уступами влево от батареи. Сам весь дрожу от нетерпения. И младенец-то жареный с выкаченными глазами передо мной, и казаки-то падают. Ах ты, Господи!
Русско-турецкая война. Фото: mageBROKER /Globallookpress
Ввязались казаки в перестрелку и сейчас же стали отходить назад с гиком. Чертово племя за ними – раззадорились, уж и стрелять перестали, скачут всей оравой на нас. Подскакали казаки к своим саженей на двести и рассыпались горохом кто куда. Ну, вижу, пришел час воли Божией. Сотня, раздайся! Раздвинулось мое прикрытие пополам – направо-налево, – все готово. Господи благослови! Приказал пальбу батарее.
И благословил же Господь все мои шесть зарядов. Такого дьявольского визга я отродясь не слыхивал. Не успели они опомниться – второй залп картечи. Смотрю, вся орда назад шарахнулась. Третий – вдогонку. Такая тут кутерьма поднялась, точно в муравейник несколько зажженных спичек бросить. Заметались во все стороны, давят друг друга. Тут мы с казаками и драгунами с левого фланга ударили и пошли крошить как капусту. Немного их ускакало – которые от картечи увернулись, на шашки попали. Смотрю, иные уж и ружья бросают, с лошадей соскакивают, амана запросили. Ну, тут я и не распоряжался – люди сами понимали, что не до амана теперь, – всех их казаки и нижегородцы порубили.
А ведь если бы эти безмозглые дьяволы после двух первых-то залпов, что были им, можно сказать в упор пущены – саженях в двадцати-тридцати, если бы они вместо того, чтобы назад кинуться, на пушки поскакали, так уж нам была бы верная крышка – третьего-то залпа уж не дали бы!
Василий Верещагин. «Побежденные. Панихида». Фото: pravoslavie.ru
Ну, с нами Бог! Кончилось дело. А у меня на душе – светлое Христово Воскресение.
Собрали мы своих убитых – тридцать семь человек Богу душу отдали. Положили их на ровном месте в несколько рядов, глаза закрыли. Певчие свои тоже нашлись. Отпели чин чином. Только священнического разрешения нельзя было дать, да тут его и не нужно было: разрешило их заранее слово Христово про тех, что душу свою за други своя полагают.
В Великой Отечественной войне победил не богоборческий Третий Интернационал, но историческая Россия,…
Вот как сейчас мне это отпевание представляется. День-то весь был облачный, осенний, а тут разошлись тучи перед закатом, внизу ущелье чернеет, а на небе облака разноцветные, точно Божии полки собрались. У меня в душе все тот же светлый праздник. Тишина какая-то и легкость непостижимая, точно с меня вся нечистота житейская смыта и все тяжести земные сняты, ну, райское состояние – чувствую Бога, да и только. А как стали по именам поминать новопреставленных воинов, за Веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положивших, тут-то я почувствовал, что взаправду есть христолюбивое воинство и что война, как была, так и будет до конца мира великим, честным и святым делом.
* * *
В заключение добавим, что возрождение в нашем обществе высокого представления о том, что воинская служба есть именно служение угодное Богу, возможно при условии, что возродится вера в самых широких слоях нашего народа. Не вызывает сомнений, что на этом пути можно добиться и повышения престижа воинской службы, и возрождения славных воинских традиций, и процветания нашей Родины.
Источник: https://tsargrad.tv
