|
см. Священномученик Анатолий митрополит Одесский - Начало
В 1904 году иеромонах Анатолий
окончил Киевскую Духовную Академию в числе первых студентов и был оставлен
профессорским стипендиатом для приготовления к занятию вакантной кафедры Общей
Церковной Истории, на которую и был избран 3 июня 1905 года в звании исполняющего
должность доцента Киевской Духовной Академии.
Для научных занятий в 1905—1906 годах
он был командирован в Константинополь, в Русский Археологиче-ский Институт. К
наукам у иеромонаха Анатолия способности были поистине замечательные. Он владел
языками — французским, немецким, английским, читал на греческом, латыни и
сирийском. Его научные интересы сосредоточивались на изучении сирийского
монашества до арабского нашествия. Митрополит Мануил (Лемешевский)
характеризует о. Анатолия следующим образом: «От природы одарен большими
способностями, прекрасно изучивший классические и некоторые восточные языки,
всегда усердный и ревностный в исполнении всех своих обязанностей и на редкость
трудолюбивый, иеромонах Анатолий вскоре овладел предметом своей специальности
и, благодаря своим лингвистическим познаниям, получил возможность работать в
таких областях своего предмета, в каких редко приходится работать
исследователям церковно-исторической науки, по крайней мере у нас в России
(изучение древнехристианского Востока). По любви к этой науке и ее
первоисточникам на древних классических и восточных языках, по неутомимому,
даже страстному стремлению докопаться до самой мудреной хронологической даты, а
также и по другим свойствам своих ученых исследований иеромонах Анатолий, по
отзыву о нем Высокопреосвященнейшего Антония (Храповицкого) напоминал покойного
знаменитого историка Санкт-Петербургской Духовной Академии В.В.Болотова,
воспроизводя в ученых трудах почти все научно-исследовательские приемы
почившего профессора.
Епископ Анатолий
В 1908 году иеромонах Анатолий представил в Совет
Академии сочинение под заглавием «Исторический очерк Сирийского монашества до
половины 6-го века», за которое был удостоен степени магистра богословия. По
отзывам рецензировавших это сочинение лиц, труд иеромонаха Анатолия, касаясь
темной и мало разработанной в церковно-исторической науке области, отличается
высокими научными достоинствами. Чтобы собрать исторические сведения о разных
подвижниках и киновиях Сирии на протяжении почти четырех веков, автор должен
был употребить огромные усилия на изучение источников и литературы своего
предмета. Осведомленность его была настолько широка, что всякий, кто захотел бы
поработать после него по истории Сирийского монашества, мог бы довериться ему
совершенно и сделать книгу его отправным для себя пунктом. В числе отзывов был
и такой: «Тема полностью исчерпана».
4 августа 1911 года о. Анатолий
утвержден в степени магистра богословия и звании доцента Академии, а 29 августа
возведен в сан архимандрита. 11 января 1912 года архимандрит Анатолий назначен
экстраординарным профессором Киевской Духовной Академии. 8 июля того же года он
был переведен в Московскую Духовную Академию инспектором и экстраординарным
профессором кафедры Истории Древней Церкви.
30 мая 1913 года о. Анатолий назначен
ректором Казанской Духовной Академии и преподавателем истории Древней Церкви.
Вскоре состоялось наречение архимандрита Анатолия во епископа Чистопольского,
викария Казанской епархии.
«Когда впервые до меня, убогого, дошла
весть о том, что я призываюсь к высшему служению в Церкви Христовой —
епископству, — сказал архимандрит Анатолий в своей речи при наречении во
епископа, — вся моя душа была потрясена до основания от неожиданности и страха.
Я почувствовал самым ощутительным образом, всем сердцем и всею душою, что со
мною совершается и имеет совершиться нечто столь великое и столь священное,
что, если бы мне надо было объяснить — хотя приблизительно — силу и
исключительность этого момента в жизни инока, я должен бы был пройти мимо всех
важнейших событий обыкновенной человеческой жизни и остановиться едва ли не на
самом завершительном моменте ее — смерти. Только эта священная и таинственная
минута перехода из времени в вечность и отрешения от всего земного, которую
предстоит пережить каждой человеческой личности, только она одна, показалось
мне, и может идти в некоторое сравнение с тем, что называется архиерей-ской
хиротонией. И я вспомнил слова, сказанные мне давно одним архипастырем нашей
церкви по поводу одной ранней смерти: «Смерти, как и посвящения во епископа,
бывают в разное время». Тогда эта неожиданная аналогия поразила меня своим
высоким и утешительным взглядом на смерть, а теперь она представилась мне
наиболее пригодной для того, чтобы при помощи ее пересказать вам, богомудрый
архипастыре и все собравшиеся здесь, те чувствования и то настроение, которыми
полна моя бедная душа в эти священные для меня дни при взгляде на предстоящий
мне великий дар Божий и высокое служение Церкви.
Дарование епископства, конечно, немногим
из массы верующих есть как бы очевидное избрание этих именно лиц Самим Богом,
есть указание Перста Божия на них, внятное в слух всего церковного общества
провозглашение их имен. То, что испытывали пророки и апостолы, избираемые из
народа Божия к своему исключительному служению, нечто подобное должен
испытывать — и испытывает — призываемый к апостольскому служению и после них.
Подобно Савлу, получающему пред Дамаском апостольский жребий, он, «трепеща и
ужасаяся», невольно говорит: «Господи, что мя хощеши творити» (Деян. IХ, 6).
Эта непосредственность действия Божия, это исхищение из среды верующих и
поставление на свещнице, это неожиданное приближение к святому святых
новозаветной духовной скинии и вхождение за внутреннейшую ее завесу, словом,
это избрание, падающее именно на тебя, худородного, отражается в твоем сознании
таким священным трепетом, какой испытывает человек, разве когда приходит «час
его» и он обретается уже пред вратами вечности. Слишком очевидно действие
Божие, чрезвычайно велик дар, который переводит обладателя его в надземные
сферы, к самому святому и пренебесному жертвеннику Божию. Душа не вмещает этого
великого дара. Теперь начинаешь яснее постигать то ветхозаветное воззрение, по
которому человек не может видеть лице Бога или слышать глас Его и оставаться в
живых (Исх. ХХХIII, 20; Втор. V, 26).
Но когда Господь говорит, то кто
противовещает Ему (Рим. IХ, 20)? «Яже бо Бог святый совеща, кто разорит, и руку
Его высокую кто отвратит» (Ис. ХIV, 27). Та высшая покорность воле Божией,
которая для всякого доброго христианина совпадает с концом его земной жизни,
она, насколько я могу судить по теперешнему своему состоянию, проявляется еще и
в течение этой жизни и она-то составляет смысл тех слов, которые я произнес
сейчас в совершенном чине.
Но наш Бог есть Бог «еже миловати и
спасати», и самая смерть в царстве Бога Живаго может означать иногда лишь
начало вечной блаженной жизни. Укрепленная молитвою, своею и братскою, этою
единственною силою, с которою только и можно встретить все великие дела Божии,
— потрясенная и смятенная душа моя стала воспринимать и «глас хлада тонка» —
веяние тихой, умиленной радости. Это совсем не та мирская радость, какая
возникает при виде служебного или иного подобного успеха. Это радость о том,
что и тебя Господь по Своей неизреченной милости благоволил воспринять в число
Своих — трудно это сказать, хотя это слово апостольское, — соработников на ниве
Его (1 Кор. III, 9), что ты теперь приобщаешься сонму апостольскому и
святительскому, этой золотой цепи посланников Божиих, что ты отселе будешь
находиться в средоточии церковной жизни и совершать все великие
священнодействия, испытывая тысячи радостей, которые дает полнота этой
благодатной жизни, словом, что ты еще прежде вкушения смерти узришь Царствие
Божие, пришедшее в силе (Мк. IХ, 1). От полноты растворенного этою тихою
радостью сердца вместе с апостолом невольно восклицаешь: «Благодарение же
Богови о неисповедимом Его даре» (2 Кор. IХ, 15). Попадаешь как в иную область
бытия или, выражаясь языком святоотеческим, переселяешься на небо и
освобождаешься от страстей (Златоуст), ясно чувствуя таким образом
прикосновение благодати. И спрашиваешь себя: если одно предначертание в
мысли всех духовных благ епископства дает такую благодатную радость, то как
представить себе всю полноту этой радости Господа своего при конце твоего
епископского служения, если только оно будет совершено тобою достойно?
Но как сподобиться такого блаженного
удела, такой чести в Царствии Божием? Здесь мне припоминается одно из событий
Евангельской истории. Когда двое из апостолов вместе со своею матерью просили у
своего Господа и Учителя высокой чести сесть по правую и по левую руку Его во
Царствии Его, Он ответил им вопросом: «Можета ли пити чашу, юже Аз пию, и
крещением, имже Аз крещаюся, креститися?» (Мк. Х, 38). Думается, что этот
вопрос Спасителя, обращенный к сынам Громовым, является ответом и на мой
дерзновенный вопрос. Из этих священных слов я уразумеваю, что не о радостях и
чести своего епископского служения я должен думать теперь, в эти знаменательные
для меня дни, а я должен позаботиться о том, чтобы возможно глубже и сильнее
напечатлеть в своем сознании всю необходимость для епископа как преемника
апостолов испить от чаши страданий Господних и креститься крещением
сострадательной любви Господней. И я теперь понял, что страх и трепет, которыми
отозвалась душа моя на призвание к епископству, имеют основание не только в
потрясающем величии самого дара, но и в связанных с великими трудностями
условиях его приложения, что аналогия смерти и посвящения, о которой я говорил
вначале, имеет и свое продолжение.
Да, посвящение во епископа — это
смерть всяких личных желаний, это конец и предел всяких сомнений и колебаний.
Епископ должен жить исключительно напряженною внутреннею религиозною жизнью и
жизнью своей паствы. Его вера должна быть тверда, как алмаз, и чиста, как
кристалл, должна быть верой апостола Петра, «камня веры». Он должен далее
постоянно пребывать в тех, яже к Богу, во еже очистити грехи людския, то есть
его смиренная и пламенная молитва должна его переводить в область
потустороннюю, делая его больше гражданином неба, чем земли. И в то же время
при всей такой отрешенности епископ должен быть чрезвычайно близок к своим
пасомым, к их высшим духовным запросам и потребностям, так, чтобы быть в состоянии
дать ответ за каждую врученную ему душу — это наследие Единородного,
приобретенное Его драгоценною кровью. Теперь-то постигаешь во всей силе слова
апостола Павла Ефесским пастырям, останавливавшие твое внимание и прежде, хотя
больше выраженным в них учением о Церкви: внимайте убо себе и всему стаду, в
немже вас Дух Святый постави епископы пасти Церковь Господа и Бога, юже стяжа
кровию Своею (Деян. ХХ, 28).
Нелегко внимать себе. Десятилетний
опыт монаше-ской жизни, не говоря уже о предшествующих ей годах, достаточно
показал мне, как трудно поддерживать чистоту своей духовной сферы, какая буря
помыслов — иногда нелепых и суетных — возмущает ее. Нередко вспоминал я при этом наставление первоначальника этого
образа жизни — преподобного Антония Великого: «Живите, как бы ежедневно
умирая», и только поставляя себя в своей совести как бы перед конечным судом
Божиим, «как бы умирая», я находил в себе силы врачевать свои душевные немощи и
недуги покаянием и усердною молитвою. Сколь же труднее будет мне внимать теперь
уже не только себе, но и всему вверяемому мне стаду, невеликому, правда,
числом, но имеющему особенно важное значение в экономии церковной жизни. Здесь
я слышу глас блаженного Павла, который говорит о своих пастырских трудах: «По
вся дни умираю» (1 Кор. ХV, 31) и о котором его великий почитатель св. Златоуст
красноречиво заметил, что сей апостол претерпел столько смертей, сколько по
верованию жил дней. Это уже не умирание как способ проверки своей совести, это
уже подлинное «истощание». И если как монах я должен был подвизаться даже до
крове, то как пастырь и епископ вверяемых мне душ я, подобно ангелу Церкви
Смирнской, должен быть верен даже до смерти (Апок. II, 10). Если, принимая
монашество по своей личной духовной потребности, я дал обет умереть для мира,
то, получая теперь епископство, я даю вместе с тем обет сугубо умереть для
мира, но уже не для личного своего спасения, или, вернее, не для него одного, а
для того же мира как творения Божия, для людей Божиих, для Церкви. Ведь на
пастыре-епископе с особенною силою сказывается тот закон пастырской жизни,
который выражен в словах Спасителя: аще зерно пшенично пад на земли не умрет,
то едино пребывает, аще же умрет, мног плод сотворит (Ин. ХII, 24). Церковная
история, изучение которой составляло мое послушание, на ряде одушевляющих
примеров показало мне действие этого закона во все эпохи церковной жизни. В
период гонений епископ обыкновенно — первая жертва поместной Церкви. В эпоху
мира внешнего, но внутренних догматических споров епископ есть страж веры,
полагающий душу свою за чистоту этой веры. Наконец, в эпоху после вселенских
соборов, которая продолжается и ныне, епископ есть созидатель и охранитель той
несокрушимой силы, которая называется церковным бытом и церковным преданием.
Очами веры я созерцаю эту лучшую диадиму Церкви воинствующей на земле — «всякое
епископство православных». Я вижу «пшеницу Божию» — св. Игнатия, непреклонного
старца св. Поликарпа, бесстрашного пред лицом смерти св. Киприана,
многократного изгнанника св. Афанасия, возвращающегося из ссылки после смерти
св. Златоуста, ссылаемого и умирающего в изгнании обладателя первой по чести
кафедры св. Мартина и целый ряд святителей русских, столь близких мне по местам
моей службы: киевских — св. миссионера Михаила и священномученика Макария,
московских — свв. Петра, Алексия, Иону и Филиппа и новопрославленного
священномученика Ермогена и казанских просветителей Гурия, Варсонофия, Германа
и Ефрема. В их-то труд должен войти теперь и я, недостойный. Я вновь потрясен,
и уже не величием дара, а его тяжестью, и только уповаю, что мудрый
Дароподатель соразмеряет первое с последнею, лишь бы приемлющий памятовал
присно основное начало святительского делания — полное самоотречение даже до
смерти.
Епископ Анатолий
Одному Богу теперь ведомо — будет ли
мое епископское служение благоплодно или оно составит терпение в винограднике
Божием. Но что касается меня, то в сей священный час я преисполнен горячего
желания и полной решимости отдать все свои силы на это высшее служение Церкви.
Да дарует мне Господь всегдашнее памятование этого великого часа моей жизни!
Помолитесь, — усердно прошу вас, богомудрые архипастыри, — чтобы, с
преклонением моей главы под ваши освящающие десницы и книгу спасения, во мне
умерли всякие личные и суетные желания и в водворившейся таким образом
сердечной тишине мощно возглаголала благодатная сила Божия, чтобы я исшел на
свое архипастырское делание с готовностью все свое принести в жертву и чтобы я
мог вместе с апостолом дерзновенно сказать вручаемым мне пасомым: «смерть
действует в нас, а жизнь в вас» (2 Кор. IV, 12). Аминь».
В 1913 году в Москве, в день
Первоверховных апостолов Петра и Павла, в храме Христа Спасителя состоялась
хиротония архимандрита Анатолия во епископа Чистопольского, второго викария
Казанской епархии, которую совершили митрополит Московский и Коломенский
Макарий (Невский), архиепископ бывший Тверской и Кашинский Алексий (Опоцкий),
епископ бывший Олонецкий и Петрозаводский Михаил (Соколовский), епископ бывший
Екатеринбургский и Ирбитский Владимир, епископ Волоколамский Федор
(Поздеевский). На следующий день епископ Анатолий совершил свое первое
архиерейское богослужение в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре.
О проблемах, возникших в Казанской
Духовной Академии, владыка Анатолий 29 февраля 1919 года писал своему другу
профессору Н.Н.Глубоковскому:
«Печальная участь Петроградской
Академии возбуждает в нас всех чувство глубокой скорби о старшей сестре нашей
Академии и тяжелое предчувствие о судьбе ее самой.
Но пока, слава Богу, библиотека в наших руках и взята под свою защиту
Архивной Комиссией. Половина наличных студентов (человек 20) и Ваш покорный
слуга, а равно и канцелярия, помещаются в здании академическом. В главном
здании заразный госпиталь, почему пришлось отказаться даже от академической
церкви и перейти в приходскую. Треть корпорации находится по ту сторону фронта,
а трое в Москве. Остальные профессора почти все служат на советской службе и
сравнительно немногие на епархиальной или совмещают должности в Академии.
Денег, по-видимому, хватит до конца текущего года. На следующей неделе
начинаются переходные экзамены.
Искренне желаю Вам сносных условий существования в Петрограде и
возможных успехов в научной области.
С
глубоким почтением
Епископ
Анатолий».
После того как советская власть
декретом отделила Церковь от государства и издала указ о закрытии всех Духовных
Академий, епископу Анатолию удалось сохранить Казанскую Духовную Академию еще
на полтора года. Формально подчинившись закону, владыка Анатолий нашел
юридическую уловку, благодаря которой жизнь Академии продолжалась. Дело в том,
что, запретив официально духовное образование, советская власть еще разрешала
получение частного религиозного образования. И вот вся Академия полным
профессорским составом и со всеми студентами, сохраняя программу и прежнюю структуру,
стала заниматься как бы частным порядком. На частных квартирах собирались
студенты, слушали лекции, писали рефераты, получали оценки. Преподаватели так
же, как и раньше, ходили на работу. Только теперь на частные квартиры, а не в
Академию. Все исправно получали жалованье и отчитывались за проделанную работу.
При закрытии Академии удалось
сохранить некоторую сумму денег, которая и являлась основным фондом заработной
платы. Группы были небольшими, по 20—30 человек. Никому подобные собрания не
бросались в глаза. Каждый семестр владыка Анатолий докладывал Святейшему
Патриарху Тихону о результатах учебного процесса, получал материальную помощь
от патриархии. Только через полтора года чекисты, случайно вскрыв присланный
Патриарху пакет с отчетом епископа Анатолия, пришли в негодование и изумление:
как это может быть?! Все Академии и семинарии закрыты, а в Казани все как ни в
чем не бывало. Срочно последовала бумага из столичных органов — разобраться на
месте, что происходит, почему Казанская Духовная Академия, вопреки имеющимся
декретам власти, не была академическим советом ликвидирована.
«Абсолютно
секретно
В Наркомат по 8-му отделу тов.
Краснову
Из переписки епископа Анатолия на имя
Патриарха Тихона усматривается, что в Казани до сих пор существует Духовная
Академия, подчиняющаяся идейным и служебным директивам Патриарха и содержащаяся
за счет каких-то «местных епархиальных средств», подлежащих отправке в Высшее
Церковное Управление. Не касаясь вопросов о нелегальности источников
существования Академии, мы полагаем, что наличность в Казани подобного очага
мракобесия, руководимого духовно-административным центром, в настоящее время по
общеполитическим соображениям нежелательна.
Просим Вас принять меры к пресечению
дальнейшей деятельности указанного учреждения. О Ваших действиях поставьте нас
в известность.
1.IV.1921 г.».
И прилагалось задержанное письмо
епископа Анатолия:
«Его Святейшеству,
Святейшему Тихону, Патриарху
Московскому
и всея России
Ректора
Казанской Духовной Академии
Епископа
Анатолия
Представление
Совет Казанской Духовной Академии,
заслушав в заседании 24 января (6 февр.) 1921 г. предложение Преосвященного
Ректора, Епископа Анатолия избрать на освободившуюся за смертью
экстраординарного профессора протоиерея Н.Н.Писарева штатную экстраординатуру
одного из сверхштатных экстраординарных профессоров и единогласно избрав на эту
вакансию сверхштатного экстраординарного профессора по кафедре Древней
Церковной Истории А.П.Касторского, ходатайствует пред Вашим Святейшеством,
Священным Синодом и Высшим Церковным Советом об утверждении сверхштатного
экстраординарного профессора А.П.Касторского в должности штатного
экстраординарного профессора Казанской Духовной Академии по кафедре Древней
Церковной Истории.
Вашего Святейшества
нижайший послушник
Епископ Анатолий
23 февр. (8 марта) 1921 г.».
Приведенный
ниже «Заключительный акт» дает нам возможность представить обстоятельства этого
дела:
«1921 года
апреля 24 дня Уполномоченный 11-го отделения Всетатчека рассмотрел дело за №
765 о Казанской Духовной Академии.
По
агентурным сведениям Всетатчека стало известно, что Казанская Духовная Академия
продолжает, вопреки всем декретам и распоряжениям Советской власти о
прекращении существования всех духовных ученых заведений, существовать на
прежних началах с прежним составом профессоров. Сведения эти получили
подтверждение в сообщении 8-го ликвидационного отдела Наркомюста Российской
Республики от 8-го сего апреля за № 246/6752 на имя Наркомюста Татреспублики.
Произведенным
по этому поводу расследованием установлено следующее.
Казанская
Духовная Академия, возглавляемая ректором епископом Анатолием (Грисюком), не
была в свое время ликвидирована Губотнаробом (ныне Наркомпрос), и это
обстоятельство ректор Академии истолковал как право на дальнейшее существование
Духовной Академии на прежних основаниях, будто бы в порядке ликвидационном.
Хотя все кредиты на Академию были закрыты и хотя смысл распоряжений Советской
власти не оставлял сомнений в том, что Академия подлежит закрытию, о чем
епископ Анатолий знал, тем не менее Академия продолжала существовать. По словам
ректора Анатолия, Высшее Церковное Управление осенью 1918 года предложило
ректору использовать дозволение Правительства на существование частного
обучения религии, и это предложение в связи с высказанным будто бы заведующим
Губотнаробом тов. Максимовым взглядом на возможность существования Академии
послужило основанием для ректора епископа Анатолия к тому, чтобы Академия до
настоящего момента сохранила прежнее название, состав профессоров и даже имела
официальный штамп и советскую печать.
Данными дела выяснено, что, помимо
ректора Анатолия, проректором состоял протоиерей Виноградов Николай Петрович,
секретарем Академии — Валентин Суханов, профессорами и доцентами Пономарев
Павел Петрович, Несмелов Виктор Иванович, Парвеков Василий Андреевич,
Покровский Иван Михайлович, Катанов Николай Феодорович, Машанов Михаил
Александрович, Григорьев Иван Феодорович, Лузин — архимандрит Варсонофий,
Васильевский Михаил Николаевич, Малинин — епископ Афанасий, Васильев Яков
Васильевич, Керен-ский Владимир Александрович, Полянский Евлампий Яковлевич,
Касторский Александр Петрович, Протопопов Василий Иванович, Лебедев Александр
Васильевич, Петров Николай Васильевич, Лапин П., Петров Н., Иванов М.;
Несмелов, Парвеков и Пономарев были, кроме того, членами Правления. Казначеем
Академии был Веселовский Иван Петрович, письмоводителем — гр. Петрова В.Я.
Все
означенные профессора и доценты (исключая Лапина, Петрова, Иванова) были
допрошены и указали, что они действительно продолжали читать лекции по своему
курсу, числились профессорами и доцентами Академии, а равно получали
вознаграждение.
Из
отобранных у секретаря Суханова журналов совета Академии видно, что собрания
советов за период времени с августа 1920 года по апрель 1921 года созывались 7
раз и на этих собраниях обсуждались вопросы о назначении профессоров, об
отпуске и увольнении их, о приеме и увольнении студентов, о порядке и системе
занятий, о денежных поступлениях и прочее. Как видно из тех протоколов, живая
связь между Академией и церковным цент-ром все время поддерживалась, и,
конечно, церковному центру не только было известно о существовании Академии, но
и многое другое в Академии делалось по утверждению центром, а часть средств
поступала на содержание Академии по распоряжению центра.
Если
состав профессоров установлен точно, то в отношении состава студентов этого
сделать вполне определенно не удалось: по розыскам списки студентов не были
найдены, а ректор, его помощник, секретарь и все профессора заявили, что списков
студентов не велось; число их, по словам опрошенных, не менее 15, но и не более
30 человек.
Академия
после закрытия кредитов в 1918 году содержалась сначала на остатки, а затем на
всякие церковные суммы и пожертвования. Месячный расход до сентября месяца 1920
года по старым ставкам выражался в сумме 8634 р. 20 к., а после сентября 1920
года по настоящий месяц — в сумме 89 150 р.
Лекции
читались на дому у профессоров, так как здание Академии еще в 1918 году было,
согласно декрету, отобрано у Академии; собрания совета созывались в квартире
ректора Академии.
На вопрос
о том, предпринимались ли меры к легализации Академии, ректор епископ Анатолий,
помимо приведенных объяснений, заявил, что считал существование Академии
дозволенным, раз она не была ликвидирована, что поэтому он даже не исполнил
предписание церковного центра о получении разрешения на богословский Институт;
часть профессоров и доцентов держались такого же мнения, а другие поднимали
этот вопрос в совете, но он так и не получил почему-то разрешения. Большинство
профессоров и доцентов, по их словам, считали, что Академия без средств и
помещений в настоящем виде существовать не может и что она мало-помалу сама по
себе прекратит свое существование; поэтому отчасти вопрос о легализации и не
был разрешен в положительном смысле.
Принимая
во внимание все вышеизложенное, основанное на агентурных сведениях и на
показаниях самих обвиняемых, из чего ясно, что, несмотря на все оговорки,
все-таки существование Академии было нелегальным, что и признано большинством
опрошенных, на основании всего вышеизложенного полагаю: епископа Анатолия
(Грисюка) как возглавляющего Академию за неисполнение распоряжений Советской
власти, за нарушение общественного спокойствия и за будирование массы выслать
из пределов Татреспублики на Соловецкие острова сроком на 5 лет. Проректора
Виноградова Николая Петровича, 2) Суханова Валентина Васильевича (секретарь
Академии), членов правления Духовной Академии: 3) Пономарева Павла Петровича,
4) Несмелова Виктора Ивановича и 5) Парвекова Василия Андреевича за
неисполнение распоряжений Советской власти заключить в концентрационный лагерь
сроком на один год — условно.
Профессорам
и доцентам Академии: 1) Покровскому Ивану Михайловичу, 2) Катанову Николаю
Феодоровичу, 3) Машанову Михаилу Александровичу, 4) Григорьеву Ивану
Феодоровичу, 5) Лузину — архимандриту Варсонофию, 6) Васильевскому Михаилу
Николаевичу, 7) Малинину — епископу Афанасию, 8) Васильеву Якову Васильевичу,
9) Керенскому Владимиру Александровичу, 10) Полянскому Евлампию Яковлевичу, 11)
Кастор-скому Александру Петровичу, 12) Протопопову Василию Ивановичу, 13)
Лебедеву Александру Васильевичу тоже за неисполнение распоряжений Советской
власти объявить в местной газете строгий выговор.
В
отношении же казначея Веселовского Ивана Петровича и письмоводителя Петровой
В.Я., которые исполняли обязанности по найму, — дело прекратить.
Кроме
того, просить Совет Народных Комиссаров Татреспублики о создании ликвидационной
комиссии для полной ликвидации дел бывшей Казанской Духовной Академии.
Уполномоченный
11-го отделения Всетатчека Клочков
Зав.
ликвид. отделом Борисенко».
26 марта
1921 года владыку Анатолия Грисюка впервые арестовали. Власти пытались обвинить
его в неподчинении советским постановлениям, но формально ректор Академии
оказался неуязвим. Закон не был нарушен. Все же его осудили на год
принудительных работ с учетом срока предварительного заключения. Через девять
месяцев владыка вышел на свободу и был назначен епископом Самарским и
Ставропольским.
Но вскоре
последовал очередной арест, о котором в подробностях сообщил Святейшему
Патриарху Тихону епископ Алексий (Орлов).
«Его
Святейшеству,
Патриарху
Московскому и всея России Тихону
Алексия, епископа Бугурусланского,
викария Самарской епархии
Доклад
Долгом
почитаю доложить Вашему Святейшеству, что 18 сентября задержаны в Самарском ГПУ
Преосвященный епископ Самарский Анатолий, а 19 числа — Павел, епископ
Бузулукский. Кроме того, 22 сентября арестованы: кафедральный протоиерей
Ксенофонт Архангельский, протоиереи города Самары Иоанн Колесников, Александр
Бечин и Аркадий Ключарев, священники Иоанн Голубев и Ильинский и псаломщик
Василий Клименко. 25-го числа все поименованные лица были переведены из
арестного дома в городскую тюрьму. Причины ареста всех этих лиц не выяснены.
Владыка
Анатолий пред отправлением своим в ГПУ оставил распоряжение и благословение
пригласить меня немедленно прибыть в Самару для управления епархией.
Уведомленный о сем, я прибыл из Бугуруслана в Самару и 24 сентября вступил в
отправление возложенных на меня обязанностей по управлению епархией.
Вашего
Святейшества, Милостивого Архипастыря и
Отца
нижайший послушник Алексий,
Епископ
Бугурусланский, викарий Самарской епархии.
1923 года
26 сентября».
Самарское отделение ОГПУ по чьей-то наводке совершило обыск у
епископа Анатолия в епархии. Было обнаружено антисоветское воззвание,
написанное от его имени, но ему не принадлежащее. Полгода владыка провел в
заключении, прежде чем удалось доказать, что он не имел никакого отношения к
этому воззванию. 4 августа 1923 года его освободили. Владыка Анатолий был
возведен в сан архиепископа, но уже 18 сентября того же года его опять
арестовало то же Самарское ОГПУ. Обвинение предъявили по тому времени
традиционное — распрос-транение антисоветских слухов. Архиерей был осужден и
административно сослан в Туркмению, в Красноводск на три года.
Несмотря
на все потрясения и невзгоды, так обильно посетившие архипастыря, он не утратил
ни бодрости духа, ни научных интересов. Письмо, отправленное из Полторацка
профессору А.И.Бриллиантову, ярко свидетельствует об этом. Поводом послужило
25-летие со дня смерти профессора В.В.Болотова, которого владыка весьма чтил за
его огромный вклад в историческую науку. Письмо датировано 4 марта 1925 года:
«Глубокоуважаемый
профессор Александр Иванович!
Не зная
Вашего теперешнего адреса, пишу Вам с оказией. Постоянно вспоминая Вас как
авторитетного представителя науки древней церковной истории, к которой и я был
прикосновен, я непрестанно памятую и о Вашем славном учителе и предшественнике,
незабвенном Василии Васильевиче Болотове. В нынешнем 1925 году, в В[еликую]
Субботу, исполняется четверть века со дня сравнительно ранней смерти, столь
прискорбной для русской ц[ерковно]-ист[орической] науки. И если бы была цела П[етербургская]
Дух[овная] Академия, то, несомненно, эта дата была бы почтена подобающим
образом. Но теперь пережившие и ее смерть будут разрозненно вспоминать утрату
великого ученого, объединяясь только в чувстве признательности к нему. В этом
духовном объединении позвольте считать и пишущего эти строки.
Как
хорошо, что Вы успели до рокового конца Академии издать лекции покойного В.В.,
в частности, едва ли не самый лучший том их — 4-й. Когда перечитываешь страницы
этого тома по истории христианских споров на востоке в эпоху вселенских
соборов, поражаешься вдохновенному проникновению и отчетливому, до мельчайших
деталей, изложению критически проработанного материала. Можно пожалеть, что не
удалось выпустить в свет дополнительный том, где бы нашла место история
пелагианства, потом история монашества и др. Но премного благодарен и за
основной том + ряд посмертных статей и заметок. Не отыскалось ли в течение
последних 7—8 лет и еще кое-что из рукописного наследства В.В.? Вечная ему
память и покой в Церкви торжествующей!
А что до
нас, то мы теперь не столько изучаем древнюю церковную историю, сколько
являемся жертвами трагизма новейшей русской церковной истории. Служебная и
неслужебная Одиссея поставила нас далеко от библиотек и даже от собственного
небольшого собрания книг по специальности. Очень любопытно было бы узнать, —
каково состояние науки древней ц[ерковной] истории в Европе после войны и какие
открытия, капитальные издания и крупные исследования можно там отметить.
Сколько томов издано Эд. Шварца — актов древних соборов вышло за это время? Чем
подарил науку старый знакомый (по книгам) Ад. Гарнак? Каково состояние вопроса
о несторианстве Нестория в связи с его «Книгой Ираклида»? Кстати скажу, что
Ваша собственная брошюрка Юнгласа о лжеучении Нестория сейчас и у меня. Я ее
перечитал не раз, и у меня есть охота сопоставить ее тезисы и соображения с
соответствующими страницами лекций В.В. А что некий гражданин Алявдин,
собиравшийся открывать новооткрытого Нестория под руководством И.Д.Андреева,
продолжает заниматься этим вопросом или бросил эту тему при новых условиях
жизни? Другой вопрос, который меня интересует, — это о противопоставлении
монофизитской литературы второй половины V и первой VI в. (до Леонтия
В[еликого]). Хотелось бы отыскать следы и остатки этой литературы. Кстати,
позволю себе спросить, есть ли у вас собственная книга Лебона о северианском
монофизитстве. Я пользовался московским экземпляром, да и пришлось его отдать.
Как писавшему по истории сирийского монашества (до арабского нашествия), мне интересно
было бы знать о параллельных или последующих работах в этой области, напр., о
2-м томе Шивица, где часть страниц б[ыла] отведена монашеству в Сирии. Не видел
я и брошюры Ал. П. Дьяконова <...>. Если она у Вас имеется, то я был бы
благодарен, если бы Вы мне ее прислали хотя бы для просмотра. У нас за это
время, кроме гностического памятника Abraxas, кажется, ничего не издано, что и
понятно. Мы делаем историю, а не пишем ее: 1923 год в нашей церковной истории
напомнил нам 449-й. А теперь говорят даже о 8-м вселен-ском соборе! Все теории
акривии и крайней икономии представлены у нас в лицах. Иной раз думаешь — не
грозит ли русскому православию печальная участь древней североафриканской или
древнесирийской церкви, притом от причин не столько внешних, сколько
внутренних, унаследованных от прежнего периода нашей церковной истории. Будущий
поместный собор, если он состоится в ближайшее время, будет очень бурным. Когда
утихомирится взволнованное море, когда выйдет из испытания истории наша родная
церковь, — ведомо самому Богу, Которому и будет молиться Ваш покорный слуга
<...>.
Епископ Анатолий Грисюк».
В августе
1925 года владыка подвергся новым испытаниям: тяжелая болезнь — ущемление
грыжи; после не совсем удачной операции пришлось медленно и тяжело
ликвидировать ее последствия. А впереди еще оставались два года ссылки — вдали
от церковной и научной жизни, да и от квалифицированной медицинской помощи.
Из ссылки
архиепископ Анатолий вернулся в 1927 году. Временно жил в Москве.
Авторитет
владыки был во всех отношениях неизменно большим. Его мнение по текущим
церковным вопросам ценилось высоко. 29 июля 1927 года архиепископ Анатолий
(Грисюк) совместно с другими выдающимися архиереями Русской Православной Церкви
подписал декларацию митрополита Сергия (Страгородского) о лояльности к
советской власти. Декларация ставила своей целью сохранение церковной
организации и литургической жизни, которая должна осуществляться, невзирая ни
на гонения, ни на нестроения. Подписи поставили и будущие мученики-исповедники
— Патриарший Экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков), архиепископ
Харьковский Константин (Дьяков), будущий Патриарх Алексий (Симанский) и другие.
В 1928
году, когда Ленинградский митрополит Иосиф (Петровых) отказался ехать на новую
кафедру в Одессу, куда Синод хотел его перевести в связи со смутой в
Ленинградской епархии, Анатолий Грисюк был назначен на Одесскую кафедру. В том
же году, 12 января, по поручению митрополита Сергия (Страгородского) и
Священного Синода владыку Анатолия отправили вместе с другими членами Синода —
архиепископом Вологодским Сильвестром (Братановским), архиепископом Костромским
Севастьяном (Вести) — в Ростов для увещевания митрополита Иосифа, чтобы в
личной беседе спросить и запротоколировать: «а) с его ли ведома, согласия и
благословения Преосвященный бывший Гдовский Димитрий и бывший Копорский Сергий
распространяют обращения и воззвания к пастырям и пасомым с призывом порвать
молитвенно-каноническое общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и
единомыслящими с ним епископами, обвиняя последних в утрате чистоты православия
и церковной свободы и призывая верующих объединиться около одного, якобы
православного, митрополита Иосифа (Петровых); б) признает ли митрополит Иосиф
приведенную выше резолюцию от 25 декабря 1927 года и отмежевывается от
епископов-раздорников и всего их «самочинного сборища» и от всей происходящей
церковной смуты. От митрополита Иосифа члены Синода должны получить
подтверждение о его молитвенно-каноническом общении с Высшей Церковной Властью
в лице Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Патриаршего Священного Синода
и о неизменном им послушании. По докладу владыки Анатолия, архиепископа
Сильвестра и Севастиана иметь о нем суждение». Увы, ни уговоры, ни братские
увещевания не возымели должного действия. Митрополит Иосиф (Петровых) остался
непреклонен.
Владыка
Анатолий принимал активное участие в разборе церковных смут и расколов, которых
в то время было много. Он всегда занимал каноническую позицию, искал примирения
и церковного согласия. Цель — во что бы то ни стало избежать раскола. Ведь даже
мученическая кровь не омывает столь тяжкий грех, когда под воздействием
человеческих страстей, политических и других соблазнов разрывается хитон
Христов, рассекается тело Христово.
«В
последнее критичеcкое время церковная жизнь вы-двинула ряд вопросов, — писал
владыка профессору А.И.Бриллиантову, — настолько требующих разрешения, как,
например, относительно принятия клириков раскольнического рукоположения,
относительно богослужебного поминовения неконфессиональной, гражданской власти,
новых автокефалий, вроде польской, белорусской, широкой практики перемещения
епископов и т. п. Разрешая эти вопросы, порой оперируют цитатами из славян-ских
кормчих относительно мелитиан, новациан (мне, например, пришлось слышать ссылку
на 37-ю гл. Славян-ской Кормчей, видеть которой я не имел возможности), из
житий святых (например, под 24 ноября о молитве св. Василия В. перед иконою св.
великомученика Меркурия об Юлиане Аностате — слова св. Иоанна Дам[аскина] в
защиту икон), ссылками на церковную историю Кипра и т.п. Словом, без детальных
экскурсий в глубь церковной истории теперь никак не обойтись, а кто их дал в
таком количестве и столь высокого качества, как не [покойный] В.В.Болотов.
Вечная память и вечная благодарность самоотверженному профессору церковной
истории».
17 мая
1928 года владыке Анатолию пришлось разбирать ярославское дело митрополита
Агафангела (Преображенского). Во многом смуты сеялись врагами Церкви, такими,
как Е.Тучков. И везде требовался большой опыт и мудрость, чтобы отличить, где
действуют враги Церкви, а где просто недоразумение, порожденное смутным
временем.
С 1928
года владыка Анатолий — член Временного Синода при Заместителе Патриаршего
Местоблюстителя митрополите Сергии (Страгородском).
В Одессу
владыка попал в очень тяжелые годы. Инспектора по религиозным культам НКВД
Вышегородский, а затем Баранович издевались над святителем вволю, не имея ни в
чем препятствий. Часто владыку вызывали позд-ней ночью в НКВД на Малоразмеевскую
улицу. Иногда в большие праздники во время богослужения являлись работники НКВД
с требованием немедленно прибыть по уже хорошо знакомому адресу. Кроткий и
смиренный в обычное время владыка умел ответить строго и со властью, так, что
посыльные, чувствуя силу и величие духа святителя, до времени отступали. По
окончании продолжительной службы владыка, приехав по вызову в НКВД, просиживал
до глубокой ночи в приемной и, наконец, когда его принимали, разыгрывался
бесовский концерт. Баранович истово орал на святителя, топал ногами, оскорблял.
Подобные «встречи» не были редкостью.
Но тяжелее
всего было владыке видеть, как арестовывали лучших священников города,
уничтожали святыни. На его глазах были взорваны величественный кафедральный
Преображенский собор и храм Архистратига Михаи-ла при Девичьем монастыре,
военный Свято-Сергиевый собор и храм Святителя Николая.
Обладая
редкими душевными качествами, владыка Анатолий в те годы был для паствы щитом и
ограждением. По отзывам современников он, невзирая на обстоятельства, оставался
неизменно добрым, мягким и сердечным человеком. Порой его смирение и абсолютная
скромность в личной жизни удивляли
окружающих. К службе, когда еще можно было, он ездил на дрожках, часто без
сопровождения, а в последнее время перед арестом ходил пешком, опустив глаза и
сосредоточенно молясь. Казалось, ничто не могло нарушить его душевного мира и
спокойствия. Когда он совершал божественную литургию, все было у него просто,
проникновенно и возвышенно. Его присутствие в алтаре благоприятно влияло на настроение верующих.
21 октября 1932 года владыка Анатолий
был возведен в сан митрополита и выдвинут кандидатом на освободившийся пост
Экзарха Украины, но по скромности уклонился.
В Одессе владыка Анатолий с первых
дней стал оказывать особое внимание религиозно настроенной молодежи, и вскоре
вокруг него образовалась группа, которой он отдавал много любви и трудов,
готовя достойных к принятию священного сана. Но события развивались трагически,
и впоследствии многих его духовных чад
арестовал НКВД.
В 1934 году, будучи проездом в Киеве,
владыка зашел к схиархиепископу Антонию (Абашидзе), где застал епископа
Парфения (Брянских). Святители в последний раз встретились в этой жизни.
В 1934—1935 годах владыка Анатолий
исполнял долж- ность временно управляющего Харьковской епархией. В 1936 году он
снова в Одессе. В эти страшные для Православия годы, благодаря мудрому
водительству митрополита Анатолия, церковная жизнь в епархии протекала
относительно ровно, в установленном порядке. Злоба гонителей достигла крайней
степени, и они стали готовить арест митрополита. Последним местом его служения
стала Свято-Димитриевская церковь. Все остальные храмы города к этому времени
были закрыты. Затем последовал запрет облачать митрополита Анатолия посреди
церкви. Перед самым арестом власти запретили ему совершать богослужения.
Арестовали митрополита 8 августа 1936
года. Через несколько дней, 13 августа, в теплушке его перевезли в Киев, где в
очень тяжелых условиях протомили четыре месяца. Там он снова заболел язвой желудка,
давшей осложнение на ноги. Еще во время первых арестов владыке повредили
челюсть, после чего на всю жизнь остался дефект речи. Когда по особому
ходатайству Экзарха Украины митрополита Константина перед высылкой владыке
Анатолию разрешили свидание с сестрой Марией Григорьевной, его к ней вели под
руки: он почти не владел ногами.
Митрополит Анатолий в заключении. 1937 год
16 декабря 1936 года его перевели в
Москву. Владыку обвинили в преступлениях, предусмотренных статьей 54-10,
«выражающихся в том, что он систематически проводил контрреволюционную работу,
используя в этих целях религиозные предрассудки отсталой части населения».
21 января 1937 года, заслушав дело,
Особое Совещание при НКВД постановило: митрополита Анатолия (Грисюка) «за
контрреволюционную деятельность заключить в исправтрудлагерь сроком на пять
лет».
Несмотря на очень тяжелое состояние и
ходатайство сестры, владыку отправили этапом. Нередко святитель оказывался
рядом с уголовниками, которые его регулярно обкрадывали. Больного архиерея
буквально прикладами гнали пешком от стоянки к стоянке, не давая даже краткого
отдыха. Когда он падал замертво, его поднимали на грузовик, но лишь он приходил
в себя, снова силой заставляли идти пешком.
В июле 1937 года владыка заболел
крупозным воспалением легких. О нем непрестанно беспокоилась сестра Раиса
Григорьевна Громадская. 11 июля 1937 года она написала письмо в ГУЛ НКВД:
«Мой брат, 57 лет, арестованный 8
августа 1936 года, в настоящее время находится в Кылтовской сельхозколонии
(АССР Коми), давно уже болен язвой желудка, миокардитом, затяжным бронхитом. В
настоящее время, кроме этих хронических заболеваний, он заболел крупозным
воспалением легких. Ввиду того, что моя сестра, сама страдающая миокардитом и
базедовой болезнью, не может ни жить, ни путешествовать самостоятельно, прошу
разрешить сопровождать и допустить на территорию сельхозколонии гр. Варвару
Яковлевну Петрову. Гр. Петрова, хотя и не является нашей родственницей, в
течение 9 лет по трудовому договору обслуживала мою сестру и брата.
Если разрешение гр. Петровой
сопровождать мою сест-ру не может быть дано, прошу разрешить мне сопровождать
мою сестру в Кылтово, а равно разрешить и мне свидание с братом».
Разрешение не дали. Сестра не
оставила хлопоты и вымаливала возможность передавать митрополиту Анатолию
горячую пищу, так как у него обострилась язва желудка. Между тем «строители
светлого будущего» исправно принуждали митрополита Анатолия к общественно
полезному труду. В карте № 77237/П Ухт-Печорского исправительного лагеря НКВД, где
отмечались зачтенные рабочие дни отбывающих срок, есть такие записи о
заключенном Грисюке: «Работает добросовестно. К инструментам относится бережно.
Дисциплинирован. Качество работы удовлетворительно». Это запись в апреле —
июне. Но уже с октября по декабрь другая: «Работу выполняет на 62 %. По
старости работает слабо, но старается». Чуть позже читаем о том, что
«заключенный Грисюк к инструменту относится небрежно, норму выполняет на одну
треть, к физической работе не пригоден». В конце 1937 года владыка Анатолий
почти потерял зрение. Чувствуя приближение конца, он попросил допустить на
предсмертное свидание сестру. 8 сентября 1937 года начальник Ухтпечлага
Черномский разрешил трехчасовое свидание. Но уже 10 сентября последовал отказ в
свидании того же Черномского. Это было похоже на издевательство. Всегда
сдержанный и кроткий, владыка написал сестре: «Умоляю тебя, прими все меры,
даже сверхвозможные, добейся, умоли, упроси, устрой наше свидание. Жажду перед
смертью увидеть родное лицо и благословить тебя».
Свидание так и не состоялось. Перед
самой смертью к владыке, уже агонизирующему, пришли с требованием отдать
Евангелие и нательный крестик. Евангелие забрали, а крестик владыка чудом
отстоял, перевернувшись на живот и держа его обеими руками.
Митрополит Анатолий преставился 57
лет отроду 23 января 1938 года от отека легких и декомпенсации миокардита в
17.10, как это записано в лагерном акте.
Не зная о смерти брата, Раиса
Григорьевна продолжала писать.
«Начальнику УРЧ Ухтпечлага НКВД СССР
Убедительно прошу сообщить, жив или
нет мой брат Анатолий Григорьевич Грисюк (бывший митрополит Одесский). В
последнее время он находился на 88 команд. при сельхоз. Кылтово, а в начале
января 1938 года тяжело заболел и был положен в тамошнюю больницу. В начале
февраля я получила короткое сообщение из Серегово от неизвестного мне лица, что
брат мой скончался 23/I. С тех пор я не имею никаких сведений от брата. Меня
очень мучит вопрос, что я его оставила в крайне болезненном состоянии без
дополнительной помощи. О последних 5 посылках, посланных ему, не имею сведения.
Об одной неполученной им из более ранних (от 14/Х—37 г.) я имею сообщение от
начальника п/о Серегово, что она находится в его отделении и ждет справки УРЧ о
месте нахождения адресата (хотя 2 последние посылки были доставлены брату).
Находясь в очень болезненном нервном состоянии, очень прошу ответа, могущего
внести ясность в этот мучительный для меня вопрос.
Раиса Громадская, урожденная Грисюк
Мой адрес: Москва, 1-я Останкинская
улица, д. 35, кв. 17.
24 /II—38 г.».
Но ответ не пришел.
Так, незаметно для всего мира, в
переполненном человеческими страданиями Зырянском крае закончилась жизнь
митрополита Анатолия, замечательного иерарха Русской Православной Церкви,
ученого и богослова, в личности
которого все было особенно и неотмирно.
Когда совершалась архиерейская
хиротония, на владыку Анатолия откуда-то сверху упал свет, образуя дивное
сияние вокруг его головы. Присутствовавшие на богослужении были поражены чудным
явлением, видя в нем милость Божию и призыв к особому служению, которое он
совершил, до конца претерпев все скорби и гонения и сохранив в себе свет
Христов.
По свидетельству архимандрита
Одесского Свято-Успенского монастыря Пимена (Тишкевича, умер в 1984 году), во
время кончины святителя Анатолия над лагерным бараком появилось сияние.
Другое не менее авторитетное
свидетельство о величии святителя Анатолия принадлежит его бывшему иподиакону
Георгию, человеку трезвенному и достойному во всех отношениях.
С момента прибытия митрополита в
Одессу до самого ареста Георгий прислуживал ему во время богослужения. В
преддверии ареста, когда над владыкой сгустились тучи скорой и неминуемой
расправы, он, по-отечески жалея молодого человека, говорил: «Георгий, меня
могут арестовать. Не приходи больше ко мне». Но верный своему архиерею
иподиакон неизменно отвечал: «Владыко, я ничего не боюсь. Я буду Вам служить до
последней минуты».
И он, не поддаваясь животному страху,
сковавшему многих в те лютые годы, остался до конца верен своему владыке.
Прошло время. В 1959 году Георгий,
будучи уже в летах, тяжело заболел. В этом состоянии с ним случился инфаркт.
Усилия врачей не увенчались успехом. Он умер. «В этот момент, —
свидетельствовал впоследствии сам Георгий, — к нему явилась его покойная сестра
Анна, которая отличалась особым благочестием, и он был восхищен вместе с нею на
небеса. Там он увидел прекрасные палаты, а в них — сидящего священномученика
Анатолия с золотым венцом на голове, окруженного множеством стоящих вокруг
архиереев и иереев. Георгий удостоился благословения и беседы святителя
Анатолия и наслаждался небесным покоем. Ему предложено было остаться в райских
обителях, но, вспомнив о своих еще юных детях, он стал проситься назад. После
этого, на удивление всем присутствующим, Георгий стал оживать и впоследствии
прожил еще около пяти лет. Всякий раз, вспоминая о своем опыте умирания, он со
слезами благодарности и умиления говорил: «Я служил архипастырю до последней
минуты, и владыка не забыл меня. В мою последнюю минуту он вымолил мне у
Господа жизнь».
Николай Доненко, "Наследники Царства"
Источники
Труды Киевской Духовной Академии. — 1905. Т. 1. С.169—178.
Труды Киевской Духовной Академии. — 1907. Т. 3. С. 1—10.
Труды Киевской Духовной Академии. — 1909. Т. 1. С.12—20.
Труды Киевской Духовной Академии. — 1909. Т. 3. С. 1—10.
Православный собеседник. Казань. — 1913. С. 1—8.
Сосуд избранный: История Российских духовных школ /Сост.
М.Склярова. — СПб., 1994. С. 259—260, 330—333, 361—362.
ЦА ФСБ РФ. — Арх. № 17501-П. Д.
№ 252609, л. 8, 16—25, 37—38, 52—53.
Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные
иерархи периода с 1893 по 1965 годы (включительно): В 6 т. — Erlangen,
1979—1989. Т. 1. С. 222—226.
За Христа пострадавшие: Гонения на Русскую Православную Церковь.
1917—1956: В 2 кн. — М., 1997. Кн. 1. С. 78.
Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России,
позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной
власти. 1917—1943: Сб. в 2 ч. / Сост. М.Е.Губонин. — М.,1994. С. 838, 962.
Протопресвитер Михаил Польский. Новые мученики Российские: В 2 ч.
— Джорданвилль, 1949—1957. Ч. 1. С. 153—156.
Содержание
[an error occurred while processing this directive]
Украинская баннерная сеть
|
