|
см. Священномученик Никодим Архиепископ Костромской и Галичский - Предыдущее
Как и следовало ожидать, крымское духовенство не спешило
выполнять эту директиву и напряженно ожидало, что будет дальше. Представители
КрымЦИК - революционные дамы Нина Солодова и Евгения Андерсен - пришли к
настоятелю Александро-Невского[3]кафедрального собора протоиерею Алексею
Назаревскому. Предъявив соответствующий мандат, они рассчитывали на содействие
священника, но он, сославшись на свое нездоровье и несогласие прихожан
оказывать содействие в сомнительных предприятиях, отослал непрошеных гостей в
канцелярию архиерея и без особой уверенности предположил, что, быть может, там
они найдут не только «понимание», но и ключи от храма. Но этого не случилось.
Не зная, что делать, Солодова и Андерсен обратились за советом к наркому РКИ
Азовскому. Получив разъяснения, они снова пришли к протоиерею Назаревскому, но
дома его уже не было. Возле храма они встретили дочь протоиерея Николая
Казанского, от которой узнали, что отец дома. Но и здесь не нашли
сочувствия. «Я с утра занят работой, -
решительно заявил священник, - и сейчас тоже еду совершать требы и ничем помочь
не могу». И посоветовал обратиться к настоятелю или архиерею.
Симферополь.
Александро-Невский
кафедральный собор. Фото начала ХХ века
Архиепископ Никодим, видя неотступность и формальную
обоснованность претензий, написал
протодиакону Трофиму Хоменко, чтобы тот открыл собор и «оказал
содействие». Некоторое время Е.П.Андерсен с протодиаконом искали сторожиху
Марию Чупрынину, которая в конце концов и открыла собор. Через час пришел
протоиерей Николай Казанский, и Андерсен попросила у него опись, но священник
уклонился, сказав: «Как вы и требовали, было составлено три экземпляра описи, и
мы их отправили в соответствующие учреждения. А копии нет... не имеем». Тогда
неутомимая Андерсен приступила к составлению описи по наличию ценностей. За
описью наблюдала сторожиха и пять-шесть случайно зашедших девочек. Ни на минуту
не оставляя Андерсен в покое, они непрерывно говорили «обидные» и даже
«оскорбительные слова», «ругали, попрекали, всячески мешая производить опись».
В это время в храм пришел уполномоченный Скачков и тоже услышал о себе много
нелицеприятного. Атмосфера накалилась. Опись в этот день так и не была
произведена. Андерсен предупредила «несознательных церковниц», что завтра утром
она придет и закончит свою работу. Но утром собор снова оказался закрытым, а
вокруг - никого.
Андерсен отправилась к о. Алексею Назаревскому и
предложила ему оказать содействие или, по крайней мере, присутствовать при
окончании «работы». Протоиерей Алексей категорически отказался, объяснив, что
сам, без архиерея и прихожан, он ничего не решает, к тому же в храме есть такие
предметы, к которым она не может прикасаться. Но все зря... Разгневанная
Андерсен с провожатыми отправилась к архиерею. После долгих переговоров к 12
часам дня храм все же был открыт, но почти сразу появилась сторожиха Чупрынина
с теми же девочками и с прежним задором стала поносить и без того
раздосадованную Андерсен и ее власть. Тогда Андерсен как представитель власти
попробовала их запугать, оказав психологическое давление, но результат оказался
обратным. Девочки начали бить в набат, и минут через 15 храм наполнился
православным народом, по преимуществу женщинами. Окружив тесным кольцом
Андерсен, они начали единодушно ругать и попрекать ее за кощунственные
действия. «Церковь теперь отделена от государства, и из нашего храма никто
ничего не вынесет», - кричала толпа. Невзирая на угрозы, накаленную до предела
атмосферу и даже рельную опасность быть побитой и выброшенной из собора,
Андерсен, видимо, в состоянии одержимости, продолжала свою безбожную работу.
Окончив переписывать ценные вещи, она потребовала у о. Николая Казанского ключи
от ризницы. Но иссякшее терпение побудило собравшихся женщин, взяв под руки,
выпроводить из храма ответственного
работника и ее подручных.
Через некоторое время Андерсен снова вернулась с
представителем власти Ковалевским. Но собор снова был заперт, и вокруг никого
не было. Пошли к архиепископу. Он принял их сурово и предложил оставить дело до
воскресенья, чтобы все проблемы по изъятию решить с прихожанами. «Со своей же
стороны, - сказал владыка, - ничего не могу сделать, да и не имею на то никаких
данных, какими мог бы руководствоваться в этих противоречивых обстоятельствах».
Тогда Ковалевский и Андерсен предъявили газету с публикацией воззвания
Патриарха Тихона о содействии изъятию и соответствующее распоряжение по Крыму
местных властей. Но владыка ответил, что не имеет никаких официальных
распоряжений на этот счет.
После продолжительных переговоров храм все-таки был
открыт. Протоиерей Казанский и протодиакон Хоменко, ни во что не вмешиваясь,
наблюдали со стороны. Когда уполномоченные начали снимать ризу с чтимой
Казанской иконы Божией Матери, раздался колокольный звон, на который
экспроприаторы не обратили внимания. А между тем минут через десять после
набата собор наполнился народом.
Поднялся шум, недовольство, угрозы высказывались открыто, и «работа» вновь была
прервана. Вскоре прибыл архиепископ с духовенством города, но никаких действий
не предприняли. Отойдя в сторону, они наблюдали за полемикой, подбадривая народ
своим присутствием. К вечеру все закончилось.
Изъятые ценности
были по предложению комиссии сданы в Народный комитет финансов. Заместитель
председателя комиссии по изъятию Шведов настоял на продолжении обыска на
следующий день. Ему казалось, что в отдаленных шкафах находится что-то ценное,
чего так не хватает молодой Советской республике. Но и на следующий день
продолжилась та же одиссея с поиском ключей. Взломать дверь, между тем, не
решились. Протодиакон Трофим Хоменко ссылался на старосту храма Чернетенко, а
он дальше, стараясь оттянуть время. В шкафах оказались богослужебные сосуды,
как выяснилось, не указанные в предложенной описи. И хуже того, при обыске
архиерейской канцелярии был найден рапорт настоятеля собора о предполагаемом
изъятии с резолюцией архиерея: «В канцелярию для сведения». Стало быть, к
постановлению власти всерьез не отнеслись. Были найдены акты о пропаже ценных
вещей из храмов епархии, похищенных в текущем году, что станет еще одним из
пунктов (потеря бдительности) в обвинении архиепископа Никодима и духовенства
епархии.
В результате настоятель собора о. Алексей Назаревский
был вынужден написать властям подробный рапорт о том, что есть такие церковные
сосуды, которые употребляются только в богослужебных целях, а посему сданы
быть не могут. С другой стороны, под давлением слишком раздраженного народа во
избежание серьезных столкновений власти стали осторожнее.
В ходе полемики возник вопрос: есть ли чудотворные иконы?
И члены комиссии, без лености просмотрев все документы духовной консистории,
уверились, что таковых на 3 июля 1922
года не имеется. Но из газеты «Наука и религия» от 10 июня 1922 года (№10 )
выяснилось, что в Александро-Невском соборе есть новоявленная икона, «которая
плачет за погибшую от большевиков Россию». Объявилась икона в Шестериковской
слободке у еврея-выкреста Фабиерова. Об этом было сообщено архиерею, и он
послал комиссию во главе с благочинным о.Николаем Бессоновым и заведующим
канцелярией протоиереем Димитрием Игнатенко, после чего икона была перенесена в
кафедральный собор.
Так же сложно проходило изъятие и в других храмах.
Приведем несколько примеров [4].
В Петро-Павловском соборе в марте 1922 года изъятие
проводила Нина Солодова в присутствии протоирея Александра Зверева,
протодиакона Дмитрия Полежаева, старосты Андроника Великодного и казначея Семена Сидоренко и все с теми же проблемами.
Описи не оказалось, куда она делась, выяснить так и не смогли. Протоиерей
Александр Зверев был вторым священником, но из-за болезни настоятеля о.
Аполлинария Арсентьевича Попова с ноября 1921 года выполнял его обязанности.
Отец Александр запретил снимать серебряные ризы с так называемых личиковых икон
(то есть тех, где написаны только лики и руки), объяснив, что в таком случае
храм утрачивает и саму икону.
Народ, собравшийся в храме, по преимуществу женщины, был
неспокоен. Действия комиссии духовенство называло своими именами -
кощунством и святотатством. В среде
собравшихся высказывались предложения проучить Солодову, что духовенство
подчеркнуто не замечало. Впрочем, храм оказался достаточно бедным из-за многих
бывших накануне краж. Это вдохновило ответственных работников на еще одно
посещение, после чего в храме осталось лишь то, без чего не могла бы состояться
служба. В Свято-Троицком греческом храме (ныне кафедральном) также орудовала
Солодова с компанией в присутствии настоятеля Евстафия Дмитриевича Адамиди,
Дмитрия Васильевича Кумурджи и члена общины Марии Дракуполо. Описи не
оказалось, и комиссии пришлось составлять
ее по наличию ценностей. Бывший настоятель этого храма Евгений Эндека [5] , энтузиаст
обновленчества, состоявший секретарем комиссии по изъятию, заявил, что, когда
он был настоятелем, опись имущества была полной, и в его бытность имелось очень
ценное Евангелие, а также большой золотой крест. С первого раза много забрать
не удалось. Наиболее доходным оказался третий поход изымателей - 16 марта,
видимо, по чьему-то доносу.
Шведов с секретарем и священником Эндекой в присутствии
настоятеля изъяли много ценных золотых и серебряных вещей. Несмотря на кражи,
которые были здесь, как и в других храмах, Троицкий собор оставался достаточно
богатым.
Все это происходило в Великий Пост. Не умея найти и
вынести все сразу, члены комиссии приходили в каждый храм по два-три раза,
оставляя в сердцах верующих скверное, гнетущее впечатление. С удивительным
усердием и занудством изыматели выискивали любые свидетельства о материальных
ценностях, а так как почти все храмы уже были обворованы, им приходилось
подолгу, на ощупь выяснять, что же на самом деле украдено и что от них утаили,
нередко пользуясь услугами стукачей.
Вне зависимости от того, кто и насколько подчинился
изъятию, все были обвинены в сопротивлении властям, в расхищении, в небрежном
хранении и в симуляции хищений.
С 20-24 июня 1922 года была проведена тщательная ревизия
архиерейской канцелярии. Помимо председателя комиссии Еленева, возглавлявшего
церковный отдел НКВД, и председателя ЦК
Помгола Ковалева, участвовал в
этом безобразии как представитель инициативной группы «Живая церковь» священник
Евгений Эндека. К своему удивлению, комиссия обнаружила, что канцелярии
Таврического епархиального совета уже нет и что таковая, согласно распоряжению
от 21 ноября 1921 года, владыкой Никодимом закрыта, а вместо нее учреждена
канцелярия Таврического епископа, которая именуется теперь канцелярией
Правления союза приходских церквей города Симферополя и в которой выяснить
что-либо (то есть найти компрометирующий материал) не представляется возможным.
По оставшимся документам нельзя было сориентироваться в финансовом и материальном
положении епархии. Это вызвало сильное недовольство в комиссии и впоследствии
квалифицировалось как пассивное сопротивление власти. Архиепископа Никодима
непрерывно попрекали ужасами голода (искусственно организованного). Обращаясь к
его совести, приводили послания Патриарха Тихона, делая акценты на словах
Святейшего: «Нам стало известно, что проведение в жизнь декрета об изъятии
церковных ценностей сопровождалось весьма нежелательными явлениями. Прихожане,
побуждаемые несомненной ревностью о храме Божием, но ревностью неправильно
понимаемой, допускали активное противодействие власти, причем это
противодействие принимало иногда форму прямого насилия и даже кровопролития».
Все эти действия Святой Патриарх Тихон осуждал и считал своевременным предупредить,
что возбуждение против известной какой-либо национальности (например, евреев)
им осуждено еще в 1919 году. В настоящий же момент Патриарх Тихон приглашает
«епархиальных преосвященных преподать подведомственному им духовенству и пастве архиепископские
указания в выше упомянутом духе, располагая к посильной помощи голодающим, и
выделить что-либо из церковного достояния для указанной цели». К тем, кто и
после не подчинится руководящим указаниям своего архипастыря, должны быть
приняты меры архипастырского воздействия.
Разумеется, владыка Никодим разослал послания Святейшего
всем благочинным епархии.
Вот ситуация, к примеру, в Севастополе. 4 марта 1922 года
благочинный округа настоятель Покровского храма протоиерей Павел Пересыпкин был
вызван в исполком, где его без всякого промедления принял заместитель
председателя в присутствии семи сотрудников. Ему прочитали постановления ВЦИК
от 23 февраля об изъятии ценностей, добавив, что на какой-то конференции
несколько севастопольских рабочих, в том числе и женщины, предложили
безотлагательно исполнить постановление. Благочинному порекомендовали
немедленно обратиться к населению с воззванием, на что он ответил: «Ясно
представляя все ужасы голода, зная, что на помощь погибающим должно спешить, я
все же не могу это делать самостоятельно. Призыв об изъятии не может исходить
только от меня. Этот голос принадлежит епископу и народу. Без общеприходских
собраний решить такую проблему невозможно». Работники исполкома возмутились:
«Как можно затягивать дело, когда речь идет об умирающих!» Но священник
спокойно возразил: «Все равно не могу принять на себя смелость единолично
обратиться к народу и прошу дать мне возможность посоветоваться с
духовенством». Исполком согласился, дав день сроку. Получив разрешение на
собрание, духовенство и миряне Севастопольского благочиния съехались для
решения этих вопросов. После обсуждения, длившегося несколько часов, собрание
пришло к выводу: «Изъятие одобрить, но только так, чтобы не были задеты
религиозные чувства верующих. Выполним свой долг, а что касается церковных
предметов, о них будут судить приходские советы и выдадут им то, что окажется
лишним». К этому делу севастопольское духовенство подошло с большой
осторожностью: для совета был приглашен известный 70-летний харьковский адвокат,
бывший председатель епархиальных съездов. Будучи профессиональным юристом,
понимая всю сложность ситуации и серьезность события, он одобрил действия
духовенства и содержание воззвания, которое было представлено в исполком и
напечатано в крымской газете «Маяк коммунизма».
Священнослужители Севастополя актом от 5 марта
постановили: «Выпустить воззвание с призывом об оказании активной помощи всем
голодающим без различия вероисповедания, которое с разрешения исполкома
поместить в местных газетах, а настоятелей церквей просить созвать приходские
советы и убедительно предложить им принять меры и усилить помощь голодающим
пожертвованием церковных ценностей и обратиться к молящимся об оказании помощи
своими личными средствами. Сознавая, что право распоряжаться церковным
имуществом принадлежит епископам (апостольское правило 38-40), мы все же
осмеливаемся постановить противное, так как к этому вынуждают нас современные, не терпящие отлагательства
обстоятельства - голод, смерть наших сограждан». Воззвание подписал благочинный
и другие священники города.
Инкерманский
монастырь св. Климента Римского
Воззвание начиналось словами: «Возлюбленные во Христе
братия...» и в ярких красках рисовало ужас переживаемого «нашими гражданами
голода», причем там говорилось, что «соввласть, со своей стороны, делала и
делает все, что может». Были и оговорки со ссылкой на исторические примеры: «В
истории Церкви были случаи, когда церковные ценности отдавались голодающим».
Но впоследствии оказалось: никакая лояльность, никакие
встречные шаги и прочее не спасли верующих от обвинений и суда. Властям нужны
были не только ценности (они знали, что их получат в любое время), но и головы
их владельцев. И уже 19 марта протоиерей Павел Пересыпкин был привлечен к
ответственности и обвинен севастопольским трибуналом за расхищение церковного
имущества, сокрытие описей и прочее - по уже отработанной схеме.
Одно из первых обвинений, предъявленных архиепископу
Никодиму и крымскому духовенству было «нелегальное собрание», назначенное на 31
мая 1922 года. Бывший настоятель Скорбященской церкви протоиерей Евгений Эндека
как активный член группы «Живая церковь» был приглашен на пастырское собрание в
архиерейский дом. Помимо духовенства, пришли представители церковноприходских
советов и миряне-богословы - все хотели послушать доклад Эндеки о «Живой церкви»,
узнать о ее основных положениях, как это видят и понимают живоцерковники. А
также всем хотелось публично обсудить статью Эндеки, напечатанную в газете
«Красный Крым», о церковных реформах, предлагаемых «Живой церковью» и о
возможном созыве собора. Эндека сразу же ощутил настроение собравшихся как
неблагоприятное для своего выступления. Обстановка была действительно
напряженной и даже нервозной. «В повестке дня собрание было названо
«пастырским», - возмущался Эндека, - а на нем присутствуют миряне». Полемика
оживилась настолько, что было принято решение перенести слушание и обсуждение
доклада на следующий день. Но этого не произошло. С самого утра по чьей-то
наводке явился председатель политуправления, и все собравшиеся были переписаны
и задержаны. Председательствовал, как было зафиксировано, архиепископ Никодим.
Присутствовали заведующий епархиальной канцелярией протоиерей Димитрий
Игнатенко, протоиерей кафедрального собора Александр Сердобольский, благочинный
Симферополя протоиерей Николай Бессонов, священник Петро-Павловского собора
Александр Зверев, настоятель Трехсвятительской церкви о. Петр Салов, а также
заместитель делопроизводства наркомфина Митрофан Иларионович Архангельский,
ассистент университета Петр Михайлович
Петров, заведующий церковным подотделом, нарком внутренних дел Георгий Павлович
Доценко и другие. Собравшихся обвинили в нарушении «обязательного для всех»
постановления № 72 наркома внутренних дел Крыма от 20 апреля 1922 года о
«представлении повестки в местный отдел управления за три дня до назначенного
собрания с непременным обозначением», какие вопросы будут обсуждаться. Никто,
разумеется, виновным себя не признал. Еще неудобовразумительными были
постановления советских властей для людей, привыкших к нормальной жизни.
Архиепископ Никодим заявил, что собрание назначено им, и, хотя оно было названо
пастырским, он все же нашел нужным пригласить мирян, членов приходских советов,
образованных и знакомых с церковными делами людей, считая, что в этом случае
может руководствоваться разрешением №25 Ревкома Крыма от 16 апреля на
устройство собраний представителей приходов для обсуждения нужд чисто
религиозного характера.
Священники настаивали на том, что они прибыли на собрание
по повестке благочинных, чтобы услышать доклад Эндеки о «Живой церкви», и так
как оно было благословлено владыкой, то не могли на нем не присутствовать. Но
было еще и «второе собрание» (как обозначено в обвинительном заключении),
вызвавшее большое раздражение властей.
Сделав установку на развал епархии, большевики официально
поддерживали живоцерковников и одобряли все то, что может подорвать
православие. Во что бы то ни стало им хотелось устранить пользовавшегося
большим авторитетом среди народа архиепископа Никодима и его окружение и,
конечно же, не допустить на кафедру нового православного епископа. Владыка
Никодим, видя, что происходит, не сомневался в своем скором аресте. Его прошлое
говорило само за себя, а непокладистость при изъятии ценностей и принципиальное
неприятие живоцерковников не оставляли надежды на лояльность со стороны новой
власти.
Архиепископ Димитрий (Абашидзе) был в это время под
домашним арестом в Топловском монастыре, где ему было разрешено оставаться не
более года. Православие в епархии было в критическом состоянии. Обновленцы во
главе с Евгением Эндекой с помощью большевиков энергично и не без успеха шли к
захвату епархиальной власти. Эндека вообще не гнушался открытого сотрудничества
с гонителями Церкви ради своих идейно-преобразовательных пристрастий.
Консультировал, давал советы, как лучше и удобнее поставить православных на колени, обескровить и лишить их
прежнего авторитета.
В связи с этим было принято решение рукоположить вдового
протоиерея Александра Михайловича Зверева во епископа Мелитопольского, викария
Севастопольского. Такое решение было вызвано тем, что обновленцы захватили
Таврическое епархиальное управление, и во избежание путаницы было необходимо
дистанцироваться от самозванцев. Протоиерей Александр обладал всеми
необходимыми качествами для нелегкого служения в сложившихся экстремальных
условиях.
Архиепископ Димитрий
(Абашидзе).
Симферопольская
тюрьма
Поздним вечером 28 августа 1922 года на подворье
Космо-Дамиановского монастыря для пострига и архиерейской хиротонии собрались
архиепископ Никодим (Кротков) и архиепископ Димитрий (Абашидзе), специально,
втайне от всех, приехавший из Топловского монастыря. Прибыли также протоиерей
Димитрий Игнатенко, настоятель кафедрального Александро-Невского собора
протоиерей Симеон Кикоть и протодиакон Петро-Павловского собора Димитрий
Полежаев. Присутствовали также настоятельница Топловского Параскевского
монастыря игумения Вирсавия (в миру Матрона Сидоровна Подозникова) и
делопроизводитель свечного завода Николай Митькин. Постриг и служба, на которой
состоялась хиротония, продолжались всю ночь и закончились около 9 часов утра.
Протоиерей
Александр Зверев. 1902 год
Но меч революционного правосудия уже был занесен и над
архиепископом Никодимом, и над всем православным духовенством. Кроме того,
большевики не могли и не хотели забыть о деятельности Временного Высшего
Церковного Управления (ВВЦУ) на юго-востоке России и всего, что с ним было связано.
Даже незначительные, ушедшие в прошлое мелочи, никак не относящиеся к
настоящему времени, вспоминались и полагались в основу обвинения. Например,
молитвы за главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России генерала
Врангеля. Была изменена форма поминания на сугубой ектении: вместо
«благочестивейшего Государя нашего» введена формула: «Благоверного вождя и
правителя нашего». Не забыли большевики и другой указ Высшего Церковного
Управления на юго-востоке России - о необходимости пробуждения русского юношества
и привлечения его к самовоспитанию и самодеятельности в духе
религиозно-нравственного мировоззрения. Приведем отрывок из этого документа, во
многом созвучного сегодняшнему дню.
Протоиерей Димитрий
Игнатенко. 1926 год.
Симферопольская тюрьма
«Благородное русское юношество!
Вас сделали невольными свидетелями величайших
исторических событий. На ваших глазах произошла мировая война <...> и
огромной силы революционное движение в России. Вы являетесь свидетелями
величайшей, титанической борьбы защитников правды <...> с поставившей
Россию на край гибели гидрой большевизма <...>. В безумную пору обезумели
многие и сильные умы <...>, прежде казавшиеся верными сынами Родины,
продали свою душу изменникам и предателям. В эту страшную пору особенно
величественным становится подвиг значительной части нашего юношества. Когда горсть
бесстрашных верных сынов Родины во главе с генералами Алексеевым, Корниловым,
Макаровым и Деникиным, называющими себя Добровольческой Армией, вступили в
борьбу за честь и спасение Родины, они одни из первых стали примыкать к
движению, наши благородные душой юноши. Они восполнили тогда еще редкие ряды
Добровольческой Армии, в ней, как и в рядах кубанцев и донцов, они совершили
бессмертные подвиги <...>.
Протодиакон Димитрий
Полежаев. 1923 год.
Симферопольская
тюрьма
Да будут благословенны пред Богом их имена!.. Они оказали
Добровольческой Армии могучую помощь. Правда, некоторая часть русской молодежи
не устояла против соблазнов растлевающей большевистской силы и поверила лживой
ее проповеди. Но и вы сами как уже сознательные люди не должны и не можете
оставаться долее пассивными, будучи лишь объектом воспитания и образования.
(Полное крушение на практике нашли и глубоко проникнутые материализмом идеи
социализма и коммунизма.) Не озирайтесь вокруг себя, почти ни в ком не видя
доброго примера, явите сами пример
будущим поколениям и покажите себя достойными нашей великой Родины, которая с
любовью и упованием смотрит на вас в эти тяжелые дни испытаний».
Священникам и
законоучителям было поручено распространить это воззвание в копиях, прочесть и
объяснить юношеству. Но этим деятельность Церковного Управления на юге России
не ограничивалась. Пробуждая сознание способных очнуться, понять и увидеть, оно
обращалось к совести земледельцев, способных пожертвовать хлеб и другие
продукты в пользу братьев, живущих в северных губерниях России, «не имеющих
возможности обеспечить себя достаточным пропитанием ввиду длящегося
господства большевиков».
Был объявлен сбор пожертвований на предстоящую зиму, но
ввиду Гражданской войны решено было обратиться за помощью к Колчаку и Деникину
с просьбой о содействии и реализации этой идеи. Крымские коммунисты не
удержались, чтобы не сравнить отношение Церкви к голодающим тогда и сейчас с
выгодой для «текущего политического момента». Как несомненный акт вины
крымского духовенства было приведено еще одно воззвание ВВЦУ.
«Православный русский народ и Христолюбивое воинство!
Третий год, как мы ведем ужасную войну с жестоким врагом, а между тем враг еще
не побежден. Происходит это оттого, что большинство русских людей до сих пор не
понимает ни своего врага, ни смысла настоящей войны. Ныне настало благоприятное
время сказать вам, что настоящая война есть борьба веры и неверия, Христа с
Велиаром и Церкви с сатанинским сборищем. Враги Христа, Спасителя нашего,
некогда распявшие Его на кресте и многократно воздвигавшие гонения на Церковь
Его, ныне собираются распять Невесту Его - Церковь Христову. Ныне во главе
полчищ безбожников - дьвол, восставший на Церковь. Он оскверняет алтари
Господни и убивает служителей Бога Всевышнего. Он кощунствует над святынями
православными. Он предает огню города и селения русской земли и мечу всех
лучших сынов ее. Он это делает для того, чтобы разрушить вначале Россию, а
потом - все христианские государства Запада и Востока <...>. Восстанем
как один за святую веру и Церковь Православную и за святую правду Божию.
Поспешим освободить несчастных братьев наших из тяжелого плена безбожных и
безжалостных правителей».
Инкерманский монастырь
св. Климента Римского.
Фото конца XIX
века
Все эти
воззвания были подписаны архиепископом Таврическим Димитрием (Абашидзе),
архиепископом Полтавским Феофаном (Быстровым), епископом Севастопольским
Вениамином (Федченковым), протоиереем Сергием (Булгаковым) 17 мая 1920 года в
Севастополе.
Не преминули власть предержащие судить крымское
духовенство словами Святого Патриарха Тихона, сказанными в 1919 году: «Мы,
служители и глашатаи Христовой Церкви, подпали под подозрение носителей
современной власти в скрытой контрреволюции, направленной якобы на
ниспровержение советского строя, но мы с решительностью заявляем, что такие
подозрения несправедливы: установление той или иной формы правления не дело
церкви, а самого народа <...>, указывает, что при перемене власти
служители Церкви иногда приветствуют эту смену колокольным звоном. Но если это
бывает, что вовсе не по чину служителей церкви, которые по-своему должны стоять
выше всяких политических интересов, должны памятовать канонические правила
Святой Церкви, коими она возбраняет своим служителям вмешательство в
политическую жизнь страны, принадлежать каким-либо партиям, а тем более делать
богослужебные обряды и священнодействия оружием политической демонстрации
<...>. Не подавайте никаких поводов, оправдывающих подозрительность
cоветской власти».
Но, как выяснилось, само существование Православной
Церкви и священнослужителей уже было достаточным поводом, оправдывающим ее
подозрительность.
Все раздражение против эмигрировавшего духовенства
обрушивалось теперь «пролетарской справедливостью» на тех, кто остался. В
глазах советской власти даже популярность архиепископа Димитрия среди крымчан
вменялась ему в вину, так как крымская паства, ценя и любя своего владыку,
обратилась в свое время к Святейшему: «Тяжелы и велики его труды, когда на него
было возложено председательство во Временном Церковном Управлении на
юго-востоке России. Все это создало крепкую связь с нашим любимым архипастырем,
но особо живо почувствовалось и стало неразрывным с того времени, когда
владыка решительно отверг официальное
предложение покинуть пределы России и остался самоотверженно на своем посту, а
потому паства всея Тавриды желает видеть владыку в сане митрополита».
Митрополитом Абашидзе стать не успел, но быть
привлеченным к уголовной ответственности сподобился. Как несомненный факт вины
архиепископа Димитрия приводился протокол съезда духовенства и мирян
Таврической епархии в 1917 году. Владыка приветствовал «свободную церковь в
свободном государстве», после чего в акте говорилось об «отделении Церкви от
государства» и «сохранении за первой прав собственности, просвещения в духе
православия и юридических прав». От имени съезда были посланы телеграммы на имя
Львова, Колчака и Керенского (последний почему-то назывался «Мининым земли
русской»), обещалась им материальная помощь «для защиты от жестокого врага
демократии и мира». (Большевики припомнили, что Таврическая епархия пожертвовала
Добровольческой армии на 1 декабря 1919 года тысячу рублей.)
Теперь же политический романтизм прежних лет оборачивался
серьезными неприятностями. С 22 ноября по 1 декабря 1922 года продолжалось
открытое судебное заседание. Верховный революционный трибунал при КрымЦИК судил
архиепископа Никодима и крымское духовенство.
Председательствовал Порецкий, членами суда были Максимов
и Барышева, секретарем - Терещенко, государственным обвинителем - Фридман.
Защитники по назначению - Чарский, Большин, Готольберг, Донской, по соглашению
- Айзенштейн, Ямпольский и Гуревич.
Крымское духовенство обвинялось в сокрытии церковных
ценностей и «использовании религиозных предрассудков с целью противодействовать
изъятию ценностей», а также в «нелегальных собраниях, подделке документов» и
кражах.
Архиепископ Никодим на суде держался бодро и независимо и
заявил, что о декрете об изъятии церковных ценностей он знает только из газет.
Никакие циркуляры и распоряжения правительства ему известны не были. А после
опубликования декрета в Симферополе была организована комиссия по изъятию
церковных ценностей, которая и приступила к делу, в связи с чем по его
благословению было устроено совещание, на которое были приглашены настоятели
всех церквей и по два члена приходского совета от каждой церкви. На совещании
обсуждались меры, благодаря которым можно было безболезненно произвести
изъятие. Владыка подчеркнул, что «члены Государственной комиссии могли не
знать, что епархиальный архиерей может иметь значение в этом деле, но в составе
комиссии по изъятию был священник Евгений Эндека, который не мог забыть
правящего архиерея, и я сделал вывод, что комиссия считает его лишним, ненужным
в этом деле. В то время, когда архиереи других епархий, по имеющимся у меня
сведениям, на такие совещания были приглашены, и изъятие там прошло более
легко. Невзирая на то, что комиссия не признала нужным мое участие, я все же
говорил в храме проповеди о необходимости выдачи церковных ценностей для
голодающих и благословлял на это других священнослужителей». Но инициаторы
процесса припомнили и тут же процитировали постановление владыки об охране
церковных святынь от кощунственного захвата и поругания, гласившее: «Святые
храмы и часовни со всеми священными предметами, в них находящимися, суть
достояние Божие, состоящее в исключительном обладании Святой Божией Церкви, в
лице всех православных верующих чад ее, возглавляемой богоугодной иерархией.
Всякое отторжение сего достояния от Церкви есть кощунственный захват и насилие,
а посему на каждом христианине лежит долг: всеми доступными для него силами и
не противными духу учения Христова средствами защищать церковные святыни от
кощунственного захвата и поругания. Никто из православных христиан, под страхом
церковного отлучения, да не дерзнет участвовать в изъятии из храмов, часовень
святых предметов и только лишь могут передавать по требованию мирских властей
описи храмов и находящихся в них предметов. В случае явного небрежения или
безразличия прихожан к захвату и поруганию своих святынь храмы таковых приходов
закрываются распоряжением местного епархиального архиерея, отправление
общественного богослужения, а в некоторых случаях и частных треб в приходе
прекращается впредь до полного раскаяния виновных».
Владыка продолжал свою речь: «В беседах с сотрудниками
«Красного Крыма» я высказывал сочувствие делу изъятия, что и было помещено в
этой газете в середине мая. Я же не принимал участия в изъятии непосредственно,
потому что меня никто не приглашал. Но когда я получил воззвание Святейшего
Патриарха Тихона, то сейчас же отдал распоряжение о распространении и прочтении
его в храмах и один экземпляр отдал сотрудникам «Красного Крыма». Насколько мне
известно, изъятие церковных ценностей в Крыму и по всей Тавриде прошло без
оказания сопротивления комиссии как со стороны духовенства, так и со стороны прихожан, а посему обвинение в
намерении сорвать изъятие считаю неправильным, как и обвинение в
противодействии этому изъятию. И более того, изъятию Церковь не только не
противодействовала, но и содействовала всеми возможными мерами. Я принимал
личное участие в описи ценностей Собора, женщинам, приходившим за советом с
церковного старого кладбища, посоветовал выдать властям ценности. И вообще
среди духовенства и мирян во время изъятия держался мнения, что власти нужно
подчиняться, в особенности в таком деле, как помощь голодающим». Далее владыка
говорил, что при изъятии в кафедральном Александро-Невском соборе «толпа на
комиссию не наседала. Правда, ее председатель тов. Ковалевский говорил с
народом несколько взволнованно, и на его некорректное поведение были жалобы от
народа. То, что в каждой церковной вещи и ценности есть пот и кровь умирающих в
муках голода рабочего и крестьянина, я согласен. Запрещается ли церковными
канонами изъятие ценностей для спасения голодающих - не думаю, хотя всех их
сейчас не припомню. Изъять из храмов без ущерба для них можно все, без чего
можно обойтись при совершении богослужения, и, полагаю, что обилие ценностей
для Бога есть дело безразличное, а смерть голодающих - неприятное. Заповеди,
коими Христос заповедал насилие, не припомню, но Церковь христианская
заповедует хранить церковное имущество,
для чего нанимаются сторожа, коим вменяется в обязанность задерживать людей,
похищающих таковые. Полагаю, что Христос не препятствовал бы, если бы была
сорвана для голодающих риза с Его Лика. Всем, кто в частном порядке спрашивал
меня, можно ли отдавать церковное имущество, говорил, что не только можно, но и
должно, и произносил поучения о пользе личных пожертвований, и с моего
благословения приходские советы, сестричества и проч. принимали на себя заботы
по сбору денег и питания голодающим».
На следующие пункты обвинения владыка отвечал: «Как
председатель Комитета беженцев духовного звания я не спрашивал, не знаю, кто из
них бежал от Красной армии. Кто из них остался в Крыму, не помню. Привозили ли
они с собою ценности - не знаю.
Мер для безболезненного проведения в жизнь декрета об
отделении Церкви от государства не принимал, ожидая действий в этой области от
представителей власти. Когда заведующий церковным подотделом сообщил мне, что
начинает передачу церквей верующим, мною было отдано словесное распоряжение,
чтобы все к этому было готово. Раньше этими вопросами с моего благословения
занималось Правление союза приходских советов.
Был ли сбор пожертвований и передавались ли они в Москву
из Крыма Святейшему Патриарху Тихону и голодающим - не знаю, так как тогда
стоял не у дел». (Был под домашним арестом и находился в Инкерманском монастыре
св. Климента Римского. По свидетельству протоиерея Михаила Польского, уступая
напору верующих, гонители выпустили архипастыря для совершении праздничной
литургии во Всехсвятском храме Симферополя в день Преображения Господня.
За этой службой владыка рукоположил
священника для этого храма. Сразу же после литургии святитель был отправлен
обратно.) Далее владыка говорил, что «альтруистических чувств
священнослужителей, проявляющихся в борьбе с голодом, не тушил. Разрешение на
изъятие ценностей севастопольскому благочинному протоиерею Николаю Некрасову послал, причем отдачу ценностей благословлял
делать с согласия прихожан, во избежание недоразумения. В просьбе о. Некрасова
альтруизма не вижу. Он исполнял декрет соввласти, и разрешение епископа
излишнее. Очевидно, о. Некрасов хотел привлечь епископа, так как боялся
отвечать за то, что исполнял распоряжение государственной власти. Впрочем,
никто, кроме протоиерея Николая Некрасова, не спросил у меня благословения на
изъятие».
В ходе судебного разбирательства владыке задавали много
вопросов, зачастую не касающихся самого обвинения, но во всех случаях его
ответы для нас интересны. Например, что говорил владыка на открытии памятника
Андрею Ющинскому? Владыка ответил:
«Находясь в Киеве, в закладке памятника Андрею Ющинскому не участвовал,
памятника не видел и речи на могиле не произносил».
Обвинители усмотрели антисоветскую деятельность и в чисто
архипастырском служении. Так, объезжая свою епархию, владыка прибыл 17 мая 1922
года в Мелитополь и сразу же, наученный опытом, обратился в исполком, нужно ли
ему зарегистрировать свои документы, так как он приехал для ревизии церквей
Мелитополя и всего уезда. Местные власти сказали, что регистрация не
обязательна, и на следующий день архиерей отправился в дорогу, но уже 19 мая
был задержан в селе Терпение, куда прибыл в 8 часов вечера. Подъезжавший к селу
правящий архиерей, как и положено, был встречен колокольным звоном. Перед
молебном он обратился к народу, убеждая усердно молиться о ниспослании дождя, а
после молитвы сказал проповедь: «За неверие в Бога мы несем наказание в виде
голода, болезней и прочее, и <...> только потому, что часть современных
людей отреклась от Творца и своими несуразными убеждениями сбивает с праведного
пути других, страдает вся русская земля». Во время проповеди пришло два стукача
посмотреть, послушать и сообщить начальству, что и как происходило.
По окончании молебна, благословившись, народ разошелся по
домам, а владыка Никодим со священством, приехавшим из ближайших деревень,
отправились ужинать. После трапезы и непродолжительной беседы о положении
церковных дел легли спать. После 12 ночи явились представители местной власти и
обвинили спящих священников и архиерея в незаконном собрании. Оказалось,
райсовет постановил: ходить по селу и собираться дома для бесед кому-либо после
24 часов строго воспрещается. И вот, аккуратно дождавшись заветного часа,
местные властители пришли и всех арестовали.
В милиции выяснилось: «Именующий себя епископом не может
доказать последнего, т.к. паспорт оставил в Мелитополе. В поздний час (20.00. -
Авт.) звонили в колокола, не предупредив администрацию, хотя праздника
нет», представители власти уже легли спать, но «встревоженные звоном, подумали,
что пожар», а также, что «в проповеди архиерей коснулся политики». Местный
священник пытался объяснить, что он своевременно предупреждал власти о приезде
архиерея и проповедь была на церковную тему, но все напрасно. После допроса,
сопровождавшегося угрозами, у владыки Никодима взяли подписку о невыезде, а на
следующий день, 20 мая, доставили его в мелитопольское политуправление. Через
несколько дней архиерея освободили, и только он собрался продолжить осмотр
своей епархии, как 25 мая был снова арестован в селе Менчикуры за проповедь и
отсутствие пропуска, в котором ему отказали в Мелитополе, уверив, что «это
излишне». Владыку под арестом продержали достаточно, чтобы он понял
«нецелесообразность архиерей-ских объездов в настоящее время», и он был
вынужден вернуться в Симферополь. И вот теперь пролетарский суд истолковывал
всякое перемещение архиерея как контрреволюционную деятельность.
Но и это не все. Ненавистники православия тщательно
выискивали всякое несоответствие с их представлениями и пожеланиями. Припомнили
и «контрреволюционную» проповедь, сказанную владыкой 1 сентября 1921 года в
архиерейской церкви против обновленцев, упорно стремившихся захватить
епархиальную власть. В ней речь шла о гонениях на христиан при императоре
Диоклетиане. Владыка говорил: «Мученики жестоко страдали, но не отрекались,
более того, своей любовью ко Христу, подвигом веры многих обращали из язычества
<...>. В то время храмы закрывались, книги сжигались, верующие
изгонялись, вот и теперь наступило такое время - настоящее гонение на
православную веру, новая эпоха в христианстве».
Далее, говоря о «живой церкви», владыка увещевал паству и
предостерегал от насильственных действий. «Живая церковь» стремится отнять у
православных храмы, и уже, как известно, из Москвы, где нет единения, приезжает
епископ, и у нас произойдет разъединение. Новый епископ будет стараться
привлечь верующих на свою сторону, и что же получится? <...> Но все же
отнеситесь к нему без злобы и нетерпения. Но кто захочет вступить в группу
«живая церковь», пусть подумает. «Живая церковь» несет раскол в нашу жизнь,
который и нужен врагу рода человеческого - дьяволу. Вы хорошо знаете сами своих
пастырей, их служение Церкви Божией - разберитесь, хорошо подумавши, который из
них служит Богу истинно православно. Вы сами должны выбирать! Я со своей
стороны прошу вас не делать никакого насилия по отношению к сторонникам «живой
церкви», без злобы сохранить полное спокойствие, христианскую любовь и терпение
- это моя просьба и завещание». Так закончил свою проповедь архиепископ
Никодим. И уже через неделю, 7 сентября, в газете «Красный Крым» появилась
статья «Деяния Никодима», обвиняющая владыку в контрреволюционной пропаганде.
Архиепископ обратился с жалобой в суд и подал список 25-ти свидетелей, готовых
подтвердить, что ничего антиправительственного в его проповеди не было. В связи
с этим главный редактор Урановский был привлечен судьей к уголовной
ответственности за клевету в печати, но на официальном допросе автора статьи не
назвал. На основании этого защитник
архиерея Л.Я.Айзенштейн попросил приостановить дело по поводу «аренды»
Александро-Невского собора и Четырехсвятской церкви, которые насильственно уже
«арендовали» живоцерковники, до окончательного разрешения уголовного дела по
обвинению Урановского в клевете.
На суде главный редактор «Красного Крыма» поведал, что к
нему пришли деятели группы «Живая церковь» и принесли статью о проповеди
архиепископа Никодима. Авторитет принесших он счел достаточным и напечатал ее в
своей газете.
По ходу дела на суде выяснилось, что внимание владыки и
его предупредительность в отношении живоцерковников отнюдь не были излишними.
Страсти накалялись, и просьба быть терпимыми была своевременной. Накануне
произошел инцидент. Двадцать человек, в основном женщины, подстрекаемые
живоцерковниками, ворвались в квартиру
иеромонаха Харитона и потребовали, чтобы он больше не служил в Четырехсвятской
церкви при архиерейском доме, так как они уже договорились с властями, и
теперь ее арендует «Живая церковь». В противном случае, если о. Харитон и
второй священник этого храма о. Иов «не уберутся, то их растерзают на части».
см. Священномученик Никодим Архиепископ Костромской и Галичский - Продолжение
прот. Николай Доненко
[an error occurred while processing this directive]
Украинская баннерная сеть
|
