|
см. Священномученик Никодим Архиепископ Костромской и Галичский - Предыдущее
Чтобы лучше представить стратегию большевиков по
отношению к Церкви, приведем документ, составленный партийными аналитиками того
времени Б.С. Шведовым и Реденсом.
10.I 1923 г.
Секретно
Всем окружкомам
Церковь упорно боролась за свое существование. После Октябрьской
революции старалась сохранить в неприкосновенности свою средневековую идеологию,
аппарат управления и влияние на невежественные массы населения.
Будучи одной из активных частей старого строя, церковь крайне
враждебно встретила революцию и установленную ею Советскую власть, которая не
нуждалась в поддержке со стороны церкви и не могла и не хотела этой поддержкой
пользоваться. Октябрьский переворот еще не был завершен, как патриарх Тихон,
глава православной церкви, призвал к неповиновению новой власти,
анафематствовал большевиков и тех, кто их признал и им подчиняется. Этот шаг
был рассчитан на духовную темноту крестьянских масс. Выступления Тихона были
задатком политике церкви на ближайшие годы.
Действительно, церковь стала гнездом не только присущей
пассивной, но и активнейшей контрреволюции. Достаточно вспомнить о целом ряде крестьянских
восстаний, где поп играл роль не только агитатора, но и часто организатора, о
полках Иисуса Христа, состоявших почти поголовно из священников и монахов,
сражавшихся на стороне Колчака, о погромных проповедях священника Востокова «о
священном походе» против рабочих и крестьян.
С укреплением Соввласти, ее политическими, военными и
экономическими достижениями всякие мечты о ее временности, о возможностях ее
свержения постепенно рушились. Часто духовенство, особенно низшее, имевшее
постоянное соприкосновение с жизнью, которая протекала в революционных
условиях, пришла к выводу, что гнилой аппарат старой церкви нужно применить к
условиям современности, что тот кризис, который является результатом
противоречий между церковной идеологией и революционной психологией,
каким-нибудь путем нужно разрешить - даже, если нужно, ценой некоторых уступок
по отношению к изменившимся политическим условиям. Такова была логика
незначительной, более современной части духовенства, которая видела, что
социальное значение церкви сошло на нет и постепенно приблизилось к гибели.
Из этого положения современным церковникам нужно было найти
выход, нужно было обновить церковь и применить ее к условиям
рабоче-крестьянской атеистической России.
Толчком к этому движению послужил декрет об изъятии церковных
ценностей в пользу голодающих, который нашел враждебную встречу в официальных
церковных кругах только потому, что он исходил от ненавистного церкви
правительства. Патриарх Тихон издает послание, в котором указывает на
неканоничность (несоответствие основным церковным правилам) изъятия и одобряет
укрывательство <...>. На этой почве на многих местах изъятие привело к
столкновению между церковью и соввластью, закончившемуся суровыми репрессиями в
отношении церковников. Их поведение обнаружило и внутреннее противоречие церкви
между христианской любовью и жадностью к церковным сокровищам.
Это внутреннее противоречие было использовано вышеуказанной
частью церковников, так называемым прогрессивным духовенством, как главный аргумент
доказательства того, что «церковь потеряла свой подлинный характер», что верхи
ее враги голодающих только потому, что не хотят совместно помогать с
государством, которое, по мнению обновленцев, осуществляет Христово учение о
любви к ближнему и т.п. Отсюда обновленцы сделали второй вывод: нужно
переменить вехи, создать «Церковь трудящихся» на демократических началах.
Прогрессивное духовенство, возглавляемое петроградским протоиереем Введенским,
митрополитом Антонином, московским протоиереем Красницким, Калиновским,
Новиковым и др. повели широкую кампанию с церковной точки зрения по поводу
изъятия, обвиняя противников, прятавших ценности, в измене христианскому
учению.
Всероссийский Патриарх Тихон Верховным трибуналом республики был
привлечен к ответственности за сопротивление декрету, и судьбу его разделили
многие из архиереев. В лице их вся православная церковь была дискредитирована в
рядах трудящихся. Нужно было действовать решительно, устранить церковную
администрацию, не сумевшую понять дух времени, заменить ее более свежими людьми
и, если возможно, создать точки дружеского соприкосновения с государственной
властью.
12 мая 1922 года представители прогрессивного духовенства явились
к Патриарху на основании того, что его враждебная контрреволюционная политика
привела православие на край гибели, требовали отрешения его от патриаршества до
созыва Всероссийского Собора, передачи всей церковной власти группе
прогрессивного духовенства. Это предложение было отклонено Тихоном, который
указал на то, что «явочным порядком передача церковной власти неосуществима.
Однако он отрекся от патриаршей кафедры и передал ее православному митрополиту
Агафангелу, но тот, находясь под судом за сокрытие ценностей, не мог явиться в
Москву. Осталась единственная возможность, на которую пришлось решиться и
патриарху Тихону, - это передать власть группе прогрессивного духовенства.
Немедленно после этого группа прогрессивного духовенства образовала в Москве
Высшее Церковное Управление (ВЦУ) во главе с Антонином как высший орган управления
российской православной церкви до Поместного Всероссийского Собора.
Первая задача ВЦУ была составить программу по духу времени и этим
доказать, что «Православная церковь идет в ногу с жизнью, что она не боится
даже революционных шагов», что она признает социальную революцию, не
противоречащую духу христианства. Мало-помалу, лучше сказать, по мере
надобности эти лозунги принимали еще более радикальную окраску вроде
«капитализм есть величайшее зло для христианства», «Церковь рабочих и
крестьян», «Революционная церковь» и т.д. Догматическая сторона церкви первой
волной не была затронута, но тем более и острее обсуждались канонические
административные вопросы. Та группа, которая самым ярким и определенным образом
стала на путь реформ, приняла название «Живая церковь» и не только требовала,
но и начала на деле проводить такие реформы, как женатый епископат из белого,
не монашествующего духовенства, второбрачие священников, отмена обязательств
ношения установленной одежды священников и т.д.
Левизна группы «Живая церковь» очень скоро встретила
сопротивление среди самих обновленцев. Митрополит Антонин - сам из
монашествующего духовенства - восстал против такого ограничения прав
монашества, против канонических реформ (второбрачие и т. д.) и со значительным числом примкнувших к нему священников
образовал новую группу под названием «Возрождение», стоя на принципе сохранения
монашеского института; новая группа в остальном оставалась реформистской, не
менее громко проповедуя «коммунизацию церкви» на древнехристианский лад,
«изгнание из нее контрреволюции и сожительства с самодержавием».
Вместо единства действий и совместной борьбы против реакционного
духовенства среди обновленцев появилась внутренняя борьба, которая в июне 1922
года принимала очень резкий характер. Но потом, убедившись, что подобная
внутренняя грызня на руку противнику, они все же сговорились, и «Живая церковь»
сделала некоторые уступки, до решения Всероссийского Собора отказались от
проведения в жизнь намеченных реформ. Президиум ВЦУ был избран в виду блока от
обоих групп, но все же перевес был на стороне «Живой церкви». Этим был создан
единый фронт против тихоновщины, но дискуссии, недоразумения и ссоры не
прекратились. Основная тенденция обновленцев - сохранить церковь при Соввласти
путем сближения церковных и революционных принципов (что, в сущности, утопия) -
дает себя чувствовать в том, что в реформаторских стремлениях все острее
начинает проявляться левизна. В августе 1922 года образовалась новая группа
обновленцев под названием Союз Общин Древнеапостольской церкви, которая уже
заговорила о догматических реформах. Догматические реформы, как известно,
касались уже самих основ церковного учения. Новая группа после некоторой борьбы
тоже вошла в президиум ВЦУ. Только эти три группы существуют под настоящим
обновленческим флагом, остальные, возникшие позже, как «Свободная Церковь» и
другие, являются незначительными попытками реакционных церковников раздроблять
обновленческое движение на мелкие течения.
Несмотря на то, что Патриарх Тихон, попав на скамью подсудимых,
ушел от управления церковью, те реакционные силы духовенства, которые в
обновленческом движении видят влияние реакционной идеологии, подорвавшей основы
их существования, всеми силами старались предотвратить «церковную революцию»,
очевидно, чуя, что в этой фразе больше революционности, чем церковности, и что
она неминуемо ведет к тому, что церковь окончательно перестанет существовать
даже в так называемых революционных формах. Способы борьбы реакционных
церковников, которые были воплощены в верхах - в митрополитах, архиепископах,
архимандритах, в так называемых князьях церкви, - были различны в зависимости
от того, как условия требовали.
Самым удачным средством к уклонению от признания ВЦУ являлось
непризнание его каноничности (то есть церковной законности), объявление
отдельных епархий автокефальными, то есть ни от кого не зависящими, в которых
епископ является безграничным церковным властелином. Там, где это провести не
удалось, в силу того, что епископ вместе с Тихоном попал на скамью подсудимых,
он же в виду исключения сам примкнул к обновленцам, там использовались другие
методы борьбы. Одним из этих способов была борьба в обновленческой шкуре против
самой сути реформы. Реакционное духовенство, особенно в центральной России,
стало большими партиями вливаться в группу «Возрождение» как наиболее
умеренную, дабы таким путем противодействовать «революционным посягательствам
головорезов из «Живой церкви», как один из священников выразился. Кроме этого,
было пущено в ход всевозможное оружие реакции: ложь и клевета на обновленцев,
натравливание фанатически настроенных масс и т. д. Борьба продолжается и по сей
день, хотя упорство тихоновщины уже в значительной степени сломлено.
Окончательные результаты борьбы скажутся только после Собора, ибо широкие массы
верующих до сих пор стояли вне событий, не примыкая к обновленцам, а часть их
была даже исполнителями воли реакционеров.
Обновленческое движение в Крыму среди духовенства было гораздо
более значительным, чем на севере. Здесь остались свежие традиции востоковщины
(прот. Востокова, проповедовавшего священный поход против большевиков). Здесь
свила себе гнездо вся русская реакция при Деникине и Врангеле. В ожидании
репрессий за ярую поддержку контрреволюционных авантюр духовенство с приходом
Соввласти старалось казаться вполне аполитичным, было, что называется, тише
воды и ниже травы и ничем себя не проявляло.
С появлением декрета об изъятии церковных ценностей - собственно,
еще до этого - один из симферопольских священников, Эндека, на столбцах местной
газеты заговорит о жертвовании церковным золотом в пользу голодающих.
Духовенство осталось совершенно пассивным к зову Эндеки. После издания декрета
симферопольский архиепископ Никодим вместо деятельного участия в помощи
голодающим ограничивался академическими рассуждениями о каноничности, формах и
целях изъятия, не давая никакого распоряжения подведомственным ему благочиниям
об исполнении декрета, наоборот, как после было доказано, наиболее ценные
церковные предметы своей домашней церкви укрывал от изъятия. Рассчитанный
саботаж епископа, его тайные директивы на этот счет духовенству делали свое
дело. Хроника дней до и после вышеуказанного декрета пестрит постоянными
ограблениями церквей, часть коих была инспирирована (как это впоследствии
выяснилось, духовными отцами). В результате изъятие ценностей из церквей по
Крыму дало только половину того, что оно могло бы дать при ином поведении
церковной администрации. Одновременно с этим волны обновленческого движения,
докатившиеся до Крыма, нашли живой отклик. Протоиерей Эндека в газете «Красный
Крым» помещал ряд статей по этому поводу и сам со всем своим приходом признал
новую церковную власть и начал агитировать за нее.
Инициатива Эндеки, не получившего архиерейского благословения,
возмутила архиепископа и всех правоверных духовных лиц, которые сейчас же
поняли суть нового движения.
Дабы подорвать авторитет Эндеки в глазах духовенства и
влиятельных в церковных делах мирян, архиепископ 13 мая 1922 года без
разрешения властей [устроил] пастырское собрание (с участием мирян -
ученых-богословов), куда был приглашен и Эндека с целью публично его допросить
и схоластически-церковной диалектикой
разбить его доводы. Намеченное собрание было созвано, но накрыто
представителями КПУ - и все участники его преданы суду за нарушение положения
об устроении сборищ.
После этого Эндека поехал в Москву в ВЦУ для связи и получения
инструкций. Вернулся оттуда уже в качестве уполномоченного ВЦУ и как таковой
явился к Никодиму с требованием передать епархию ему. Никодим применил
упомянутый способ автокефализации и заявил, что ввиду ухода Тихона он никого не
признает и епархией управлять будет сам. Имея в виду, что он сам состоит под
судом и в случае осуждения обновленцы могут оказаться у власти, а с другой
стороны, желая на этот случай создать для реакции новую территорию и базу в
северных уездах Таврической епархии, Никодим со спешно вызванным из Топловского
монастыря старым архиепископом Дмитрием при соблюдении всех мер
предосторожности в первых числах августа ночью тайно рукоположил своего верного
приспешника прот. Зверева во епископы и одновременно отдал распоряжение всем
своим благочиниям ни в коем случае не признавать еретического ВЦУ.
Энергичное наступление архиерея устрашило тех нескольких
священников, которые еще в июле месяце примкнули к Эндеке, и они вернулись к
Никодиму с раскаянием.
К этому времени из северных уездов прибыли несколько
священников-обновленцев, которые сейчас же приступили к
агитационно-организаторской работе и вскоре образовали первое Таврическое
Епархиальное Управление. С мест первым примкнуло к обновленцам севастопольское
духовенство. По мере укрепления обновленческого движения укреплялась и реакция
никодимовских кликуш. Наконец, Ревтрибуналом Крыма на основании имеющихся у
него в производстве дел по вышеуказанным преступлениям Никодим и несколько
главарей с ним были высланы до суда в Инкерманский монастырь. Но Никодим,
находясь в заточении, не переставал управлять епархией, вести отчаянную
агитацию против обновленцев, и это ему тем более удавалось, что обновленцы не
имели своего епископа - канонического главы епархии, ибо ВЦУ, несмотря на
неоднократные запросы, вело очень медленную политику, что отчасти объясняется
происходившими как раз в это время трениями в самом ВЦУ.
Наконец в первых числах октября прибыл долгожданный обновленцами
епископ в лице Петра Рождественского, и Таврическое Епархиальное Управление,
которое за это время было переизбрано и пополнено, приняло Епархиальную
канцелярию, домашнюю церковь архиерея, свечной завод и несколько часовен в свое
ведение и таким образом обеспечило себе экономический источник существования.
Власть обновленцев особенно окрепла в северных уездах епархии, благодаря их
энергичной агитации, с одной, и отдаленности от архиерейского гнета, с другой
стороны.
5 ноября началось слушание дела православного, а вместе с тем и
остального духовенства по обвинению в сокрытии ценностей и т.д. Весь месяц
октябрь Эндека находился в Москве и с образованием левой группы общин
древнеапостольской церкви - перешел туда и к началу процесса прибыл сюда вместе
с прот. Калиновским (член этого же союза), который фигурировал на процессе в
качестве эксперта. Процесс привлек внимание широких масс населения, длился до 1
декабря, когда приговором Ревтрибунала архиепископ Никодим был осужден на 8
лет, остальные главари - к различным срокам, а часть обвиняемых оправдана.
Епископу Сергию была дана амнистия; после приговора обновленцы начали с ним
переговоры по поводу использования его как более авторитетного епископа, но
Сергий затягивал переговоры, уклонялся от определенного ответа, в ВЦУ написал
письмо, в котором объявил, что скрылся из города неизвестно куда.
Никодимовские кликуши, состоящие из жен старых чиновников,
полусумасшедших женщин, некоторые из «истинно русских людей» в лице бывших
инженеров архиерейского двора, старых акцизных чиновников и т.д. после
осуждения своего «любимого архиерея» всю свою злобу перенесли на обновленцев, в
особенности на Эндеку и Калиновского, обвиняя их в том, что они являются
инициаторами процесса, что они «погубили владыку, православие» и т.д.
С осуждением Никодима и официальным удалением его с архиерейской
кафедры постановлением ВЦУ церковная власть перешла к обновленцам.
Но этот юридический переход власти еще не означал и фактического
овладевания церквями. Фанатики и кликуши не давали обновленцам служить, по
церквям был целый ряд эксцессов, особенно острую форму они приняли в
симферопольском соборе, где толпа избила священников-обновленцев, велась во
всех возможных формах антисоветская агитация, пока Нарком дел Крыма не закрыл
собор.
Нужно отметить, что самому обновленческому движению в Крыму много
вредило нетактичное поведение его руководителей, которые в своей левизне часто
доходили до антирелигиозной пропаганды, чем, конечно, подрывали церковный
авторитет реформаторов. В настоящее время Эндека и Калиновский уехали в Москву
и, по всей вероятности, перестанут быть церковниками.
Положение дел в данное время такое, что борьбу нельзя считать еще
законченной. Центр движения, Симферополь, уже преодолел наибольшие трудности.
Здесь предстоит лишь борьба с небольшим ядром верующих, которые все еще
держатся за старые формы церкви как за единственный остаток былых времен. То же
можно сказать и о Севастополе. Но в Севастополе образовывается южнобережное
епархиальное управление со своим епископом-викарием, и там зарождается новая
епархия. Ялтинское духовенство признало ВЦУ без всякой длительной борьбы. В
Керчи недавно создана ячейка обновленцев. В Феодосии движение только началось,
но, по-видимому, феодосийский благочинный сам будет руководить движением.
Реакционные силы Феодосии изолированы. В Евпатории в этой области еще ничего не
сделано. Еще недавно там все духовенство усердно молилось за «плененного
архиепископа Никодима».
Из всего вышеизложенного видно, что революция поставила церковь в
тупик, откуда нет выхода. Разложение и смерть когда-то могучей церкви началось,
и вся социальная ценность обновленческого движения заключается в том, чтобы
предсмертная ее агония прошла для нас безболезненно, чтобы она и этот последний
период своей жизни перестала быть контрревоционным гнездом и умерла
естественной смертью отживших людей, оставляя яркое доказательство того, что
она была необходима только как фактор духовного порабощения угнетенных масс.
Будущему обществу никакая церковь уже не нужна, но в данный
момент, когда церковь начала разлагаться, мы должны ускорить этот процесс,
использовав для этой цели обновленческое движение. Это начинание, несмотря на
мечты самих деятелей сохранить церковь в любой форме, ведет к постепенному
разложению ее.
История короткого существования этого движения показала, что
раскол все более углубляется, под личиной обновленцев появляются все более
левые и левые течения, вследствие чего нарастает разочарование широких масс в
религиозных верованиях вообще. Наша работа должна сводиться к негласной
поддержке обновленцев в своей борьбе против реакционного духовенства путем
передачи под законными предлогами в их ведение храмов, часовен и источников
церковных доходов, подрывая этим экономическую основу существования черносотенного
духовенства. Облегчить обновленцам передвижение с агитационной целью и связь с
Симферополем. Предлагать им на все могущие возникнуть обращения, вопросы,
просьбы, обращаться в свою высшую инстанцию «Таврическое Епархиальное
Управление» в Симферополе. Стараться, чтобы обновленцы на своих собраниях,
съездах, конференциях выносили постановления о признании соввласти, о
безусловной лояльности к ней и т.д. Разрешать им всякого рода лекции, диспуты,
собрания на церковно-обновленческие темы, не упускать из виду, что под формой
«Обновления» могут работать и реакционные элементы, особенно на платформе
«Возрождения», а посему, кроме группы «Живая церковь» и союза общин
древнеапостольской церкви, никаких других группировок не допускать. Свои
действия необходимо координировать с действиями органов КПУ на местах, которые
имеют подробные инструкции и план данной работы.
Когда же обновленчество в достаточной мере вытеснит остатки
тихоновщины, тогда необходимо будет работу повести дальше, создавая и
поддерживая все более и более левые течения среди обновленцев, и таким путем
углубить раскол. В углублении раскола можно и надо использовать разных
сектантов, но необходимо иметь в виду, что заметное укрепление сектантского
движения даже за счет православия не является для нас желательным результатом.
Открытая тактическая линия наша остается прежней: вести борьбу с
религиозными суевериями, отметать в сторону всякие разговоры о связи соввласти
с обновленческим движением, использовать все средства для дискредитации
тихоновщины и временно щадить обновленцев. Когда же старые церковники будут
побеждены, наступит момент ударить и по их преемникам - обновленцам.
1 декабря 1922 года слушание дела по обвинению
архиепископа Никодима и других священников епархии было окончено. Надо отметить,
что изъятие ценностей было произведено во всех конфессиях, кроме мусульман. На
процессе вместе с православными фигурировали обвиняемые из католических,
лютеранских и армяно-григорианских храмов. Были изъяты ценности из синагог и
кенасс. Основания были предъявленны те же, что и православным.
Архиепископ Никодим был приговорен к 8 годам лишения
свободы по статьям 86, п.1 и 219 и отправлен в Нижегородскую тюрьму.
Уклончивому архиепископу Димитрию удалось избежать заключения. О его
политической пластичности свидетельствуют следующие письма.
«Гражданину
Председателю Совета Народных
Комиссаров Крыма
Архиепископа
Димитрия
Заявление
11 апр. с/г я был арестован в с. Топлах, где проживал я в
качестве иждивенца - члена Топловской Трудовой артели, и отвезен в г. Феодосию
в арестный дом, откуда 17 апр. меня перевезли в г. Симферополь и сдали местной
милиции, последняя в тот же день поздно вечером перевезла меня в КПУ, а оттуда
20 апр[еля] препровожден я в больницу ЦИДа, в коей нахожусь и по днесь. При
аресте моем в Топлах был произведен у меня тщательный обыск и взята у меня была
вся переписка. Ни при аресте, ни после него не было мне объявлено, за что я
арестован и в чем я обвиняюсь. Я до сентября 1921 г. был Епархиальным архиереем
Таврической епархии и занимал названную должность с 1912 г. и таким образом
живу в Крыму 11 лет. Два года тому назад я окончательно заболел; было у меня
кровоизлияние - и я лишился зрения в правом глазе. Надвинулась болезненная
старость; особенно давали себя чувствовать мои обычные недуги: геморрой, грыжа,
атония кишок, склероз. Я потерял трудоспособность и вынужден был отказаться от
всякой работы. Не имея решительно никаких средств и возможности выехать из
пределов Крыма (я был принят в Киево-Печерскую Лавру, но с отоплением и
содержанием на мой счет), я нашел себе убежище в Топловской трудовой артели,
оказавшейся милосерднее Лавры. Артель приняла меня, больного старика, на полное
свое иждивение. С 22 мая 1921 г. я жил в Топлах, отказавшись от всякой
церковно-общественной деятельности. На свое несчастье, в июле 1922 г. я приехал
на один день из Топлов в г. Симферополь и принял участие в рукоположении
епископа Мелитопольского Сергия. Этот мой приезд оказался для меня роковым. Я
был привлечен к ответственности за участие в нелегальном собрании, подвергся
суду в ноябре 1922 г., был осужден, приговорен к годичному сроку принудительных
работ, но был амнистирован и освобожден от наказания. На другой же день по
объявлении мне приговора суда я выехал в Топлы, желая этим засвидетельствовать
пред всеми, что я не принимаю и не приму никакого - ни активного, ни пассивного
участия в местной церковно-общественной деятельности; и действительно, проживая
в Топлах, я знал только свое помещение и церковь, куда я ходил помолиться,
всячески избегая встречаться с кем бы то ни было.
Гражданин Председатель, окажите мне, больному старику,
снисхождение, отпустите меня на свободу, верните меня, немощного, в Топлы, где
бы я спокойно встретил смерть. Гражданин Председатель, не намерен я
оправдываться, скажу лишь кратко, что в настоящее время я представляю из себя
«ничто» - и ни в каком отношении не могу быть вредным для государственного
организма. Сознаю я вполне ясно, что я стал лишним человеком, лишним грузом для
общества, что я дармоед, но что я могу сделать с собою? Я очень и искренно хочу умереть, но не
умираю! Вот в этом моя вина!.. Я умирающий, разбитый преждевременной старостью
человек и лгать не стану ни пред вами, ни пред другими. Я признаю советское
правительство законной властью моего Отечества России и подчиняюсь ей и ни
словом, ни делом не намерен создавать каких бы то ни было препятствий для
власти, признаю и подчиняюсь ей не за страх, а за совесть. В прошлом моем, несомненно,
найдется немало поводов к обвинению моему, но в настоящее время, со дня
вступления Советской власти в Крым, смею смело заявить, что за собой не знаю и
не признаю никаких проступков пред Советской властью, что, если бы я заранее
знал, что приезд мой в июле 1922 г. мог быть не одобрен властью гражданской, я
ни за что не стал бы принимать участие в рукоположении, не стал бы выезжать из
своего пристанища.
Гражданин Председатель! Обратите внимание на меня -
хилого, беспомощного! Может ли быть речь о моей контрреволюционной
деятельности?! Я не был таковым и не желаю иметь это позорное прозвище. Я хочу
лишь умереть, есть у меня пристанище - и прошу Вас вернуть меня туда. Если же
вопреки моему самочувствию в том, что я не могу быть ни в каком отношении ни вредным,
ни полезным деятелем, будет найдено нужным выслать меня как вредного члена
общества из пределов Крыма, то прошу Вас, гражд. Председатель, вышлите меня
куда-либо на юг России. Я сам грузин, всю жизнь провел на юге России, на севере
никогда не жил, поэтому могу ли я теперь, когда я стал совершенно бесполезным,
беспомощным, жить там?.. Дайте возможность мне умереть зрячим. Один глаз
потерян. Месяц тому назад я на несколько дней лишился речи, не мог писать, т.е.
у меня была афазия. Холод, непривычный для меня север, вне всякого сомнения,
вновь вызовет удар - и я еще больше стану тяготить общество, ведь подобные мне
калеки живут целые годы. Все это побуждает меня беспокоить вас, гражданин
Председатель, и просить о снисхождении к моей старческой немощи.
Архиепископ Димитрий
г. Симферополь
ЦИД.1923 г. 3 мая
В Народный комиссариат
Внутренних Дел Крыма
Арестованных
в ЦИД
духовенства и мирян
4/V-1923 г.
Заявление
Еще в 1918 г. прозвучал великий акт Революции - «Декрет
об отделении Церкви от государства». Возвещена была власть народа, свобода
совести, и, к нашей общей радости, были сняты с Церкви и служителей Церкви
компрометирующие их полицейские обязанности и зависимость. Ярко загорелась для
нас всех перспектива чистого и всезахватывающего нас служения народу и Истине.
Связанные с народом, мы и раньше переносили его невзгоды
и горести, а в годину тяжелого испытания - голода - мы всеми силами, голодая
сами, делили с пасомыми последнее.
Красною нитью через истекший год прошел ряд церковных
процессов, но, наконец, потрясения нашей Церкви успокоились, и мы как граждане
Советской республики, считаясь и уважая законоположения последней, считали и
себя не пасынками ее. Но в настоящее время умиротворение нарушено - мы лишены
прав граждан и, вопреки революционной законности, в особом порядке изъяты от
семьи, дела и лишены самого высшего завоевания революции - свободы. Нет и не
может быть причин нарушения свободы совести; мы, не нарушив законов, невинно
обречены на тяжелое наказание - арест и заключение, а впереди якобы предстоит
применение 46-й ст. Уголовного кодекса - наша высылка.
Нет, не хочется верить, что пролетарская законодательная
власть отвернется от нас, и мы будем вне ее защиты! Вот почему мы обращаемся в
Народный Комиссариат Внутренних Дел Крыма с убедительнейшею просьбою снять с
нас тяжелое наказание и возвратить нас к своим семьям и жилищам.
Радостно прозвучал по всей стране призыв Советской власти
объединиться всем в день праздника 1-го Мая, объединяющего всех трудящихся, и
мы верим, что Советская власть откроет темницы и даст свободу и прощение
заключенным, вернув их к общей радости строительства Родины. Наш призыв к
власти должен быть услышан ею, и мы верим в удовлетворение настоящего нашего
ходатайства.
Протоиерей
Димитрий Игнатенко
Протоиерей
Евгений Эндека
Протоиерей
Владимир Поляков
Священник
Димитрий Полежаев
Священник Иван
Зинченко
Протодиакон
Трофим Хоменко
Н. Чернетенко,
С.А.Кожемякин
Архиепископ
Димитрий Абашидзе».
Настойчивые обращения не подействовали на большевиков, и
владыка уже через несколько дней был вынужден написать следующее
обращение.
«В НКВД Крыма
Архиепископа Димитрия
Заявление
Вчера вечером, 14 мая, предложено было мне официально
указать город для своего постоянного жительства вне пределов Крыма. Местом
жительства своего мною указан г. Киев. Не смея беспокоить НКВД Крыма своими
заявлениями и уверением в совершенной моей невиновности пред государственною
властью, я покорнейше прошу Крымскую гражданскую власть оказать мне последний
раз в моей земной жизни следующую милость. Я два года безвыездно жил в Топлах,
иждивенцем Топловской трудовой артели, где и был арестован 11 апр. с/г и увезен
оттуда с небольшим количеством багажа, поэтому все мои вещи остались там.
Сейчас, покидая навсегда Крым, мне необходимо самому
съездить в Топлы, собраться и выехать обратно в Симферополь. Сделать все это в
данный мне семидневный срок я не в состоянии, а вследствие этого прошу
позволить мне оставаться на территории Крыма в продолжении трех недель и дать
разрешение на бесплатный провоз багажа не более пяти пудов.
Архиепископ Димитрий
1923 г. 15 мая
ЦИД Симферополь».
По дороге в тюрьму владыка Никодим заболел тифом и
оказался в тюремной больнице. Но Господь сохранил святителя для будущих трудов.
До нас дошло письмо владыки к неизвестному протоиерею
Мелитополя.
«Досточтимый о. протоиерей!
Проезжая через Мелитополь, я вспомнил, как несколько
месяцев тому назад был у Вас и пользовался Вашим гостеприимством, молился в
Вашем храме. Тогда скорби были, а ныне их у меня еще больше. Я осужден на восемь
лет тюремного заключения, около 2-х месяцев сидел в симферопольской тюрьме.
Теперь меня высылают из Крыма в нижегородскую тюрьму. Вместе со мною едут туда
же о. Н.Мезенцев, о. Н.Казанский, о. К.Молчанов и Е.В.Сальков. О суде нашем Вы,
вероятно, слышали, кратко скажу, что
прокурор в заключении своей речи сказал: если бы храмы были пусты, мы просили
бы оправдать обвиняемых, но так как храмы полны богомольцами, то мы просим
осудить обвиняемых. Просим Вас при расставании с Таврией оповестить духовенство
и мирян о нашей участи, усугубить свои молитвы о нас; просим Вас твердо
держаться православия вместе с мирянами.
Божие благословение посылает Вам, семье Вашей и пастве Архиепископ
Никодим.
10/23. I.1923 г.»
Заключение длилось недолго. Уже в начале сентября 1923
года владыка и священники были отпущены по амнистии. До Москвы ехали вместе. В
столице архиепископ Никодим решил задержаться, чтобы лучше познакомиться с
положением церковных дел, в то время как соузники владыки отправились в Крым.
По приглашению Святейшего Патриарха Тихона архиепископ Никодим принял активное
участие в работе Синода.
Находясь в Москве, владыка писал своим близким в Крымскую
епархию.
«Ваше Высокопреподобие досточтимая матушка игумения!
Податель сего
обещает лично быть у Вас, посему я решил написать Вам с ним. Живу я еще в
Москве, ожидаю более благоприятного момента, ибо слышу, что на местах не вполне
благополучно. Здесь собралось до 50 епископов, высланных с мест, вышедших из
тюрем, вновь поставленных и опасающихся выезжать из-за репрессий. Высылки все
не прекращаются. Такая обстановка побуждает и меня выжидать. Тяжело это, но
делать нечего. Подвергать себя новым репрессиям не хотелось бы, и пользы от
этого никакой нет. Меня зачислили в Синод при Св. Патриархе, по прежнему это
большая честь, а ныне это может сопровождаться неприятностями, посему я
неохотно принимаю на себя это звание и при первой возможности откажусь.
О.Дамаскин возведен в епископа г. Глухова Чернигов. губ.
Отпустить пришлось его, ибо у нас положение его небезопасно, а там, быть может,
и дадут ему поработать; хотя отпускал я его с сожалением, ибо очень деятельный
человек. Радуюсь я, что Вы поправились от болезни. Слава Богу; приятно, что
обитель Ваша цела и невредима; да хранит ее Господь и Матерь Божия и впредь,
равно и вас всех. Письмо Ваше я получил. Подробности о моей жизни передаст Вам
податель сего, равно и о церковной жизни здешней. Думаю, что Вы лучше знаете,
как существуют другие обители наши, я рад бы был узнать что-н[ибудь] о них,
особенно о Космо-Дамиановской; правда ли, что около Вас Кизилташский мужской
монастырь уничтожен совсем? Прошу передать мой привет матушке Сергии и прочим
сестрам обители. Как здоровье матушки Сергии? Будьте здоровы и благополучны, да
хранит Вас Господь. Божие благословение посылает Вам А[рхиепископ]
Н[икодим] и просит Ваших молитв.
11/24. ХI. 1923 г.
Досточтимый о. Ефрем!
Меня очень интересует положение дел в Вашем
Петро-Павловском приходе. Я слышал, что о. Архимандрит опять находится в
тюрьме, та же участь постигла и Марью Ал., и других членов прих[одского]
совета. Очень печально это; как отражается заключение на их здоровье? Чем
вызвано это заключение, за что такая напасть постигла их? Очень жаль
заключенных! Спаси их Господи за их подвиги, страдание, за веру и Церковь
Христову. Как Вы живете без о. Архимандрита? Слышно было сюда, что у вас среди
братии не было ладу, что вы действовали не единодушно. Вот эти разногласия и
распри губят нас. Этим пользуются «живые», особенно, если кто-н[ибудь] из наших
к ним склоняется, того они ласкают, а храм забирают в свои руки, сажая в тюрьмы
не признающих их. Первое условие в настоящее тяжелое время - это мир и согласие
в нашей среде, единодушная работа. Если кому придется и пострадать, другие без
него будут действовать в том же духе. Вы все должны действия свои
согласовывать. О.Архим[андрит] как старший должен руководить другими и все д[олжны]
подчиняться ему. Но и он должен советоваться с другими. Ничего, что среди вас
одни более даровиты, другие менее, каждый трудись по мере своих дарований. Кому
больше дано, тот должен и трудиться больше, не превозносясь пред другими.
Прошу вас ради Господа, действуйте единодушно, в мире и
согласии между собою, и Господь сохранит Вас. О. Архимандрит старше всех, но
страдает больше всех за дело Христово, спаси его Господи.
Прошу передать мой привет и благословение всей братии
вашей и прихожанам. Как держит себя севастопольское духовенство? У вас
появился красный епископ, и отцы соборяне признали его и стали «живцами» для
сохранения себя, за это<...> получают.
Горе наше! Слышал, что и Жора Ваш служит красному
епископу. Жаль. При случае напишите. Будьте здоровы и благополучны. А[рхиепископ]
Н[икодим].
14/27. ХI. 1923
г.
Получил Ваше письмо, глубокоуважаемая Вера Георгиевна,
весьма благодарен Вам, что вспомнили о моих именинах, и получил письмо к дню
Ангела, т[аким] о[бразом] знал, что есть душа христианская в Крыму, которая
молится о мне в этот день. Спасибо Вам за это. Получил я приветствия из Киева
от родных и знакомых, известных Вам, а вчера я был очень обрадован письмом от
своего двоюродного брата, священника Костр[омской] г[убернии]. Я не получал от него
писем более года, думал, что он уже умер, но вот он оказался здравствующим. Он
молодой овдовел, к нему я ездил на каникулы из Академии, и он меня навещал
везде, где я служил в мирное время; мы с ним были очень близки. Так что
весточка от него была для меня очень радостна. Он живет с сестрой, вдовой
св[ященни]ка, оба уже старики. Может быть, и съезжу к ним, еще не решил. Свои
именины я правил и по новому стилю, и по старому. Новый стиль был введен на
Капельках; я там и отслужил один, как св[ященни]к, это было в будний день. А по
ст[арому] ст[илю] служил в Даниловом монастыре, где настоятельствует земляк мой
архиепископ Феодор, уже по-настоящему. Там штат братии большой, арх[иерейские]
служения часто бывают и в будние дни. Там живет постоянно и о. Дамаскин, ныне
уже епископ Глуховский, викарий Черниговской епархии. Хиротония его была в
прошлое воскресение в Донском монастыре, совершал ее Св. П[атриарх], участвовал
и я. Мне жаль было отпускать его от себя, такого живого и деятельного
чел[ове]ка, но и задерживать неудобно, раз ему предоставляют более широкое поле
деятельности. Он по-малорусски говорит, там его не знают, может быть, там и
удастся ему поработать. Я живу пока по-старому. Новое есть то, что меня избрали
членом Синода. По прежнему это большая честь, но ныне наоборот <...>. К
Св. Патриарху относятся по-прежнему ведь нехорошо. Он было выпустил послание о
введении в Церкви нового стиля, но его засыпали просьбами разрешить служение в
храмах по старому; к тому же, получилось известие, что восточ[ные] патриархи
остаются при старом стиле. Посему Св[ятейший] приостановил введение нового
стиля.
Как вы здравствуете и как здорова семья? Дай Бог, чтобы
все было благополучно. Где служит А.И. и хорошо ли? Знаю, получил от него
письмо. Уж очень теперь дорога жизнь. Вам с семьей нужны большие средства. На
Вас лежит тяжелая ответственность умелым ведением домашнего хозяйства облегчать
его труды. Помоги Вам Господи в этом. Труды и заботы для семьи - это святая
обязанность хозяйки дома, так что этим, между прочим, Вы достигаете своего
спасения; что Вы читаете теперь? Несогласия среди верующих ужасно меня
огорчают. Если слышите, что к Вам относятся враждебно другие, по заповеди
Господней, молитесь за своих врагов и не питайте к ним злобы. Больше этого
ничего не могу посоветовать. О. Ив. написал, что мои вещи он оставил у
известных Вам лиц. Мне нужно бы рясу плюшевую, пару или две белья, носки и
портянки, перчатки, шапку афонскую. Если можно, пришлите с кем-нибудь, но не
почтою, может пропасть.
Был здесь Н.М.С-м. Вы, очевидно, не знали об его поездке,
с ним можно бы послать. Гера может переслать, я думаю, поговорите с ним. У м.
Магдалины (Пензенское подворье) тоже ездит какой-то знакомый или родственник,
может быть, через него можно будет переслать. Если через них нельзя будет и Вы
никого не найдете, может быть, мне удастся найти такого человека, я напишу Вам.
По поводу враждебных отношений можно сказать и то, что ведь и Господь
Спаситель, несмотря на Свою святость, не мог избежать врагов. Ученик Его Иуда
явился предателем, книжники и фарисеи как ненавидели и клеветали на Него.
Значит, испытывать враждебные отношения от других неизбежно на земле, без этого
нельзя прожить. Так и нужно смотреть на это как на неизбежное что-то. Но наш
долг при этом не увеличивать неприязни, а стараться прекращать ее всеми мерами.
Стремитесь и Вы к этому, и Господь поможет Вам победить неприязненные
отношения. Конечно, без боли душевной это не обойдется, что делать! В молитве и
чтении полезном Вы найдете успокоение и от этого, а равно и в труде. Карточка у
меня. Сейчас заходил Дьяковский, где-то живет здесь временно, пошел к Татьяне
Ал-не; поговорили с ним о прежней жизни; у него отец живет недалеко от Киева;
он зовет меня туда. Может быть, и соберемся, если нельзя будет ехать на свое
место скоро. Мне теперь приходится искать для себя облачение, а между тем свое
лежит. Есть ли в С[имферопо]ле какое-нибудь архиерейское облачение? Вероятно,
«живые» забрали все. Приедешь, пожалуй, и служить будет не в чем. Служу я по
преимуществу на Капельках, стесняю очень о. А-ра; но спасибо, они привечают,
хорошие люди. Написал брату, чтобы прислал им что-нибудь, я уже больше месяца
живу у них. Я вспомнил, что у брата я оставил рясу плюшевую новую, теперь я
прошу его прислать ее мне, но не знаю, цела ли она, не пропала ли. Так что,
пожалуй, Вы пока не высылайте, у Вас ряса моя очень ветхая. Вместо нее лучше
пришлите валяные сапоги. Если же брат не вышлет, тогда буду просить Вас
выслать. Вчера пр. Д-н хотел выехать, но билета ж.д. не получил, думает выехать
в четверг. Получил письмо от Ал. Ив. сегодня. Слава Богу, что он получил место,
только жаль, что в Сев[астополе], а не в Симф[ерополе], на два дома труднее
жить. Прошу передать ему привет и детям. Будьте здоровы и благополучны. Божие
благословение посылает Вам Ар[хиепископ] Н[икодим].
14/27. ХI. 1923.
Глубокоуважаемая Надежда Михайловна!
Получил Ваше письмо, спасибо за память; двух Ваших писем
прежних не получал, не знаю, где они
затерялись. Очень рад, что Вы здравствуете; трудитесь, конечно, много
по-прежнему с уроками. Помогай Вам Бог. Давно ли Вы были в Инкерманском
монастыре; правда ли, что монашествующие присоединились к Жив[ой] церкви? Если
правда, больно слышать о сем. Всюду в церк[овной] жизни приходится слышать о
разделении и о преследовании живоцерковцами не присоединившихся к ним. Я на
свободе с 7-го сентября по ст[арому] ст[илю], но вот сижу теперь в Москве,
опасаюсь вернуться в свой город их же; сижу здесь без дела; скучаю и тягощусь
своим положением. Здесь теперь живет до 50 епископов из разных городов, они
опасаются ехать на места. Вот какое время настало на святой когда-то Руси. Был
я вчера у Св. Патриарха, он здравствует, в прошлое воскресенье служил с ним в
Донском монастыре. Он написал послание о переходе на новый стиль, и в Москве
уже начали его вводить. Но получились сведения о том, что прочие православные
патриархи остаются при старом стиле, посему и наш Патриарх вернулся к старому,
введение нового стиля приостановлено. Как у Вас в Севастополе служба в храмах
отправляется - по новому или по старому стилю? Слышу, что аресты верующих еще
есть у вас. Как это больно слышать! Арестовывают даже женщин. А в Москве сидят
в тюрьме еще и епископы да и в ссылке немало находится. Так что гонение
продолжается. Я адреса Вашего не знаю, посылаю с оказией на имя о. Иоанна, он
Вам передаст. Погода здесь оч[ень] испортилась, дождь идет и грязно, у Вас,
думаю, теплее и яснее, хорошо бы перебраться к вам.
С удовольствием вспоминаю прошлогоднее пребывание в
Инкермане. Будьте здоровы и благополучны. Божие благословение посылает Вам Ар[хиепископ]
Н[икодим].
Получив и последнее Ваше письмо через М.Н., написал о
Ефр. осторожно, какое впечатление произведет на него?
Сердечно благодарю, дорогой о. Иоанн, за приветствие и
добрые пожелания, получил Ваше письмо и с приложением. Очень обеспокоило оно
меня тем, что у Вас не все благополучно, что и о. Ар[химандри]т и другие члены
общины не на свободе, да и над Вами собираются тучи. Сохрани Вас Господи от
всяких неприятностей. Всех ли прочих батюшек освободили? В моих добрых отношениях
к о. Архимандриту и юным помощникам Вашим не сомневайтесь, что можно, всегда
сделаю; убеждайте только их, чтобы твердо стояли на своем пути и стремились к
лучшему. К сожалению, я здесь засел надолго, хочется поскорее выбраться, но
обстоятельства задерживают; они те же, что были и прежде. Податель сего
объяснит Вам их подробнее. В прошлое Воскресенье я служил с Св. Патриархом в
Донском, была хиротония Архим. Дамаскина во епископа Глуховского, викария
Черниговского. Святейший здравствует. Меня назначили членом Синода. Ждем, что
положение наше улучшится, но пока этого нет. Вот это и задерживает меня здесь.
Хотелось бы мне получить кое-что из одежды; жалею, что всю отослал ее. Нужно бы
пары две белья, носки и портянки, теплую рубашку хоть одну и хотя бы плюшевую
рясу. Пишу об этом и В.Г., если у нее находится моя одежда. Не лишними были бы
и валяные сапоги. Хорошо было бы прислать мне эти вещи с надежным человеком.
Очень жаль, что приходится хлопотать о сем. О стиле я написал Надежде
Мих[айлов]не, если удастся достать послание Св[ятейше]го, пришлю Вам его. Я
живу на прежнем месте, пишите по тому же адресу, можно и по другому: Сивцев
Вражек, дом № 12, кв. 12. Екатерине Николаевне Фокиной. У нас еще тепло, но
грязно очень, дожди идут. Вы не написали мне своего адреса, то же и Н.М., ее
адрес лучше бы сообщить. Передайте мой привет братии Вашей и прихожанам и сами
будьте здоровы и благополучны. Божие благословение посылает Вам Ар[хиепископ]
Н[икодим].
Глубокоуважаемая Елизавета Ефимовна!
Получил Ваше скорбное письмо, очень огорчен тяжелым
положением о. Димитрия и в особенности угрожа-ющей ему высылкой. Я готов
сделать все, что возможно. Послал письмо Ваше к одному <...> поверенному
для ознакомления, он имеет кое-какие знакомства, надеюсь, он укажет нам, что
можно сделать для облегчения их участи. В понедельник я получу ответ и все
напишу Вам, что нужно сделать. А пока я посоветовал бы Вам действовать в
Харькове, Крым ведь находится в тесной связи и, кажется, зависимости от этого
города, в особенности Мелитополь и Екатеринослав. Там, мне кажется, и нужно
ходатайствовать о заключенных. Была здесь дочка владыки Сергия, хлопотала, но
уехала ни с чем. Ялтинских батюшек, по слухам, удалось избавить от высылки,
хлопотали о них здесь. Бог милостив, освободятся и Ваши; молитесь крепко Ему.
Письмо думаю послать Вам с оказией: это более верный путь. Насильственные
действия в отношении к о. Димитрию и другим совершенно невинным людям
заставляют и нас выжидать и не спешить ехать в Крым, ибо это значило бы
подвергать себя напрасным страданиям, а равно и верующих. Посему пусть не
сетуют, что я не спешу. Получил такие сведения: пришлите сюда заявление на имя
председателя ВЦИК М.И.Калинина, в нем изложите обстоятельства дела, корректно и
без тона жалобы на местную власть, пишите от своего имени как жены и пришлите
через кого-н[ибудь] сюда или на мое имя, или на имя своего брата, я вспомнил,
что он у Вас здесь, о. Н.Мезенцев ходил, помнится, к нему. Если пошлете брату,
пусть он, подавая, сообщит мне; я кое-кого попрошу. Если на мое имя пошлете, я
передам через миссионера, который подавал уже прошение о мне. Присылайте
прошение и о Преосв. Сергии, и о протодиаконе от их родных. Будем
ходатайствовать о всех, авось, Господь поможет. Здесь зима настает, снег
падает, да уже и время. Будьте здоровы и благополучны, передайте привет
верующим. Божие благословение посылает Вам Ар[хиепископ] Н[икодим].
13/26. ХI.1923».
см. Священномученик Никодим Архиепископ Костромской и Галичский - Продолжение
прот. Николай Доненко
[an error occurred while processing this directive]
Украинская баннерная сеть
|
